Духовные проповеди и рассуждения - Майстер Иоганн Экхарт

Итак, взирает она на Бога и все же не может узреть Его; дано ей познавать Его, но не дано, познавая, проникнуть в глубину Его, постигать Его дано ей, как постигал ее Он; но никогда не может она действительно вместить Его в себе всецело! Это та ступень, о которой говорит святой Павел: «Тогда познаем мы Его, как Он нас познал!»

Лишь когда душа лишится собственной сущности и сущностью ее станет Бог, увидит, познает, постигнет она Бога Самим Богом. Мы должны – так говорит великий мудрец – познавать и постигать Бога собственным Его существом и так постичь, чтобы это постигал действительно Он. Тогда душа – равно и познающее, и познаваемое! Но как душа одновременно поймет и будет понята, этого никто не может понять здесь, во времени, и собственным умом, ибо для этого он должен быть весь погружен в себя, в чистое созерцание природы Бога, куда сотворенный ум не проникал никогда. Ибо говорит душа: «Тому нужен мой почин, кто никогда не был любим, и сам не любил никогда».

Вот что под этим разумеется. Когда душа изо всех сил старается подняться сама над собой, чтоб любя приблизиться к высшему благу, тогда должна она испытать, что не в состоянии достичь божественного «Нечто», как бы ни старалась. Тогда опять спускается она и погружается в себя самое, Таким образом недосягаемое божественное «Нечто» остается нелюбимым ею, как и всем, что не есть это «Нечто». «Тот сам никогда не любил» – это значит: Он любит только Себя и Свое подобие. Но так как Он не обладает ни любовью, ни каким-либо другим подобным качеством, то и любит Он, в сущности, так же мало, как мало любим. Это имел в виду святой Дионисий, когда говорил: «Он живет в тишине, она же вне всякого образа».

Говорит же душа, как невеста из Песни Песней: «Через все горные вершины перешла я, одолела и собственное немощное «я», дошла вплоть до силы вечного Отца: там не слышно звука, там не видно света, там обоняла я, где не веяло никаким духом, там вкушала я, где ничего не было, там осязала я, где не было сопротивления! Тогда стало сердце мое бездонным, душа моя бесчувственной, дух мой утратил образ и природа моя лишилась сущности».

Узнайте, что разумеет под этим душа, что через все горные вершины перешла она. Под этим разумеет она, что вышла за пределы познания разумом, которое могла она достичь собственными силами и вплоть до темной силы Отца, где кончаются все различения разума.

Что она там слышит, то «без звука», ибо это есть внутреннее постижение и происходит в изначальном чувствовании. Там видела она без света, ибо это «видение» беспредметное, темное созерцание в «Ничто». И обоняла она там, где не веяло никаким духом, ибо обоняла она дыхание единства, в котором смолкают все вещи. И вкушала она там, где ничего не было, ибо надо всем, что можно воспринять, парит одно и то же темное единство. «И там осязала я, где не было сопротивления», тут было не помраченное сотворенным, чистое единообразие сущности, всякой сущности сущность. «Тогда стало сердце мое бездонным», ибо перед всепокоряющим сверхчудом меркнет всякая попытка любви; «душа моя бесчувственна», ибо все ее чувства и способности обессилели; «мой дух утратил образ», ибо переливается он в форму, которая не имеет ни образа, ни лика, – в Самого Бога.

«И природа моя утратила сущность свою», ибо собственная ее сущность настолько исчезает, что не остается ничего, кроме одного единого «Есть». Но это «Есть» держится как единство, которое есть само бытие, бытие Его и всех.

О нем говорит Дионисий: одно единое есть жизнь всего живущего, бытие всего сущего, разум всего разумеющего, естество всех естеств, свет всех светов.

И все же не свет, не жизнь, не естество! Первое, говорит Дионисий, превыше всякого наименования: оно не поддается ни любви, ни разумению, ни ощущению. Оно выше «сущности», выше «естества». Оно не свет и не тьма! Поистине, как чуждо это основание всему им основанному! Потому и говорит душа: «Нет для меня ничего, кроме Бога! И как нет больше для меня ничего определенного и единичного, так и я никому не душа».

Этим она хочет сказать, что у Бога нет имени, и все, поддающееся определению или какому-либо наименованию, для нее не есть Бог. И «ни для кого я больше не душа» – это значит: она теперь настолько отрешена от всякого определения, равно и от собственного «я», что ничего больше в себе не содержит, дабы быть чем бы то ни было для кого бы то ни было. И это истинное состояние, в котором должна быть душа: быть вне всякой предназначенности.

Правда, в упомянутой книге невеста говорит: «Он – мой, и я – Его!» Но лучше бы сказала она: «Нет Его для меня, и меня нет для Него!» Ибо там Бог – для Себя Самого, так как Он ведь во всем. Потому и не берет она себе ничего, что все отпало от нее, чем кто-нибудь мог быть для нее или чем она могла быть для кого-нибудь. Таким образом, никто для нее не Бог, и она ни для кого не душа.

