Повседневная жизнь Стамбула в эпоху Сулеймана Великолепного - Робер Мантран

Впрочем, примеры, соблазнительные для подражания, всегда подают верхи. В принципе, наследником султана в момент его смерти становится старший сын усопшего. Однако по причине многоженства и большого числа наложниц мужское потомство обычно намного превышало потребность в одном наследнике, а потому помимо официального наследника появлялись или, по меньшей мере, могли появиться другие претенденты на трон, что было чревато мятежами, междоусобицами и в конечном счете развалом Империи. С целью предотвращения беды Мехмет II издал так называемый «братоубийственный закон», согласно которому новый султан получает право, с одобрения улемов (религиозных авторитетов), предать смерти своих братьев как явных или потенциальных мятежников в целях сохранения единства Империи. Закон, безусловно, варварский, что, впрочем, не помешало ему стать весьма эффективным орудием государственного интереса. Та идея, что «предпочтительнее потерять принца, чем провинцию», вероятно, вдохновляла законодателя{145}. Впрочем, введена была она в политический обиход вовсе не турками — она была хорошо известна и арабам, и в Византии, и даже в некоторых западно-христианских королевствах. Турки еще до Мехмета II тоже находили ей применение, но относительно редко, причем только тогда, когда открытый мятеж претендентов действительно имел место. Сам Мехмет II без колебаний умертвил двух своих братьев; Баязид II казнил своего племянника Огуза, сына знаменитого принца Джема, который также восстал против своего брата. После смерти Огуза Баязид II казнил и трех из своих сыновей — тех, что подняли против него восстание. Его сын и преемник Селим I (1512–1521) в течение первых нескольких месяцев своего царствования повелел казнить четверых своих племянников, двух братьев, а немного спустя — и трех сыновей-мятежников. При восшествии на престол Сулейман Великолепный предал смерти племянника и двух внучатых племянников, затем двух своих сыновей, Мустафу и Баязида{146}, вместе с их сыновьями, повинными, как и их отцы, в мятеже. Мурад III устранил пять своих братьев, но грустный рекорд все же принадлежит не ему, а Мехмету III, который в 1595 году в день своего воцарения перебил девятнадцать своих братьев. В XVII веке Мурад IV уничтожил всего лишь троих из оставшихся у него братьев{147}. С начала XVI века по конец XVII всего, согласно султанским повелениям, было истреблено шестьдесят принцев из правящего дома Османа. Картина, конечно, мало поучительная, но она никого из современников, как кажется, не повергала в шок. Цель в их глазах оправдывала, по-видимому, средства, а результат известен: Империя сохранила единство и территориальную целостность.

Истребив соперников, султан может царствовать, не опасаясь мятежей — разве что со стороны собственных сыновей. Он спешит заручиться поддержкой янычар, которым преподносит — по традиции, установленной Баязидом II, — «дар радостного восхождения на престол», который, помимо подарков, содержит значительную денежную сумму, а иногда и увеличение платы за службу. Итак, султан получает полную возможность отдаться государственной деятельности или предаться любимым развлечениям и занятиям. Так, для Селима I и Сулеймана Великолепного — это помимо военных походов (в которых они принимают личное участие) еще и дела имперского управления, но также — поэзия и увлечение строительством; для Селима II — удовольствие хорошо поесть; для Мехмета III и Ибрагима I — наслаждения гарема{148}; для Мехмета IV — охота и т. д. Имеется достаточно четкое различие между султанами XVI и XVII веков. Первые — деятельны, убеждены в величии стоящей перед ними задачи, посвящают себя служению интересам Империи и ставят их превыше всего, лично занимаются государственными делами, как военными, так и гражданскими, окружают себя поистине замечательными министрами, выдающимися военачальниками и флотоводцами; Стамбул в их глазах — это прежде всего деятельный и динамичный центр Османской империи. Вторые (за исключением Мурада IV, который во второй половине своего царствования проявил себя как поистине великий султан) — бесхребетные, безвольные, не способные к инициативе существа, а потому и находящиеся под властью либо женщин (неважно — матерей, жен или наложниц), либо своих фаворитов; они замкнуты в стенах стамбульского дворца, тяготятся вопросами управления Империей, возлагая его на своих фаворитов, а порой и на фаворитов своих фаворитов; доверяют командование армией и флотом людям совершенно бесталанным; деньги тратят без счета на личные причуды и оставляют в небрежении свою столицу. Нет поэтому ничего удивительного в том, что Османская империя терпит поражение за поражением как в области политики, так и на театрах боевых действий, и в том, что внутреннее положение идет от смуты к смуте как в столице, так и в провинциях.

