Мачо чужой мечты - Дарья Донцова

– В принципе, да.

– И еще… Хотя нет, это ерунда, – замялся Никонов.

Но я вцепился в инструктора, как терьер в потерявшую бдительность лису.

– Саша, говорите, мне пригодится любая мелочь.

Никонов пригладил короткие волосы.

– Вяльцев молодой, ему по паспорту тридцати нет.

– Верно.

– Уж не знаю почему, но мне кажется, что Андрей старше, как минимум ему лет на семь-восемь больше, чем в документе указано.

– Отчего у вас возникла подобная уверенность?

Никонов пожал плечами.

– Нагрузку не так держит, как молодой, реакции другие. Знаете, иногда приходит женщина, выглядит изумительно, ни морщинки, подтянутая, спортивная и говорит: «Мне двадцать пять».

Начинаешь с ней заниматься и понимаешь: врет, тридцатник как минимум. Странные люди, мне же возраст знать надо, чтобы правильно тренировку построить. Вот и Вяльцев слукавил слегка, ему, думаю, к сорока подкатывает, хотя смотрится он молодцом. Впрочем, актерам свойственно приуменьшать возраст, в особенности женщинам. Только все равно смешно получается. Читал тут в одном журнале статью про звезду, родилась третьего июня, ясное дело, год не указан, а потом написано: в тысяча девятьсот семьдесят девятом году поступила в театральное училище. Ну просто анекдот! Сразу можно возраст вычислить. Ей после окончания школы сколько исполнилось? Шестнадцать-семнадцать!

– А с кем Андрей общался в клубе? – вернул я инструктора к нужной теме.

– Он приходил поздно, тут уже пусто в такой час, – пояснил Саша, – после десяти вечера мало посетителей.

Признав свое окончательное поражение, я попросил Сашу:

– Спрячьте мою визитку, если вспомните что-то интересное, позвоните, пожалуйста.

– Непременно, – вежливо кивнул Никонов и взял карточку.

Я допил невкусный кофе, сел в машину и поехал к Леониду Дубовику. Непонятно, почему Нора сначала велела направиться к фитнес-инструктору. Ясное дело, пресс-секретарь знает больше о жизни Андрея, чем тренер.

Дубовик жил в самой обычной блочной пятиэтажке. Я немного удивился, въехав в не по-московски просторный и зеленый двор. Мне казалось, что человек, работающий с Вяльцевым, мог себе позволить элитную жилплощадь.

Дверь в подъезд стояла нараспашку, ни о каком домофоне или консьержке тут и речи не шло, на грязной лестнице сильно пахло гниющим мусором, а подоконники были украшены банками из-под растворимого кофе, набитыми окурками.

Стараясь не дышать, я поднялся на последний этаж и вздрогнул. Дверь с номером 89 украшала белая полоска с синей печатью.

Потоптавшись у створки, я позвонил к соседям. Загремели замки, зазвенела цепочка, приоткрылась щель, из нее выплыл противный запах жирных щей, и послышался пьяноватый голос:

– Чаво надо?

– Простите, не знаете, где Дубовик?

Дверь распахнулась, и я увидел мужика в драных грязных штанах, над поясом нависал огромный живот, ноги, босые, с длинными серо-желтыми ногтями, похожие на лапы бродячей собаки, были такие же грязные и больные.

– А ты ваще кто? – поинтересовалась малопривлекательная личность.

Я отметил, что на левом плече соседа имеется татуировка, не цветная картинка, которыми сейчас любит украшать себя молодежь, а синее, плохо выполненное изображение кинжала, который обвивала змея, и решил не показывать удостоверение сотрудника «Ниро». Похоже, мужик побывал на зоне, неизвестно, как он отреагирует на встречу с детективом, пусть даже частным.

– Мы работаем вместе, – обтекаемо ответил я.

Толстяк сплюнул прямо на пол.

– Актер, что ли?

– Ну… не совсем.

– Гляжу, не похож ты на пидоров, – скривился грязнуля, – нет Леньки.

– Не знаете, куда он уехал?

Мужик выпятил нижнюю губу.

– Ты дурак? – неожиданно спросил он.

– В принципе нет, – ответил я.

– Тады че хрень гонишь? Видел, опечатано!

Заметил бумагу.

– А когда менты ее присобачивают? Помер Ленька, допрыгался, пидор.

Я постарался сохранить хладнокровие.

– Дубовик скончался?

– Сечешь фишку.

– А когда?

– Ну, вроде пару дней назад, не помню.

– Сердце? Инфаркт?

Мужик загоготал.

– Он здоровее многих, не, свои пришибли.

– Кто?

– Пидоры.

– Дубовик имел гомосексуальные наклонности?

– Во, в точку, кланялся жопой вверх, – окончательно развеселился собеседник, – поза пьющего оленя! Да, видать, не угодил кому-то!

– Серега, – донеслось из квартиры, – скока ждать мона? Стынет!

– Скока нуно, стока и мона, – ответил мужик, потом, снова харкнув на пол, захлопнул дверь.

Я постарался сосредоточиться. Дубовик умер. На днях? Его убили? А потом задержали Андрея Вяльцева? Случайно ли лишился жизни единственный человек, способный рассказать подробности биографии актера?

– Уважаемый, – прошелестело сбоку.

