Киберхаг - Андрей Ливадный

– Зачем меня захватили?

– Я не знаю! Поверьте, я не знаю!

– Где взять одежду?

– Я могу дать свою… Вам подойдет по размеру.

– Мне не нужен твой халат.

– Я понимаю. Я дам ту, в которой приехал на работу.

– Приехал? Кодон активации от машины тоже одолжишь?

– Да…

– Пошли. – Ствол "Гюрзы" не уперся медику между лопаток, Вадим был хорошо тренирован и знал, какую дистанцию следует держать, чтобы избежать неприятных неожиданностей. – Двигаешься только по прямой. Если нужно свернуть или войти в комнату предупреждаешь за несколько шагов. Понял?

Дождавшись судорожного кивка, он добавил:

– Вперед.

* * *

Через десять минут Немершев покинул здание клиники.

На парковочной площадке в этот час стоял всего один флайкар, к которому действительно подошел конфискованный у дежурного медика кодон активации.

Теперь у Вадима была только одна задача – успеть добраться до адреса, что был дан ему на случай крайних осложнений.

Его миссия на Зороастре, так или иначе, могла считаться оконченной, – все остальное, включая эвакуацию с планеты, теперь забота людей генерала Стангмаера.

От него требовалось только одно – сохранить силы и сознание пока перед ним не откроется спасительная дверь.

* * *

Планета Элио. Центральный клинический госпиталь флота.

Неделю спустя…

Реабилитация.

Для капитана Немершева это был тяжелейший удар.

Никто не мог ему помочь, ни психологи, ни иные специалисты, все, что произошло с ним в течение нескольких суток, заняло непонятное место в душе, с одной стороны саднило, как глубокая рана, с другой вызывало сложные, неоднозначные чувства.

Тяжелее всего он переносил тестирование и вежливые, закамуфлированные под беседы с психологами допросы. С Зороастры Вадима эвакуировали действительно не в лучшем физическом и моральном состоянии, но теперь он оправился и откровенно не понимал, почему ему упорно отказывают во встрече с генералом Стангмаером, и зачем вообще держат в реабилитационном отделении центрального госпиталя ВКС, когда он здоров?

Немершев не мог обвинить окружающих в откровенном недоверии, – все, о чем он докладывал, не подвергалось прямому сомнению, но трактовалось несколько иначе, чем предполагал он сам.

…

Очередное собеседование с доктором Хорнетом отличалось от предыдущих встреч лишь измененными формулировками вопросов:

– Вадим Петрович, вы уверены, что некоторые поступки являлись вашим волеизъявлением?

Немершев устало посмотрел на собеседника.

– Сколько можно муссировать одну и ту же тему? – Устало и раздраженно спросил он.

– Не настаиваю на немедленном ответе. Вы можете обдумать вопрос, прежде чем…

К фрайгу. Он все труднее выносил затянувшуюся моральную пытку. Его упорно подводили к мысли, что внезапно вспыхнувшие в душе чувства являлись сторонним влиянием, хотя техническая экспертиза недвусмысленно показывала: устройства обмена данными его импланта не содержат сведений о стороннем влиянии на рассудок.

В конце концов, конструкция его импланта принципиально отличалась от стандартной, общепринятой. И доктор Хорнет был осведомлен об этом, не хуже чем он сам. Ни одна машина, ни один искусственный интеллект, не мог вот так запросто добраться до рассудка Немершева, иначе на протяжении десяти лет службы он бы раз за разом проваливал задания.

– Док, вы бывали на планетарных зачистках? – Вопросом на вопрос ответил Вадим, нарушив затянувшуюся паузу.

– Нет. Какое это имеет значение? – Хорнет как обычно вел себя сдержанно.

– Огромное. – Вадим, в отличие от доктора уже не мог скрыть своего раздражения. – Вы специалист, или как? Неужели мне нужно рассказывать снова и снова, о таком явлении как встречные излучения? Сколько раз я сталкивался с машинами, чьи искусственные нейросети содержат матрицы сознания погибших пилотов?

Вопрос как будто повис в воздухе.

– Ну, вам виднее капитан. – Наконец ответил Хорнет.

