Лжец. Мы больше не твои - Анна Гур

крови, чтобы не ударить Петра, чтобы не вцепиться в его лощенное, слащавое лицо и не разодрать в кровь.

Не сейчас.

– Я. Тебя. Поняла, – выговариваю глухо.

– Вот и умничка. Как я и сказал, займись собой, мужики любят глазами, а я хочу, чтобы у всех при взгляде на мою жену штаны горели, и мозг взрывался от того, что ты – моя…

– Как скажешь, Петя, – заставляю себя оставаться спокойной. Сейчас единственное, что я могу сделать – это выбраться из этой проклятой машины, не раззадорить Петра и не спровоцировать его на жестокость.

– Вот и умничка. Всегда знал, что ты у меня золотая девочка. А на счет того глупого инцидента с Милой…

Имя любовницы мужа похоже на скрежет, у меня зубы сводит.

– Об этом можешь не беспокоиться. С ней я вопрос решу.

Пока муж говорит, у меня холодный пот по спине проскальзывает. Страх затапливает сердце.

– Ублюдков у Станиславских не бывает.

И что-то такое проскальзывает в глазах моего мужа, что я просто забываю, как дышать. И его любовница уже не вызывает ненависть и презрение.

– Ты все, поныла? – обрубает мои мысли и вновь присматривается.

– Да, – отвечаю тихо и муж, улыбнувшись, ударяет по панели.

– А теперь иди домой, у меня полно дел.

Сразу же выхожу из машины, хлопнув дверью. Иду спокойно. С ровной и прямой спиной. Не плачу. Никак не выдаю своих эмоций. Прохожу мимо отца, который сразу же отбрасывает курево.

– Нинка, приехала? – слышу радостный голос папы. – А Петр чего в дом не зашел? Спрашивает, наблюдая, как автомобиль моего так называемого мужа медленно стартует и уезжает.

– Привет, пап, у него дела, – отвечаю глухо, а отец вдруг как-то подбирается, смотрит на меня внимательно из-под широких уже седеющих бровей.

– У тебя все хорошо, Нинок?

Вопрос отца летит прямо в цель. Нет. У меня не хорошо. У меня как раз все очень и очень плохо, но я… я не могу сказать об этом самому близкому человеку, поэтому просто подхожу и обнимаю отца за широкие плечи, вдыхаю родной запах с примесью сигарет.

– Я просто очень соскучилась, пап, – выдыхаю и зарываюсь лицом в старую рабочую майку отца.

– Дочка… мы тоже очень скучаем, – чувствую, как отец целует меня в макушку, а сама веки сжимаю, вспоминая, что Петр на меня чуть не напал прямо в машине… и меня начинает внутренне трясти, ком подкатывает к горлу, и я понимаю, что не прощу.

Не прощу его слов. Его предательства. Его отношения и его угроз.

Я не знала мужчину, с которым жила. Я просто даже близко не представляла, какой это подонок…

– Нина. Ну-ка признавайся, что у тебя стряслось, с Петром, что ли, поссорилась? – отец заставляет меня чуть оттянуть голову и, прищурившись, заглядывает в мои глаза.

– Можно и так сказать, – отвечаю коротко, без подробностей, а внутренне рыдаю и кричу:

Я ненавижу его, папа! Я так его ненавижу! Он подонок, привыкший ломать и подчинять! И сейчас… сейчас он давит на меня через вас… он грозится отнять у тебя все, что ты создавал всю жизнь, сровнять наш дом с землей, а меня… он засунет в психушку и лишит права на моих малышей…

Он лишит меня моих сыночков!

Но я… я не могу быть с ним…

– Если я сейчас скажу, что твой Петр мне никогда не нравился, ты ведь не примешь это близко к сердцу? – с нажимом спрашивает отец, напряженно смотрит мне в глаза, а я… я лишь улыбаюсь.

Ты был прав, папа, ты был чертовски прав…

Обнимаю отца за шею, а сама… сама вспоминаю еще кое-что, а именно вчерашний вечер. Сильные руки на моей спине, умелые губы и взгляд ярчайших глаз…

А еще… еще я вспоминаю, что однажды я положила визитку Царева в свою сумочку, и она так и осталась в потайном кармашке…

Видно, судьба играет со мной в карты, раскладывая интересные комбинация, ведь по какому-то чудесному стечению обстоятельств та самая сумочка, в которую я спрятала визитку Царева, сейчас валяется в моей с Крис комнате рядом с кроватью…

– Ну, давай, дочь, иди домой, мама решила на завтрак блинчики понаделать. Малышня их любит.

Улыбаюсь отцу и направляюсь в дом. Прохожу по коридору и сразу же замечаю маму с сыночками. Мои малыши сидят в креслицах, а мама им целое выступление организовала, подбрасывая блины.

Слышу радостный смех Кирюши. Мой малыш хлопает в ладоши и весело подпрыгивает на креслице. Валера усиленно грызет резиновую ложку, иду к своим малышам и обнимаю их, целую в щечки, вызывая восторг на их лицах, и сразу же Кир тянет ко мне ручки, хочет на руки, а я отговариваюсь, отвлекаю, достав игрушку из кармашка на оранжевом креслице.

– Ну-ка, смотрим на бабулю, малышня! – звонко смеется мама и подбрасывает еще один блин.

Подхожу к ней и обнимаю крепко.

– Привет, моя радость, – дает себя поцеловать в щеку, и сама неуклюже клюет меня в ответ, – я блинов вкусных наготовлю, сейчас позавтракаем, у тебя все хорошо, дочка? – косой внимательный взгляд от мамы, и я киваю, сама отворачиваюсь, чтобы не заметила выражение моих глаз.

– Я быстренько сбегаю наверх, мамуль, – говорю, и мама кивает, берет, так сказать, огонь на себя и увлекает моих малышей.

А я выдыхаю, потому что у самой на душе такая боль с тоской, прежде чем выйти из кухни, бросаю взгляд на своих роднулек и понимаю, что за них я буду биться до смерти, до последнего дыхания.

Смотрю на мамочку свою. Как всегда, причесана, волосы собраны в аккуратную косу, которую она закрепила на затылке, бодрая, веселая, и малыши мои солнышки, светятся сегодня, и именно в эту секунду я понимаю, что вот оно мое счастье, моя жизнь, моя радость, и я ни за что и никогда не позволю Петру провернуть всю ту мерзость, которую он хочет.

Я не стану его половой тряпкой и… я не допущу этого морального урода к воспитанию моих сыновей. Я росла в семье, где примером был мой папа. Умный, обстоятельный, взвешенный, заботливый. Да. Не миллионер, но это неважно. Главное, чтобы за мужчиной, как за каменной стеной, чтобы заботливый и любящий, преданный…

Таким для нас с Крис всегда был папочка, он был поддержкой, и всегда