Поэтому и восклицает дальше невеста: «Отойди от меня, возлюбленный мой, отойди от меня»: «все, что поддается изображению, не считаю я Богом. И таким образом бегу я от Бога, Бога ради!» – «Ах, но где же тогда пребывает душа? – На крыльях ветра!»

Под этими крыльями ветра надо разуметь сонмы Серафимов, когда они парят, отдавшись самому чистому Богопознанию. И еще выше того парит душа. Но дано это будет ей не раньше, чем оставит она позади себя все, что имеет образ и лик, так оставит, что не найдет их уже в себе и при этом не будет искать покоя.

Уйти сперва должна она и отрешиться от всякой собственной деятельности. И прежде всего должна она отказаться от всего сотворенного и не знать больше никакой опоры: тогда она погрузится в чистое «Ничто».

В нем она сокрыта от всяких творений. В это «Ничто» не может проникнуть Серафим со всем своим познанием; в нем душа превыше Серафима, превыше всякого познания.

***

«Ничто» не имеет начала; поэтому Бог, чтобы сделать нас Своим подобием, не мог сделать нас ни из чего лучшего, как из «Ничто». Ибо хоть и создала душу творческая сила Бога, в ней, как и в Нем, нет вещества. Поэтому нет у души более близкого доступа к божественной природе, как «Ничто», ибо нет ничего, что бы единило так, как однородность естества. По этому поводу Иоанн Златоуст замечает: этого никому не понять, как он всеми внешними и внутренними чувствами достиг чистого созерцания божественной природы. «Ничто», которым мы были раньше, чем стали самими собой, не нуждалось ни в чем; оно противостояло всем сотворенным существам. Только божественная сила сильнее всего. И она привела «Ничто» в движение, когда Бог из «Ничто» сотворил все вещи. А теперь мы должны стать не подвижней, чем «Ничто»! – «Как так?» – Ну, слушай!

Бог поставил душу в свободное самоопределение, так что помимо свободной воли не хочет ни в чем ее насиловать или приписывать ей что-либо, чего она не водит. Стало быть, то, что она изберет в этом теле свободной волей, того и должна держаться. Если же хочет она достичь того, чтобы ни в чем не нуждаться и стать неизменней, чем «Ничто», она должна по своей свободной воле собрать все свои силы, чтоб никакие вещи не могли ее ввести в заблуждение.

И таким образом должна она соединиться с вечным неизменным Богом, Он же никогда ни одним из творений Святой Троицы не был вовлечен в их страсти. Так всецело должна она погрузиться в этот бездонный колодезь божественного «Ничто», дабы никакая сила не могла ее оттуда извлечь; чтобы не обратилась она снова к вещам, а пребывала бы там. Как Небесный Отец никогда не колеблется и не удаляется от Своего Богоестества, так чтобы и душа никогда не колебалась и не удалялась оттуда, поскольку это возможно для твари.

«Но скажи, дорогой, как могло бы это быть для нее невозможным, когда она сотворена для этого?» Вот видишь! Это бывает, когда она обращается к тому, что ниже ее, и позволяет себе этим довольствоваться; тогда становится ей недостижимо то, что выше ее. И все же у Бога во всем существе Его нет ничего столь сокровенного, что было бы недостижимо для души; все благородство ее в том именно, что она может это искать!

Восстань же, благородная душа! Выйди вон из себя, и иди так далеко, чтоб не возвратиться совсем, и войди в Бога так далеко, чтоб никогда из Него не выйти, только там пребывай, чтобы никогда вновь не быть тебе в положении, в котором ты бы имела дело с творениями. И всем, что откроется тебе, не обременяй себя, и всем, что перед глазами у тебя, не вводись в заблуждение. И не помешай себе самой каким-либо деланием, которое ты возьмешь на себя; лишь за чистой природой своей следуй, за «Ничто», которое ни в чем не нуждается, и не ищи другой обители: Бог, сотворивший тебя из «Ничто», Он будет, как это ни в чем не нуждающееся «Ничто», твоей обителью, и в Его неизменности станешь ты неизменней, чем «Ничто». Не хотят того признать некоторые умные люди и говорят: это не годится. «Ничто» неизменяемо, как же может душа стать еще более неизменяемой? Душа есть нечто сотворенное и, подверженная изменению, она меняется легко. Только «Ничто» неизменяемо. Ну, так слушайте же! Во всяком случае душа проходит через изменения, от одной ступени просветления к другой; но это лишь пока она не достигнет высшей правды, где все вещи имеют конец. И там подлежит душа изменению! У нее все еще есть ощущение чего-то другого, чем она сама. Но «Ничто» не имеет ощущения. Поэтому душа изменчивее, нежели «Ничто». Таково возражение против нашего положения.