Пилот «штуки» - Рудель Ганс-Ульрих

Последующие дни и сражения дополняют картину и нас не оставляет успех. В то время как противотанковые самолеты идут в атаку, часть бомбардировщиков стремится подавить наземную оборону, остальные кружат на низкой высоте как наседка над своими цыплятами чтобы защитить противотанковые самолеты от нападения вражеских истребителей.

Понемногу я открываю все необходимые приемы. Новые умения приобретаются после того как кто-нибудь пострадает. Мы теряем самолеты в слабо защищенных районах, потому что летаем на средней высоте в разгаре артиллерийской дуэли. Нам слеудет избегать воздушного пространства вдоль траектории полета снарядов, иначе существует опасность что кого-нибудь собьют «случайно».

Через некоторое время Советам удается довольно успешно справиться с нашими воздушными противотанковыми атаками. Если это только возможно, они перемещают свои противовоздушные средства вместе с передовыми танками. Танки снабжены дымовыми снарядами для того, чтобы создать непроницаемый экран или имитировать возгорание в надежде, что их преследователи оставят их в покое, полагая что достигли своей цели. Опытные экипажи вскоре разгадывают этот трюк и больше не попадаются на удочку русских. На самом деле загоревшийся танк пылает очень ярко, имитировать такое пламя слишком рискованно. Во многих случаях танк взрывается, как только пламя доходит до боеприпасов. Для нас крайне неудобно, если взрыв происходит неожиданно и наш самолет находится на высоте 10-15 метров над танком. За последние несколько дней я дважды пролетаю через завесу пламени и думаю: «Ну, на этот раз — все»!

Тем не менее, я пробиваю огненную стену и появляюсь целым и невредимым с другой стороны, пусть даже выкрашенная зеленой камуфляжной краской обшивка моего самолета обожжена и осколки взорвавшегося танка испещряют ее пробоинами.

Иногда мы пикируем на стальных монстров сзади, иногда сбоку. Мы выбираем небольшой угол атаки, чтобы не проходить низко над землей и не попасть в беду.

Мы всегда пытаемся поразить танк в одно из его наиболее уязвимых мест. Передняя часть всегда лучше бронирована, поэтому каждый танк всегда старается повернуться навстречу противнику. Бока бронированы слабее. Но лучшая цель — корма. Здесь расположен двигатель, который необходимо охлаждать, корпус здесь тоньше всего. Для того, чтобы способствовать охлаждению, в броне проделаны отверстия. Это хорошее место для прицеливания, потому что там, где двигатель, находится и горючее. Когда двигатель работает, танк легко распознать с воздуха по голубоватому дымку выхлопа. С боков на танке находятся баки с горючим и снаряды. Но здесь броня толще, чем сзади.

Русские танки часто везут на себе пехоту. Если мы действуем в секторах, где нас хорошо знают, пехотинцы спрыгивают с танков на ходу, даже если те движется на полной скорости. Они думают, что пришел их час и мы вот-вот на них накинемся. А иван предпочитает встречать атаку, находясь на твердой земле.

* * *

Во второй половине июля сопротивление немецким дивизиям нарастает, им приходится преодолевать одно укрепление за другими и темп наступления сильно замедляется. Мы совершаем вылеты каждый день, с утра и до вечера, и поддерживаем атакующие клинья, которые продвигаются в северном направлении через реку Псел вдоль железной дороги, идущей к Белгороду.

Однажды утром нас внезапно атакует большое количество бомбардировщиков Ил-2, которые приблизились к нашему аэродрому на малой высоте и не были во время обнаружены. Мы взлетаем во всех направлениях чтобы убраться от аэродрома подальше, многие самолеты все еще выруливают на взлетную полосу. Чудесным образом ничего серьезного не происходит, наши зенитные орудия открывают самый сильный огонь, на который они только способны и это, по всей видимости, не воодушевляет иванов. Мы видим как обычные 20-мм зенитные снаряды отскакивают от брони русских штурмовиков.

Только несколько мест уязвимо для этих снарядов, но бронебойными 20-мм снарядами можно сбивать и бронированных иванов.

В это время мы неожиданно получаем приказ переместиться в Орел, на другую сторону выступа, где Советы перешли в наступление и угрожают отбить город. Через несколько часов мы прибываем на аэродром к северу от Орла. Ситуация вокруг него примерно соответствует теми слухам, которые до нас доходили еще в Харькове. Советы атакуют город с севера, востока и юга.

Наше наступление остановлено по всему фронту. Мы ясно понимаем, почему это случилось: вначале высадка союзников на Сицилии и после этого — путч против Муссолини, каждый раз наши лучшие дивизии должны были быть выведены из боя и переброшены в другие места в Европе. Как часто мы говорим друг другу за эти недели, Советы должны быть благодарны только своим союзникам, что все еще существуют как военная сила[4]!

Август — горячий для нас месяц во всех смыслах этого слова, на юге идет ожесточенная борьба за обладание Кромами. Во время одной из наших первых атак в этом районе, направленных против моста в этом городе, со мной происходит одна очень странная вещь. В тот момент когда я вхожу в пике, русский танк въезжает на мост. 500-кг бомба, нацеленная в мост, попадает в него, когда он проходит полпути, в результате и танк и мост разлетаются на мелкие куски.