Я повернулся влево и увидел, что дверь третьей квартиры, расположенной у самой лестницы, приоткрылась и оттуда выглядывает милая старушка в розовом халате.

– Вы приятель Ленечки? – загадочно спросила она.

– Скорей близкий знакомый.

– Идите сюда, – предложила бабушка.

Я вошел в крошечную прихожую и втянул голову в плечи. С моим ростом трудно в малогабаритных квартирах, легко стукаюсь лбом о люстры.

– Федор отвратительный грубиян, – застрекотала старушка, – маргинальная личность, тунеядец, нигде не работает, у метро бутылки собирает, ясное дело, он завидовал Ленечке. Тот Федору пару раз денег в долг дал, а потом понял, с кем имеет дело, и перестал оказывать помощь, а Федор обозлился и начал мерзости болтать. Не верьте, Ленечка был замечательным, он работал у нашего великого актера Андрея Вяльцева.

– Да? – изобразил я изумление.

– Точно, точно, – закивала бабуся, – приносил мне билеты, очень внимательный мальчик. Денег никогда не брал, протянет контрамарку и улыбается: «Сходите, Надежда Павловна, в кино».

Я всегда бегала, Ленечка приглашал на особые сеансы, премьерные – для своих, двойное удовольствие получается: и фильм поглядишь, и всех звезд увидишь.

– Отчего он умер?

Надежда Павловна вытащила из кармана халата платочек.

– Подъезд наш видели? Западня! Темно, лампочки уроды из восемьдесят первой выкручивают, точно знаю, видела сама. Ленечка по ночам возвращался, оно и понятно, он же с Вяльцевым ездил! Я ему говорила: «Мальчик, не дразни гусей, не ходи в дорогих часах, не размахивай телефоном, сними перстень, время страшное, людей за копейку убивают, помни, где живешь! Сплошные пьяницы». Но Ленечка такой беспечный! Знаете, его тут ненавидели! Окна в машине сколько раз били, это недоумки из семидесятой, я знаю, видела. Вот и допрыгался, бедный. Его ограбили! В подъезде, ночью, тело Катя нашла, она на хлебозаводе работает, шла с ночной смены – и тут труп! Ой, горе.

Глава 13

Еле вырвавшись от милой бабушки, желавшей непременно рассказать о всех «уродах», населявших подъезд, я спустился на несколько пролетов вниз и позвонил в семьдесят девятую квартиру. Похоже, обитатели малопрезентабельной пятиэтажки совершенно не боялись грабителей, дверь распахнулась мгновенно, без лишних вопросов.

– Вам кого? – шмыгая носом, поинтересовался белобрысый мальчик лет двенадцати.

– Катю, работницу хлебозавода… – начал я, и тут же паренек заорал:

– Мамка, к тебе из милиции пришли.

Послышался топот, и из коридора показался еще один мальчик, похоже, первоклассник.

– Петьк, – с огромным любопытством спросил он, – а пистолет у него есть?

– Молчи, дурак, – ответил старший брат и пихнул младшего.

Обиженный ребенок не остался в долгу, он попытался дернуть брата за ухо, и в тесной прихожей началась драка.

– А ну пшли вон, – прогремело из глубины квартиры, потом в пространство, забитое вешалкой и шкафом, вплыла полная фигура в цветастом платье. Бац-бац, толстая рука привычно отпустила две оплеухи, мальчишки, втянув головы в плечи, юркнули в комнату.

– Уж простите, – сказала Катя, – на секунду оставить их нельзя, все время уродуются. У других дети как дети, а мне хрен знает что досталось! Ни отдыха, ни покоя. Проходите сюда, садитесь, чаю хотите?

Из комнаты раздался грохот.

– Сейчас вернусь, – пообещала хозяйка и бросилась на шум.

Я присел на табуретку и огляделся по сторонам. Почти половину жизненного пространства кухни занимал холодильник, а оставшиеся сантиметры были тесно забиты шкафчиками. На подоконнике – из-за отсутствия места хозяйка превратила его в буфет – толпились чашки. Вместо стола была откидная доска, а с веревок, протянутых под потолком, свисало недавно постиранное белье. Бедность тут кричала отовсюду, о ней говорил древний рефрижератор «Саратов», похоже, выпущенный еще до моего рождения, допотопная, громоздкая плита, протертая клеенка и эмалированный помятый чайник. Но на кухне царила чистота операционной, старенькие занавески, прикрывавшие стекла, были накрахмалены, потертый линолеум вымыт до блеска, а красные кружки на подоконнике стояли идеально ровной линией, хозяйка повернула их ручками в одну сторону. Диссонансом в крохотной пятиметровой кухне «звучала» лишь ярко-синяя коробка, на которой золотыми буквами было написано: «Кондитерская Манже». Я хорошо знал, где находится это, если можно так выразиться, кафе. «Манже» – дорогое и модное место, его любит посещать Николетта. Кофе в богато разукрашенном зале подают отменный, а еще там изумительные пирожные, насладиться которыми лично мне мешают два обстоятельства: не особо люблю сладкое и прихожу в ужас при виде цены. Ну из чего надо сделать эклер, чтобы просить за него тысячу рублей? Впрочем, несмотря на хамские цены, в «Манже» всегда толпится народ, там и в будние дни не присесть, а на выходные столик надо заказывать заранее.