Султан — бесспорный и единственный глава Империи. Имя нового султана провозглашается одновременно с оповещением о кончине его предшественника, после чего он торжественно шествует в мечеть Эюба, где подпоясывается мечом, который служит символом его светского и религиозного могущества. Затем он принимает клятву верности от самых высоких сановников Империи, которых вправе по собственному усмотрению оставить на прежних постах, переместить в должности или отправить в отставку. Наконец, он со своей супругой (или супругами) и наложницами водворяется в Серале, между тем как жены и наложницы покойного султана переселяются в Старый Сераль. Отныне он живет здесь в окружении своего «дома», включающего, помимо его семьи в прямом смысле еще большое число пажей, всякого рода служителей и рабов{149}.

Первый шаг султана в области политики — подтверждение полномочий прежнего великого визиря или назначение на этот пост нового. И шаг этот очень важен, так как великий визирь — главный уполномоченный султана, и именно от него, особенно когда султану недосуг вникать в дела Империи, зависит их ход.

Рабы Высокой Порты, или Как становятся чиновниками

Представитель Бога на земле, султан — абсолютный господин своих подданных, которые теоретически все до единого считаются его рабами. В особенности последнее приложимо к придворному штату и к составу армии, то есть к людям, которые в силу выполняемых обязанностей как в условиях мира, так и во время войны окружают персону султана. Их так буквально и называют: капикуллари (капыкулу, рабы Высокой Порты); и термин этот охватывает все гражданские и военные чины Империи: официальных лиц, но вместе с тем пажей и личных слуг султана; служащих всех рангов, заполняющих собой учреждения центральной администрации, включая и высших провинциальных чиновников; и, наконец, всех военных — янычар, сипахов и пр. Далеко не все они — рабы султана в точном значении слова, но зато судьбы всех зависят от расположения или нерасположения, от произвола или причуды властелина, взбалмошного и подверженного внушениям: в опалу попадают так же быстро, как и в милость.

Но каким же образом удается проникнуть в непосредственное окружение султана? Наибольшие шансы на успех имеют те, кто пользуется положением своего отца. Если отец уже введен во дворец и в милости у государя, ему сравнительно легко найти и для сына место среди пажей или среди слуг Сераля. Такие случаи, однако, редки, и ими располагают, как правило, лишь представители старинных и почтенных османских семей с надежной репутацией, но и она не служит прочной гарантией против интриг и ревности соперников и против внезапной смены настроения у государя. Понятие дворянства в европейском значении этого слова у турок отсутствует или, во всяком случае, не приводит к возникновению среди мусульман привилегированной касты, монополизирующей державные функции. Одно из наиболее известных исключений из этого общего правила — передача должности великого визиря от отца Фазилю Ахмет-паше Кёпрюлю.

Помимо этого довольно узкого пути имеется еще одно средство к достижению той же цели, средство весьма специфичное. Со второй половины XIV века после завоевания большей части Балканского полуострова османы, стремясь обеспечить рекрутами свою постоянно растущую армию, прибегают к системе, которая глубоко ранит христианскую совесть, но в течение долгого времени оказывается для турок чрезвычайно эффективной: речь идет о девширме — «собирании» или «подбирании». Система эта сводится к тому, что каждые три года или каждые семь лет в районах с христианским населением производится мобилизация от одной до трех тысяч детей, подростков и юношей в возрасте от семи до двадцати лет. Полностью оторванные от родителей, вырванные из своей социальной среды, «подобранные» дети переправляются в Анатолию и распределяются среди мусульманских семей, где их обращают в ислам, обучают турецкому языку и приобщают к турецким и мусульманским обычаям. В возрасте десяти-одиннадцати лет их собирают в воспитательные дома, которые размещены во дворцах Адрианополя, Галлиполи и даже в Стамбуле после его завоевания. Подростков этих называют теперь аджемиоглан. Производится селекция на основании природных данных: одних направляют в армию, других во дворец на службу султану в качестве пажей — ичоглан. Во дворце они, переходя от службы к службе, поднимаются по карьерной лестнице, на каждой ступени которой получают возможность привлечь к себе благосклонный взгляд государя, его супруги или одного из фаворитов. Не существует у такой карьеры какого-либо принципиального «потолка»: для удачливого достижимы самые высокие должности, включая и пост великого визиря, как это можно проследить по судьбе Ибрагим-паши. Не забывая о своем происхождении, они прекрасно отдают себе отчет в том, что всем достигнутым они обязаны милости государя, а потому и преданы ему безусловно и безгранично. Других целей в жизни, за пределами службы султану, у них нет{150}. Но каков повелитель, таковы и его слуги.