Падение Византии - П. Филео

Дука преклонил колено и припал к руке короля.

— Ваше величество, какое у вас благородное сердце! Приму ли я ваше предложение или нет, во всяком случае оно ободряет меня, утешает в сиротстве. У меня старик отец, который хочет умереть на земле отцов, но может быть он не выдержит постоянного опасения и решится уйти, а пока он будет жить в Морей, я буду при нем.

— Это, конечно, хорошо с вашей стороны, и я не стану вас от этого отговаривать, — сказал король, усаживая молодого человека, — но знайте, что двери моего дворца для вас всегда открыты. Но разве ваш отец до сих пор в безопасности, ведь Морея в руках турок?

— Теперь стало спокойнее. Деспоты морейские покорились туркам; замок же отца расположен в таком месте, что его трудно отыскать даже знающему человеку; кроме того, там такие подземелья, что всегда спастись можно.

— Если вы не приняли теперь мое приглашение переселиться в Неаполь, то может быть не откажетесь участвовать в одном моем посольстве?

— Думаю, ваше величество, что ваша просьба будет мною исполнена, как бы трудна она ни была.

— Видите ли в чем дело, синьор Массимо, итальянские синьоры посылают в настоящее время послами людей просвещенных, мне бы не хотелось в этом отстать от них; в настоящее же время при мне нет такого образованного человека, на которого можно было бы возложить посольство без урона для дел здесь. Вот я и обращаюсь к вам с просьбой принять участие в посольстве к Искандер-беку, поздравить его со славной победой, и предложить подарки: триста тысяч мер пшеницы, сто тысяч ячменя и пользование моею казною, когда ему понадобится.

— Как это благородно, ваше величество!

— Нет, синьор, я делаю слишком мало. Исидор вчера меня упрекнул, и поделом, Но что же когда я сам как в тисках. В Италии у меня врагов много; отправься я в крестовый поход и моего Фердинанда обездолят.

Король погрузился в раздумье. Наступила пауза.

— Как было бы хорошо, синьор Дука, если бы вы были у меня при дворе; принц Фердинанд нуждается в хорошем руководителе, я не совсем доволен его характером; проглядывают иногда деспотические наклонности и жестокость. Боже избави! Сын Маргариты! — тихо проговорил король, и улыбка проскользнула по красивому, хотя уже не молодому его лицу. — Я еще нечто хотел вам сказать, но это должно быть в тайне, — сказал король.

— Буду хранить, ваше величество.

— Вам нравится донна Инеса Гихар? Говорите откровенно, и не думайте, что я спрашиваю по чьему-нибудь поручению… — Король вопросительно смотрел на Дуку.

— В слишком слабой форме, ваше величество, изволили предложить вопрос; она мне не нравится, а я так ее люблю, что образ ее ни на одно мгновение не покидает моего воображения. Голос ее звучит, как мелодия, в моих ушах.

— А вас не страшит соперничество рыцаря де Лорана? Он здесь давно и до некоторой степени овладел вниманием Инесы. Он очень ловок, не дурен собой, окружает ее необыкновенной предупредительностью; что удивительного, если он покорит сердце девушки? Сам он за ней очень ухаживает и делает старому Гихару разные намеки. Что вы на это скажете?

— Какое же право имею я, ваше величество, что-либо говорить в данном случае. Я от души желаю счастья донне Инесе, и если она его найдет в рыцаре, то я все мои душевные силы употреблю, чтобы радоваться этому счастью.

— Но разве вы не знаете, синьор, что донна Инеса к вам неравнодушна, и мне кажется, что рыцарь не вытеснил вас из ее сердца. А мне, говоря вам откровенно, рыцарь не нравится.

— Ваше величество, — с горечью воскликнул Дука, — вы меня терзаете, счастье так близко, но я должен от него отказаться; я говорил уже в присутствии вашем, что я не в праве делать несчастными людьми своих детей! А нет большего несчастия, как жить в безотрадное время и быть бессильным свидетелем попрания священных прав человека.

— Вы неисправимы — хмуро произнес король.

Но минуту спустя, он протянул Максиму руку и ласково сказал:

— Этого, конечно, никто не будет знать?

— Помилуйте, ваше величество, никто, никогда, к в особенности Гихары.

— В особенности они, потому что меня не только на этот разговор не уполномочивали, но даже не намекали. В ужас пришел бы и Мартин, и Инеса, если бы узнали. Так вы готовьтесь в Албанию, дня через два, три — заключил король.

— Во всякое время, ваше величество, к вашим услугам.

