Нариманов - Илья Дубинский-Мухадзе

Минуту, вторую в зале ни звука, ни шороха. Съезд удивляется, раздумывает, колеблется. Тяжело поднимается Гасан-бек Зардаби. «Поставим на голосование поправку нашего молодого ревнителя просвещения. Нариман-бека». Руки разом взметаются вверх. Зардаби качает седой головой. Сильно тревожится, как бы не вызвать неприятностей.

Перерыв несколько оттягивает развитие событий. Уже при огнях обсуждается самый наболевший вопрос: «Преподавание азербайджанского языка». Долго перечисляются препоны, запреты, чинимые властями. Раздаются бесполезные, в сущности, обращения к чувству и порядочности гонителей.

Особняком речь Нариманова. Ее текст легко уместить на классной доске. Начинает он с места в карьер: «То, с чем сталкиваемся, что постоянно, повсеместно испытываем, — державная политика. Ни национального самоопределения, ни равноправия языков при нынешнем режиме быть не может, противоестественно. Это уже после грядущей революции, силами победившего класса. Пока минимальное требование съезда: национальные школы, преподавание родного языка в средних учебных заведениях. Именно требование, адресованное в Петербург!»

Съезд слушает. Съезд голосует почти единодушно за предложение Нариманова. Откровенных противников и смиренно воздержавшихся — неполный десяток. Самое неожиданное разыграется завтра поутру, когда в грозном величии явится благодетель Гаджи.

Гаджи Зейнал Абдин Тагиев — несомненная бакинская достопримечательность. Амбал — носильщик тяжестей, однажды, где-то на городских задворках проснувшийся миллионером. На полоске растрескавшейся от жары и безводья пустынной земли, давным-давно купленной на сэкономленные пятаки — из трех, заработанных в день, два укладывал в матерчатый пояс-копилку, — забила фонтаном нефть. Отслуживший свое куртан — приспособление, позволявшее громоздить на спину, тащить многие кварталы огромные сундуки, пианино, — выставлено напоказ под стеклом в гостиной великолепного особняка. Аллаху-акбар — велик аллах!

Нефтяные промыслы — Тагиева. Текстиль — Тагиева. Рыба, икра — Тагиева. Виноделие — Тагиева. Газеты — Тагиева. Театр — Тагиева. Тюрьма, здание в пять этажей вблизи гавани, — его небрежный дар властям, денно и нощно охраняющим покой Тагиева, потомственного почетного гражданина, члена совета Петербургского международного коммерческого банка и, конечно же, «отца нации». Отцовское положение известно какое. Один случай даже запечатлел в печати Султан Меджид Эфендиев. Произошло это во время выборов в Государственную думу.

«Для выяснения политического «credo» того или иного кандидата в выборщики Тагиев задавал своим приближенным (принц Мансур Каджар и другие) дипломатический вопрос: «Откуда идет ветер — справа или слева?» И было горе тому из предложенных кандидатов, про которого ответили бы: «Ветер идет слева». Таким образом, мало-мальски радикальный человек забраковывался, и хваленый вождь озолоченной мусульманской «интеллигенции» Топчибашев, соглашаясь с Тагиевым, подобострастно говорил: «Достопочтенный Гаджи! Конечно, твоя нога знает больше, чем наша голова». И все присутствовавшие при этом авторитеты, радеющие якобы «о пользе народа», покорно подхватывали: «О, мудрейший Гаджи!..»

Но ветер на Каспии, в том его отличительное свойство, оговоренное во всех, лоциях судоводителей, внезапно меняет направление. При порывах норда море неистово бьет о берега, нету сладу с ним. Бывает, что и мудрейший Гаджи сталкивается с неожиданностями. Пренеприятнейшими.

Кто бы мог подумать! На его, тагиевской, текстильной фабрике — забастовка! В строжайше охраняемом владении, куда с первого дня ни под каким видом не допускаются рабочие других национальностей. Никто, кроме «братьев мусульман»!

«Здесь все свое: своя полиция, свой произвол, свои законы, — сказано в листовке Кавказского союза РСДРП. — Здесь уж настоящая тюрьма… Заживо погребенные рабочие и работницы лишены возможности выходить из фабрики без разрешения не только «инженера» — управляющего, но даже привратника, сторожа. Только местным полицейским вход разрешен и даже ночью, если они, подвыпив, пожелают «развлечься с барышнями». Заработная плата настолько низка, в особенности у работниц, что последние вынуждены кормиться проституцией… Кулачная расправа и другие грубости также в полном ходу».

Тогда во время полуторамесячной забастовки, дабы завистники и пересмешники не распустили в Баку и Тифлисе слухов о том, что, кроме всевластного Гаджи, еще кто-то влияет на единоверцев-мусульман, он не проронил ни слова о «кознях» Нариманова. Не сделал ни малейшего намека. Зато теперь, как только открылось утреннее заседание съезда…

Благодетелю выбирать слова ни к чему. Начинает сразу:

«Вчерашнее ваше решение указывает на то, что съездом руководят недальновидные люди, вроде Нариманова. А знаете ли вы, кто такой этот Нариманов? Он в кармане не имеет ни одной копейки, учится на мой счет, а тут смеет произносить всякие революционные слова и вводит всех, вас в заблуждение… Отмените вчерашнее решение, так как оно бросает тень на всю нацию перед правительством. Не медлите!»

Съезд молчит. Пытливые взоры устремлены в сторону Нариманова. Что он ответит благодетелю-миллионеру, От которого, по бытующему мнению, полностью зависит его судьба? Сам Гаджи только что подтвердил: «Ни копейки в кармане… учится на мой счет!»

Всей правды никто из делегатов не знает. В конторе Тагиева хранится небольших размеров документ, четвертушка бумаги:

«ДОЛГОВОЕ ОБЯЗАТЕЛЬСТВО

1902 года июня 27 дня, я, нижеподписавшийся, коллежский секретарь Нариман Нариманов, даю это обязательство потомственному почетному гражданину Гаджи Зейнал Абдул Тагиеву в том, что так как он, Тагиев, выдает мне на мое дальнейшее образование, в высшем учебном заведении, в течение пяти лет, в первые два года по 600 рублей в год, а в последние три года по 360 рублей в год, что составит всего две тысячи двести восемьдесят рублей (2280), то поэтому я по окончанию курса наук ОБЯЗЫВАЮСЬ ВОЗМЕСТИТЬ ЕМУ, Тагиеву, эту сумму ПОЛНОСТЬЮ. В чем и подписываюсь

Нариман Нариманов».

Не подарок, не вспомоществование — деньги выдаются в долг под заемную расписку. Деньги до зарезу необходимы для содержания матери Халимы-ханум[33] и осиротевших в разные годы племянников и племянниц. Потому-то к долговому обязательству приложена записка: «Покорнейше прошу контору причитающуюся мне ссуду, назначенную Г. Тагиевым на время пребывания моего в Новороссийском университете, в сумме пятьдесят рублей ежемесячно выдавать законоучителю русско-татарских школ ахунду Юсифу Талибзаде для передачи моей матери».

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});