Крепость не сдается - Яков Порохин

Разговор был окончен. Норенберг бросил трубку и принялся расхаживать по кабинету. В дверь постучали. Долгодворов, остановившись у порога, не мог скрыть торжествующей улыбки:

— Так что, ваше благородие, заметил я, как собирались и разговаривали этот самый Гольц с Ряшиным и Ивановым.

— Где, когда?

Рассказ Долгодворова разочаровал поручика. Гольц — десятник и мог разговаривать с шахтерами после работы. Вот только почему они так настороженно оглядывались? И едва подошел Долгодворов — умолкли…

Л. П. Гольц (первый слева).

— Взять всех! — приказал Норенберг, подумав: «С чего-то надо начинать».

Без стука в дверь вошел Зеленин.

— Здравия желаю, вашество! — гаркнул он, и Норенберг поморщился: чего орет?

— Есть важнейшие сведения, — начал Зеленин. Чем дальше он продолжал рассказ, тем больше оживал Норенберг. Оказывается, Зеленин выследил заговорщиков. Они заседали прямо в шахте.

— Кто такие? — нетерпеливо спросил Норенберг.

— Десятник горных работ Еремей Берсенев, забойщик Пантелей Прохоров. Вроде бы Евстигней Егоров с ними был.

И на копях начались аресты.

Леопольд Гольц обедал, когда в дом вбежал Саша Карамышев, неродной сын Гольца. Оглянувшись на мать, Саша сел рядом с отцом и тихо сказал:

— Арестовали дядю Афанасия Ряшина и матроса Александра Иванова.

Саше шел уже шестнадцатый год, и он помогал подпольной организации, выполняя различные поручения, Леопольд Фридрихович доверял сыну.

— Давно? — спросил Леопольд Фридрихович.

— Часа два назад, не больше.

Весть настораживала.

— Спасибо сынок, — кивнул он и вздрогнул, услышав резкий вскрик старшей дочери.

— Казаки к нам идут!

Гольц встал, подошел к окну. Он был спокоен: в квартире не хранилось никаких разоблачающих материалов. Подумал: «Все из одного десятка. Неужели кто выдал?»

Солдаты во главе с Долгодворовым ввалились в квартиру. Фельдфебель шагнул к Гольцу.

— Вы арестованы, господин Гольц!

— Если не секрет — за что?

— В штабе сообщат, — ответил Долгодворов и приказал солдатам: — Обыскать!

Грубить с Гольцем Долгодворов побаивался: все-таки Гольц работал десятником. Как еще повернется дело в штабе.

— Извольте шагать с нами! — указал Долгодворов рукой на дверь, когда обыск был закончен. Леопольд Фридрихович обнял жену, потом детей.

— Я выясню эту ошибку и вернусь, — сказал он им на прощание.

Но в этот день домой он не вернулся. Поручик Норенберг встретил его нетерпеливым вопросом:

— Что ж, господин десятник, снова встречаемся?

— Ваша воля, — пожал плечами Гольц, и этот флегматичный жест вывел Норенберга из себя. Шагнув к Гольцу, поручик сжал кулаки и процедил:

— В кошки-мышки играть не будем. Куда и кому вы отправили десять вагонов угля?

— Я уже говорил… — начал было Гольц, но Норенберг перебил:

— Молчать! Мне не нужны выдумки. Ряшин и Иванов прямо указали на вас. Они действовали по вашему приказу.

Гольц усмехнулся.

— Я выполнял приказ управляющего.

Норенберг сказал двум казакам:

— Увести в подвал. Приготовьте все, чтобы этот господин заговорил честно и прямо.

Содрав с Гольца пиджак и рубашку, казаки привязали его за руки и за ноги вниз лицом к скамейке.

Мучительно тянулось время. Кого ждут казаки? Услышав резкий голос Норенберга, Гольц понял: ждали поручика.

— Готово?

— Так точно, ваше благородие, — торопливо ответил один из казаков.

Поручик подошел к Гольцу, поигрывая плетью в руке.

— Ну-с, что вы знаете о заговорщиках?

— Ничего мне не известно, — с трудом приподняв голову, сказал Гольц.

— Придется вспомнить, — усмехнулся Норенберг и, помолчав, скомандовал казаку: — Давай ведро!

Тот поставил к скамейке ведро с горящими углями. Норенберг неторопливо зачерпнул шумовкой кучку углей, высыпал их на обнаженную спину Гольца. Резкая, жгучая боль едва не заставила вскрикнуть Леопольда Фридриховича, но он лишь крепче сжал зубы. Лоб мгновенно покрылся холодной испариной.

— Теперь заговоришь? — прищурился Норенберг.

Гольц молчал. Поручик плетью перекатил угли, и теперь боль стала нетерпимой.

— Ну? — Норенберг взмахнул плетью.