XVI

Все приготовления к турниру были окончены. Сверх ожидания, охотников к состязанию оказалось довольно много: из ближних городов явились синьоры, нашлось в Неаполе несколько рыцарей ордена св. Иоанна, которые проезжали из Родоса в Испанию, кое-кто из кондотьеров, бывших вблизи Неаполя, могущих похвалиться хоть сколько-нибудь сносным для турнира происхождением. Были устроены места для короля и двора, а также скамьи, расположенные амфитеатром для народа. Распоряжался маршал; в разных местах площади виднелись герольды с трубами. Маршал часто, не поняв де Лорана, делал распоряжения невпопад, а герольды от скуки наигрывали в трубы песенки. Рыцарь хватался за голову и в отчаянии кричал:

— Скандал, скандал!

Герольды никак не могли понять, отчего рыцарь так расстроен. Сам де Лоран вскоре успокоился, видя, что никто этого скандала не замечает.

Наконец, под звуки музыки король выехал из дворца в карете, которая была новинкою, занесенною из Венгрии, и обращала всеобщее на себя внимание. Короля восторженно приветствовала публика. Когда овации окончились, выехали рыцари с опущенными забралами и расположились двумя шеренгами, одна против другой. Во главе одной легко было узнать рыцаря де Лорана, вожаком другой — был один из рыцарей Св. Иоанна. Турнир начался, но кому приходилось видеть рыцарские турниры во Франции, Германии и даже северной Италии, тому многое показалось бы несогласным с правилами турниров. Де Лоран это хорошо знал и страшно кипятился. В особенности его сердили кондотьеры, они решительно не могли справляться по-рыцарски с длинными копьями, игра которыми составляет красу турнира, и совсем не заботились о грациозной посадке на коне, не умели горячить его в ожидании боя. Во время боя они пускались на все хитрости своей военной науки, чтобы сбить с коня противника. Случайно все кондотьеры попали в шеренгу де Лорана. От всего этого рыцарь вошел в такой азарт, что одного из них едва не сбросил на землю. Но публика, не знакомая с тонкостями турнира, следила с интересом за его ходом. Ей кондотьеры даже больше нравились, потому что они были сметливее и отважнее в бою, хотя и не так грациозны. После получасового боя де Лоран оказался победителем, его выручили кондотьеры. Не умея в совершенстве владеть длинными копьями, они попадали ими мимо всадника, в коня, который, горячась, сбрасывал седока на землю. Де Лоран направился к ложе короля, где находилась Инеса Гихар, и преклонив пред ней колено, объявил ее царицей турнира.

Затем стали выезжать герольды с вызовом и начались поединки. Почти на всех поединках, в которых участвовал де Лоран, он оставался победителем и был увенчан золотым венком царицею турнира. Он упросил маршала не допускать кондотьеров до поединка, потому что незнание рыцарских приемов могло бы в этом случае заметно обнаружиться. Народ, довольный зрелищем, принимал живое участие в том, что происходило на арене.

— Забава угасающего рыцарства, — говорил Орсини Максиму Дуке, с которым сидел рядом, — а было время, когда подвиги на турнире приравнивались подвигам на поле брани.

— Это еще долго так продлится, герцог. Подобные блестящие забавы всегда будут увлекать человечество.

— И отвлекать от более серьезного, хотели вы прибавить?

— Конечно, люди склонны смешивать средства с целью. То, что гений создал как средство, то посредственность принимает за цель.

— Но, синьор, если не ошибаюсь, и древние греки подвиги на олимпийских играх считали не менее славными, чем подвиги на войне.

— Чего же вы хотите, герцог! — с улыбкой отвечал Дука. — Неужели древние греки были такие необыкновенные люди, что от первобытного грека нельзя ожидать того, что позволяет себе франк века XV. С дальнейшим развитием жизни у греков такие забавы, как игры, стали терять значение и их заменил театр.

— Как вам это нравится? — спрашивала Инеса у своей соседки молодой Орсини, указывая на борьбу двух рыцарей, из которых один едва мог держаться на коне под ударами копья противника.

— Слишком грубо, — отвечала та.

— Я с вами согласна; Лючия; как ни стараются рыцари быть грациозными, железный костюм делает их всех одинаковыми, а грация и однообразие не вяжутся друг с другом.

— Не правда ли, Инеса, — живо говорила Лючия; — придворный костюм куда красивее? Здесь каждый может выказать свою индивидуальность в манерах и умение одеться, а костюм рыцаря делает их решительно одинаковыми.