– Именно. – Немершев продолжал злиться, хотя понимал, что эмоции сейчас могут только навредить. – Они тысячи раз пытались получить доступ к моему рассудку, ведь для большинства боевых машин понятие "нейросенсорный контакт" имеет первостепенное значение. У сотен уничтоженных мной кибермеханизмов имелось больше оснований и технических средств воздействия на системы импланта, чем у Лори. Повторяю: не она вырубила меня, и метод воздействия в данном случае был физический, а не ментальный! Я устал. Устал повторять одно и тоже. Вы сомневаетесь, перепроверяете, я терпеливо сносил все процедуры тестирований и допросов, но теперь говорю: хватит! Либо выносите свой вердикт, либо…

– Почему вы злитесь и нервничаете?

– Потому что меня все достало. Вы копаетесь в моей душе, видимо не до конца поверив, что она есть. Ищете рациональное, среди чувств. Это, в конце концов, мой личный внутренний мир!

– Успокойтесь, капитан.

– Я спокоен. Только не пытайтесь и дальше давить на меня. Я не изменю своего мнения и не запутаюсь в показаниях. Лори и Эльза – люди. Они не пытались воздействовать на меня. Провал операции обусловлен другой ошибкой, – я позволил обследовать себя в клинике, куда записались на прием обе девушки. У вас достаточно материалов для приговора.

– Здесь не трибунал и, между прочим, я не представляю интересы отдела внутренних расследований. – Ответил ему доктор Хорнет. – Меня интересует ваше состояние, ну и попутно мы исследуем всю доступную информацию по последним событиям.

– Вы копаете не в том направлении. Замкнулись на понятии "машина" и совершаете одну ошибку за другой. Смените термины. Лори и Эльза – люди.

– Вы уже неоднократно заявляли об этом.

– А вы не прислушались к моему мнению. Все что отличает машину от человека, – это способность сомневаться. Не только просчитывать ситуацию, а еще и переживать ее! По-моему, все очевидно. Я изначально не был уверен, что Лори и Эльза именно те, кого мы искали, и высказывал свои сомнения…

– Да, капитан, я знаю об этом, успокойтесь. Но поймите – моя обязанность выяснить: насколько вы были свободны в своих поступках и чувствах. Понимаю, вам нелегко. Но и нам, – он сделал широкий жест, как бы обозначая круг сотрудников, причастных к текущему проекту, – сложно с уверенностью судить о возможностях машин неизвестной конструкции. А от нас требуют сделать выводы, дать конкретные оценки степени потенциальной угрозы…

– Степень потенциальной угрозы велика. – Взяв себя в руки, ответил ему Немершев. – Свидетельство тому – инцидент на Элио.

– Хорошо, Вадим Петрович. Давайте остановимся на сегодня. Достаточно. Мы действительно начинаем повторяться.

– Ходить по кругу. – Мрачно уточнил Немершев.

– Отдыхайте. – Хорнет пропустил мимо ушей последнее замечание. – Кстати, у отдела внутренних расследований нет претензий к вам.

– Спасибо, док. Хоть здесь успокоили.

* * *

На следующее утро он не встретился с Хорнетом, как обычно бывало на протяжении последней недели.

Новость о том, что его "выписывают", Вадим встретил спокойно, сдержанно. Все имеет свое начало и свое завершение. Это был трудный, но неизбежный этап.

…

Покинув стены госпиталя, Немершев еще несколько часов провел на базе ВКС, вынужденно следуя формальностям, хотя в душе он стремился как можно быстрее покинуть военный городок. Может быть после пребывания "под следствием" он до конца не верил, что его вот так спокойно отпустят. Что-то, если не надломилось внутри, то серьезно сдвинулось, произошла невольная переоценка не только событий, но и собственных устремлений.

Он чувствовал себя неуютно, но старался не показывать этого. В конце концов, он ведь не собирался расставаться со службой? Или собирался, но еще не мог признаться в этом перед самим собой?

А что изменилось? Отношение флота ко мне, или мое отношение к флоту?

Тяжелый вопрос.

Десять лет… Огромный пласт жизни… Он впервые смотрел на себя будто со стороны, только сейчас задумавшись над тем, в каком напряжении прошли эти годы.

…Покончив с формальностями, он получил документы и, бегло просмотрев личные данные, считанные с возвращенной ему статкарточки, понял, что временно выведен в резерв флота, при этом ему на счет перечислена сумма, которая, по мнению командования, должна была обеспечить длительный период реабилитации.

Немершев воспринял это без ложных обид, хотя из размытых формулировок оставалось непонятно, отстранили его от командования взводом окончательно, или действительно дают время оправиться от потрясений?

Разобраться в себе, я разберусь.

Перепутье. Он покинул военный городок, не унося камня за пазухой, но через КПП прошел быстрым шагом, едва кивнув на прощание незнакомому офицеру.