Удар пришелся по обнаженной спине, и Гольц застонал. А поручик бил и бил по распластанному телу. Гольц потерял сознание. Очнулся он в темной камере подвала. Рядом кто-то негромко переговаривался.

— Пить, — тихо прошептал Гольц. Чьи-то руки приподняли его голову, приставили к губам кружку. Леопольд Фридрихович разглядел в полутьме Александра Иванова и Афанасия Ряшина.

— И вы… здесь… — проговорил он.

Иванов и Ряшин не успели ответить. В глазок камеры шлепнулся сверток. Иванов подполз и развернул его.

— Йод и бинты?! — изумленно сказал он.

Рядом упал второй сверток. В нем оказался табак, бумага, хлеб, сало и вареное мясо.

— Вам передали други, — узнал Иванов голос чеха Марко. — Лена Овечкина и Настя Собакина от Горшкова. Тихо! Молчите, кто-то идет. Уряднику Топилину будете говорить спасибо, обещал помочь вам. Бежать вам пока нельзя, охрана большая на дворе.

На душе у арестованных стало тепло и радостно. Мелькнули благодарные мысли о товарищах-подпольщиках, оставшихся на свободе. И каждый в эти минуты подумал о своих родных, близких, оставшихся дома. Леопольд Гольц еще не знал, что его семью белогвардейцы выбросили из квартиры в конюшню. Таков был приказ Попова.

— И все же надо бежать, — задумчиво сказал Александр Иванов. Он подошел в темноте к окну и со злобой рванул за толстый прут решетки.

8

Члены подпольного комитета понимали, если арестованных отвезут в челябинскую тюрьму, оттуда побег не возможен. Все попытки освободить Гольца, Иванова и Ряшина не привели ни к чему. Норенберг срочно заменил охрану, выставив туда самых отчаянных головорезов из сынков зажиточных казаков.

— Что же будем делать? — спрашивал Степан Голубцов у Василия Екимова, но и тот пожимал плечами:

— Если при доставке в челябинскую тюрьму… Но на открытую схватку у нас сил не хватит.

И все же решили попытаться освободить арестованных во время отправки их в Челябинск. Надо было организовать так, чтобы провожать арестованных пришло как можно больше народу.

— Дать возможность ускользнуть в толпе — вот единственное, что сумеем сделать, — сказал Екимов. — Применять оружие запрещаю, это приведет к ненужным жертвам. Судя по всему, белогвардейцы постараются усилить охрану.

Он оказался прав. Из Челябинска прислали конвой. В состояние боевой готовности были приведены солдаты охраны штаба. Обещали прибыть и казачьи заправилы во главе с атаманом Федоровым. Чтобы хоть как-то скрыть печальные результаты своего расследования об исчезновении десяти вагонов угля, Норенберг решил отправить арестованных в Челябинск с суровой торжественностью.

Утром широко распахнулись тюремные ворота, показались вооруженные солдаты, за ними Гольц, Ряшин, Иванов и еще несколько шахтеров. Руки арестованных были связаны. На лицах лиловели кровоподтеки. Едва охрана и арестованные вышли из ворот, как их окружили шахтеры. В толпе Александр Иванов заметил Леонида Горшкова. Тот махнул рукой, протиснулся к конвоирам.

— Не теряйтесь, Гордеич. Вот сколько народу собралось!

Иванов кивнул головой. Он уже знал, что подпольщики не смогут ему помочь и решил сам попытаться совершить побег.

Рядом с Александром шагает Леопольд Гольц[15]. Взгляд его блуждает по толпе, он ищет жену и детей. А вот и Феодосья Сергеевна с сынишкой Петей и дочерью Надей на руках. Рядом с нею Саша, он держит на руках трехлетнюю Марусю. Тоскливы глаза Феодосьи Сергеевны. Леопольд Фридрихович одобряюще кивает ей: не печалься, родная, все будет хорошо. И волна благодарности проходит по сердцу, когда замечает рядом с женой Дарью Кузьминичну Голубцову, Клаву Хохлачеву.

Сжимается толпа шахтеров. Это начинает беспокоить Норенберга, стоящего со своей охраной у вагона. В кольце шахтеров под конвоем стражи подошли к вагонам арестованные.

Леопольд Гольц крикнул:

— Мужайтесь, родные! Не долго придется терпеть!

Сильный удар прикладом в спину заставил его умолкнуть и пошатнуться. Увидев это, Александр Иванов бросился к начальнику конвоя и пнул его с такой силой, что тот покатился по земле. Иванов напряг все мускулы, стараясь порвать веревку, связывающую его руки. Веревка лопнула. Александр в мгновение ока схватил за ремень стоящего рядом солдата, швырнул его на толпу, успев другой рукой выхватить винтовку. Люди отпрянули, образовался проход к паровозу, и Александр бросился туда. Наперерез кинулся Норенберг, стараясь на ходу вытащить из кобуры наган. Но Иванов ударил его прикладом в живот. Поручик упал на землю.