Поднятые по тревоге - Иван Федюнинский

19 декабря 1926 года состоялся пуск первых агрегатов станции. Это было настоящим праздником советского народа, своим трудом сделавшего первым крупный шаг по пути электрификации страны.

Я помнил газетные сообщения того времени о небывалом энтузиазме строителей Волховской ГЭС, об их трудовых подвигах, о том, что на стройке электростанции закалялось, получало дальнейшее развитие новое, коммунистическое отношение к труду, как к делу чести, делу славы, делу доблести и геройства.

И вот теперь враг тянул свою кровавую лапу к этому детищу советского народа, к этому памятнику гению Ленина. Нет, трудно, очень трудно было бы отдать приказ уничтожить Волховскую ГЭС! Но не могло быть и мысли о том, чтобы оставить ее врагу. Выход напрашивался один: не пустить фашистов к Волхову.

Противник перешел в наступление часов в 10–11 дня. Тотчас же на его боевые порядки обрушила огонь наша артиллерия. Успешно действовала против наступающей фашистской пехоты и авиация. И все-таки на отдельных участках гитлеровцам удалось потеснить наши подразделения. Бой приближался к Волхову. Враг был уже в нескольких километрах от ГЭС.

Наиболее остро складывалась обстановка в 310-й стрелковой дивизии, которой командовал мой старый товарищ и сослуживец по Дальнему Востоку полковник Замировский, Здесь, в направлении разъезда Зеленец, противник имел наибольший успех.

Полковник Замировский доложил:

— Бой идет на командном пункте. Что делать?

Я понял, что он просит разрешения отойти, хотя и не высказывает свою просьбу в открытой форме. Но позади был Волхов, и допустить отход значило позволить врагу прорваться к городу, к электростанции. И я ответил:

— Продолжайте драться. Не сумели удержать врага на допустимой дистанции, деритесь теперь на КП.

Замировский молчал. Я слышал в трубке его дыхание и понимал, как ему тяжело. Он ждал от меня другого ответа, но я не мог его дать.

— Есть! — наконец медленно и глухо проговорил он.

Я положил телефонную трубку. А из головы не выходил все тот же вопрос: «Взрывать станцию или нет?».

Натиск противника не ослабевал. Наша оборона нигде не была прорвана, но под ударами врага она выгибалась. Удержится ли Замировский?

Я представил себе, как, должно быть, волновался сейчас генерал Чекин, находившийся в здании ГЭС, откуда наверняка уже слышна приближающаяся пулеметная стрельба. Наверное, он то и дело посматривает на молчащий телефон и требует от связистов проверки линии.

Прошло два часа. И вот снова звонит Замировский:

— Товарищ командующий, разрешите доложить обстановку.

По уверенному и даже веселому его тону я понял, что положение у разъезда Зеленец улучшилось.

— Отбросили противника на один километр от командного пункта, — доложил командир дивизии.

Успех был пока невелик, но лиха беда начало.

— Хорошо. И если за каждые два часа ты будешь отбрасывать врага на километр, то к наступлению темноты твой командный пункт окажется на нормальном удалении от переднего края. Желаю успеха.

На душе стало легче. Хотелось позвонить Чекину, сказать ему, что приказа взрывать ГЭС не последует, но я удержался от соблазна: бой пока не кончился, угроза еще полностью не миновала.

Из других дивизий ко второй половине дня также стали поступать приятные сообщения. Противник явно выдыхался, его атаки становились слабее.

К ночи гитлеровцы, остановленные упорством и организованностью наших обороняющихся частей, прекратили наступление. А на следующий день из докладов командиров соединений мне стало ясно, что противник отказался от наступления непосредственно на волховском направлении, перегруппировывает свои силы и готовится нанести удар где-то в другом месте.

Это означало, что мы добились успеха. Однако опасность не миновала, нужно было разгадать замысел противника и подготовиться к отражению новых ударов.

А тут, как назло, у меня страшно разболелись зубы. Не утихающая ни на минуту боль мешала сосредоточиться. Я пытался заглушить ее табачным дымом, держал у щеки бутылку с горячей водой, полоскал рот водкой — ничего не помогало.

Вконец измученный этой напастью, я сказал адъютанту:

— Найди мне зубного врача.

— Пожалуй, поблизости не найдешь. Хирурги есть, разные там терапевты тоже имеются, а зубного врача нет. Придется поехать в госпиталь или в какой-нибудь медсанбат, — пустился в рассуждения лейтенант Рожков. Но, заметив, что я не расположен выслушивать его разглагольствования, моментально исчез и часа через два вернулся с военным врачом 3 ранга, пожилой, полной и с виду очень решительной женщиной. Она бесконечно долго мыла руки теплой водой, а потом так же долго вытирала их, каждый палец в отдельности.

Разложив на столе набор разных металлических крючков и щипцов, от одного вида которых становилось не по себе, врач подошла ко мне и низким, почти мужским голосом приказала:

— Откройте рот, больной. Шире, пожалуйста.

Поковырявшись у меня в зубах какой-то железной штукой, она заявила:

— У вас с правой стороны три поврежденных зуба. Который болит?

— Откуда же мне знать? — рассердился я. — Сами видите, всю щеку разнесло. Рвите все три подряд Некогда тут с зубами возиться.

— Но можно бы попробовать полечить, — возразила она.

— Нет уж, рвите. Только быстрее.

Врач пожала плечами, однако спорить больше не стала. Действовала она своими щипцами уверенно и умело. Вскоре все три мои зуба лежали в тазике.

Боль понемногу начала стихать, и я подсел к столу просмотреть кое-какие бумаги, держа у щеки полотенце, смоченное горячей водой.

Не успел погрузиться в работу, как услышал в соседней комнате шум: кто-то настойчиво упрашивал Рожкова пропустить его к командующему.

— Генерал занят, к тому же у него болят зубы, — упорствовал Рожков.

— Но я только хочу посмотреть, тот это Федюнинский или нет? — настаивал посетитель.

Я заглянул в соседнюю комнату и увидел уже немолодого капитана в ватнике и солдатской шапке-ушанке. Заметив меня, он радостно улыбнулся:

— Здравствуйте, Иван Иванович, виноват, товарищ командующий!

Это оказался Никита Шамшуров, или Ника, как его звали лет двадцать назад, когда мы вместе служили в Даурии. Я тогда командовал ротой, а он был командиром взвода. Потом Шамшуров уволился в запас, работал где-то в военкомате. В начале войны его снова призвали в армию, и теперь он был начальником 4-го отделения штаба одной из дивизий.

Я был рад встрече. Мы разговорились, вспомнили молодость. Потом я пригласил Шамшурова позавтракать. Мы прошли в столовую Военного совета. Но тут сообщили о прибытии представителей ВВС Балтийского флота, которые хотели договориться о совместных действиях по прикрытию Ладожского озера.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});