Оборона здесь необычно сильна. Спустя несколько дней к северу, в районе Болхова я получаю прямое попадание в двигатель. Осколки летят мне прямо в лицо. Вначале я думаю, что пора прыгать с парашютом, но кто знает, куда меня отнесет ветер? Очень мало надежды достигнуть земли в целости и сохранности, особенно когда в этом районе кружат Яки. Тем не менее, мне удается сделать вынужденную посадку с остановившимся двигателем у самого немецкого переднего края. Пехотная часть, занимающая этот участок, через пару часов доставляет меня на наш аэродром.

Я немедленно вылетаю в тот же самый район. Странное чувство — возвращаться на то же самое место, где тебя только что сбили. Но это избавляет от колебаний и мрачных мыслей о риске, которому подвергаешься.

Мы собираемся нанести удар по позициям зенитных батарей. Я поднялся высоко и вижу, как они открывают сильный огонь по нашему строю. Их позиции можно распознать по вспышкам орудий. Я немедленно атакую их и приказываю самолетам, сопровождающим меня, сбросить свои бомбы на русских зенитчиков одновременно со мной. Я лечу домой с приятным чувством, что и противнику тоже досталось.

Каждую ночь русские самолеты совершают налеты на наш аэродром в районе Орла. Поначалу мы живем в палатках, потом — в каменных строениях на краю аэродрома. Рядом с палатками вырыты щели, предполагается, что мы будем укрываться в них во время налетов. Тем не менее, некоторые из нас продолжают спать и во время рейдов, потому что после целого дня непрерывных вылетов хороший ночной отдых незаменим, если мы хотим быть пригодными к полетам на следующий день. В любом случае иван обычно бомбит нас всю ночь напролет. Мой друг, Вальтер Краус, командир третьей эскадрильи, убит во время одного из таких налетов. Пилот-разведчик в прошлом, он прошел у меня в Граце курс переподготовки и вскоре совершенно освоился на новом для себя поприще, став настоящей находкой для нашего полка. Он только что стал командиром эскадрильи и был награжден Дубовыми листьями. Мы скорбим о потере нашего товарища и друга с чувством глубокого горя, его смерть — настоящий удар. Сколько тяжелых ударов судьбы нам предстоит еще перенести?

Мне дают под командование третью эскадрилью. Я знаю ее как свои пять пальцев, разве не служил я когда-то ее инженером? Хотя здесь появились новые лица, я уже со всеми познакомился во время своих визитов в эскадрилью. Будет нетрудно привести эскадрилью в подобающую форму, тем более что здесь находится обер-лейтенант Беккер. Мы прозвали его Фридолин. Нет ничего, что бы он не знал, он душа и мать наземного персонала. Медицинская служба в руках у доктора Гадермана, он кроме того, всем друг и утешитель. Вскоре штаб третьей эскадрильи становится настоящей семьей, в которой все приказы отдаются и выполняются в духе настоящего сотрудничества и взаимопомощи. Применительно к действиям в воздухе это означает, что не нужна никакая реорганизация, поскольку в прошлом году я часто сам вел строй.

В составе эскадрильи я вскоре совершаю свой 1200-й боевой вылет. В качестве эскорта нас сопровождает эскадрилья истребителей, к которой, по чистому совпадению, принадлежит и знаменитый лыжник Йеневайн. В промежутках между вылетами мы часто болтаем с ним о наших родных горах и, конечно же, о лыжном спорте. Однажды он не возвращается из нашей совместной миссии и отмечен в рапорте как пропавший без вести. По всей вероятности он был подбит, затем, согласно рассказам его товарищей, передал по радио: «Получил попадание в двигатель, лечу в направлении солнца». В то время солнце находилось почти точно на западе. Он не мог бы выбрать более неудачного курса, потому что после прорыва севернее от нас, в районе Болхова, Советам удалось проделать в нашей линии фронта выступ в форме воронки, сужающейся с востока на запад. Следовательно, если Йеневайн полетел на запад, то оказался над центром этой воронки и приземлился на территории, занятой русскими. Если бы он пролетел всего несколько километров к югу, то этого было бы достаточно чтобы достичь наших позиций, поскольку воронка очень узкая. Здесь, под Орлом, полоса неудач не прекращается. Адъютантом штаба 9-го звена является Хёрнер, обладатель Рыцарского креста и один из наших старших офицеров нашей эскадрильи. После того, как его самолет подбивают зенитки к северо-востоку от Орла, он резко теряет высоту и падает на ничейной земле. Хёрнер не появляется из кабины самолета, лежащего на склоне небольшого оврага. Поначалу я считаю, что он совершил вынужденную посадку, хотя мне и кажется, что он получил сильные повреждения, находясь в воздухе и когда его самолет ударился об землю, удар оказался слишком сильным. Пролетев несколько раз над этим местом на небольшой высоте я не смог обнаружить никакого движения в кабине. Наш медик с помощью солдат-пехотинцев добирается до обломков, но уже слишком поздно и экипаж спасти не удается. С собой он берет священника и вскоре два наших товарища обретают вечный покой.