Страх Мудреца - Патрик Ротфусс

Я еще не закончил.

Даже наполовину.

Я устроился поудобнее и расправил плечи.

Проведя пальцами по струнам, я дотронулся до расшатанного колка и без усилий начал играть вторую песню.

Это была одна из песен Иллиена: «Тинтататорнин». Сомневаюсь, что вы когда-нибудь слышали о ней.

Она совершенно не похожа на другие работы Иллиена.

Во-первых, в ней нет слов.

Во-вторых, хотя она довольно красивая, она совсем не такая запоминающаяся или трогательная, как многие более известные его песни.

И самое главное, ее крайне сложно играть.

Мой отец называл ее «лучшей песней, когда-либо сочиненной для пятнадцати пальцев». Он заставлял меня играть ее,

когда я слишком зазнавался и считал, что меня не помешает поставить на место.

Нужно ли говорить, что практиковался в ее исполнении я с завидной частотой, иногда по несколько раз за день.

Итак, я исполнял «Тинтататорнин». Я отклонился назад в кресле и положил ногу на ногу, слегка расслабившись.

Мои руки лениво двигались по струнам.

После первого припева я коротко вздохнул, как мальчишка, вынужденный оставаться запертым в четырех стенах в солнечный день.

Мой скучающий взгляд начал бесцельно блуждать по залу.

Продолжая играть, я поерзал в кресле, безуспешно пытаясь найти удобное положение.

Я нахмурился, поднялся и посмотрел на кресло, как будто оно было виновато.

Затем я уселся обратно, изогнувшись и всем видом показывая, как мне неудобно.

На протяжении всех десяти тысяч нот «Тинтататорнина», все танцевали и прыгали.

Выбрав момент между парой аккордов, я лениво почесал себя за ухом.

Я так вжился в свое маленькое представление, что испытывал желание зевнуть.

Я основательно зевнул, настолько широко и долго, что зрители первых рядов

могли пересчитать мои зубы.

Я потряс головой, словно пытаясь избавиться от сонливости, и вытер рукавом влажные глаза.

А в течение всего этого времени, «Тинтататорнин» струился в воздухе.

Сводящая с ума гармония и игра контрастов, сплетались вместе и вновь расходились.

Вся мелодия была безукоризненной, сладкой, и простой, как дыхание.

Когда наступил конец, сводящий вместе дюжину запутанных нитей песни, я не стал никак его приукрашивать.

Я просто остановился и немного потер глаза.

Никакого крещендо.

Никаких поклонов.

Ничего.

Я отвлеченно похрустел костяшками пальцев и наклонился, чтобы убрать лютню в футляр.

На этот раз смех раздался первым.

Те же люди, что и прежде, кричали и стучали кулаками по столам вдвое громче, чем в прошлый раз.

Мои люди.

Музыканты.

Я позволил скучающему выражению сойти с лица и с понимающим видом улыбнулся им.

Через пару мгновений последовали аплодисменты, но они были редкими и озадаченными.

Еще не зажгли свет, как по всему залу начались сотни обсуждений вполголоса.

Смеющаяся Мари поспешила ко мне, когда я спускался вниз по ступенькам.

Она пожала мне руку и похлопала по спине.

Она была первой из многих, все музыканты.

Прежде чем меня смогли утянуть в сторону, Мари взяла меня под руку и отвела назад к моему столику.

- Господи, парень, - воскликнул Мане.

- Да ты здесь как маленький король.

- Это меньше половины внимания, чем он обычно получает, - сказал Вилем.

- Как правило, они все еще аплодируют, пока он идет обратно к столу.

Юные леди стреляют глазками и выстилают ему дорогу цветами.

Сим с интересом оглядел зал.

- Реакция и правда несколько… - он запнулся, подыскивая слово.

- Смешанная.

Почему?

- Потому что наш юный шестиструннщик так остер, что едва ли сам может не порезаться, - сказал Станчион, подходя к нашему столику.

- Значит, вы тоже заметили? - сухо осведомился Мане.

- Замолчите, - сказала Мари.

- Это было блестяще.

Станчион вздохнул и покачал головой.

- Я, например, - заметил Вилем, - хотел бы узнать, о чем

речь.

- Квоут сыграл простейшую на свете песню и выглядел при этом так, словно прядет золото из льна, - сказала Мари.

- Затем выбрал настоящую мелодию, из тех, что лишь горстка людей может исполнить, и заставил ее выглядеть такой простой, что можно было подумать, будто любой ребенок может исполнить ее на жестяном свистке.

- Я не отрицаю, что сделано это очень умно, - сказал Станчион.

- Проблема в том, как он это сделал.

Все, кто прыгал прихлопывая на первой песне, почувствовали себя полными идиотами.

Они чувствовали, что с ними играли, как с куклами.

- Так с ними и поступили, - заметила Мари.

- Артист манипулирует аудиторией.

В этом смысл шутки.

- Людям не нравится, когда с ними играют, - возразил Станчион.

- Вообще-то, они на это обижаются.

Никому не нравится, когда с ним так шутят.

- Строго говоря, - с усмешкой вмешался Симмон, - он сыграл шутку на лютне.

Все повернулись посмотреть на него, и его усмешка слегка поблекла.

- Понимаете?

Он

действительно сыграл шутку.

На лютне. - Он уставился на стол, его усмешка исчезла, а лицо внезапно вспыхнуло от смущения.

- Извините.

Мари легко рассмеялась.

Мане резюмировал.

- Вообщем, это конфликт двух аудиторий, - медленно сказал он.

- Здесь есть те, кто знают о музыке достаточно, чтобы понять шутку, и те, кому нужно эту шутку объяснять.

Мари триумфально указала на Мане.

- Вот именно, - сказала она Станчиону.

- Если человек приходит сюда и не знает достаточно, чтобы самостоятельно понять шутку, он заслуживает того, чтобы его слегка потрепали по носу.

- За исключением того, что большинство этих людей дворяне, - сказал Станчион.

- А у нашего умника до сих пор нет покровителя.

- Что? - удивилась Мари.

- Трепе замолвил словечко несколько месяцев назад.

Почему тебя еще никто не сцапал?

- Амброз Джакис, - пояснил я.

По ее лицу было видно, что это имя ей ни о чем не говорит.

- Он музыкант?

- Сын барона, - сказал Вилем.

Она озадачено нахмурилась.

- Как он может помешать тебя получить покровителя?

- Уйма свободного времени и больше денег, чем у Бога, - сухо произнес я.

- Его отец один из влиятельнейших людей в Винтасе, - добавил Мане, а затем повернулся к Симмону.

- Какой он, шестнадцатый в очереди на трон? - Тринадцатый, - угрюмо сказал Симмон.

- Вся семья Сёртен пропала без вести в море два месяца назад.

Амброз не умолкает о том, что его отец в едва ли дюжине шагов от того, чтобы стать королем.

Мане снова повернулся к Мари.

- Суть в том, что слово именно этого баронского сына имеет вес в обществе, и он не боится это использовать.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});