Маршал Советского Союза - Дмитрий Язов

Месяц пролетел незаметно, родни было столько в округе, не у всех успели и почаевничать. Уплатили за мать налоги, справили одежду для младших Зои и Лены и тронулись в обратный путь. С нами поехала сестра моя Нина Тимофеевна в надежде поступить в Ленинграде в фельдшерско-акушерское училище. Дней через пять мы прибыли в свой военный городок Черная Речка. Жизнь протекала без особых осложнений, если не считать теснотищи в квартире, где по-прежнему проживало шесть семей.

Осенью 1949 года поехал в Латвию закупать продукты, там они были гораздо дешевле, чем в Ленинграде. Через два дня примчался офицер из нашего полка:

– Дмитрий Тимофеевич, в доме беда!»

– Что случилось? Не жалейте меня, рассказывай.

– Дочка обварилась.

У меня потемнело в глазах, собрал пожитки – и в дорогу. До ближайшей станции было 20 километров. Грязь хлюпала под ногами, несколько раз проваливался в ямы, ничего не замечал. Мысли вертелись вокруг дочки, как облегчить ее страдания?

К обеду добрался, зашел в пустую комнату. Соседи подсказали:

– Катя и Лариса в Парголовской больнице. Вся надежда на Господа Бога…

Почерневшая от горя Екатерина Федоровна сидела в пустой палате. С плачем бросилась ко мне: «Не уберегла Ларису!»

Беда нагрянула, когда ее меньше всего ожидали. Соседка Фаина Петровна устроила стирку на кухне. Девочки – ее дочь Валя и Лариса – играли в коридоре. Лариса убегала, а Валя ее догоняла. И вот дочурка забежала на кухню. А там соседка поставила таз со щелоком на пол. В этот таз и упала наша Лариса. Похоронили дочурку на высоком песчаном холме, около одного из трех шуваловских озер. Беда пришла – открывай ворота. Сначала похоронили отца, а теперь вот и дочку. Бог дал, Бог взял. Удары судьбы…

* * *

…В 1950 году у нас родился сын, назвали Игорем. Боль стала забываться, но иногда она вспыхивала с еще большей силой и была связана с моими отъездами в командировки. В то время я проходил службу заместителем командира батальона, бывалые военные обычно так рассуждали: «Волка и зам-комбата ноги кормят». В этом же году мне предложили должность в Ленинграде. Я был на седьмом небе от счастья: наконец-то закончу десятилетку, без аттестата зрелости нельзя было и думать об академии.

Похоже, мечта начала сбываться: весной 1953 года в звании майора я получил аттестат зрелости.

К тому времени родилась доченька Елена, а летом я успешно сдал экзамены в Военную академию имени М.В. Фрунзе.

Скажу откровенно: учиться было нетрудно, больше всего донимали поиски жилья. Сначала мы жили в Кусково, осенью переехали в Гиреево, затем опять в Кусково – с условием отапливать дом и платить 300 рублей за комнатушку. И лишь в конце 1955 года удалось найти квартиру на Тверском бульваре, дом 27, этот дом только недавно снесли.

Мы жили на Тверском бульваре с семью хозяюшками на кухне и с видом на вечно младого Александра Сергеевича Пушкина. Мечта! Это Тверской бульвар даровал мне незабываемую встречу с величайшим русским скульптором Сергеем Тимофеевичем Коненковым, мастерская которого находилась в самом начале Тверского. Вся окрестная живность прекрасно знала, что в мастерской Сергея Тимофеевича всегда можно чем-нибудь поживиться. Коты-чердачники буквально боготворили Коненкова. И даже когда они вели себя «некультурно», знаменитый скульптор не позволял своим домашним выгонять их на улицу.

В тот памятный для меня день Сергей Тимофеевич сидел на лавке и кормил голубей. Иногда к нему подбегали соседские мальчишки, отламывая от щедрого батона Коненкова и себе краюшку. Ребятня играла в «казаков-разбойников». Почему-то все мальчуганы – и «казаки», и «разбойники» – называли друг друга Сашками. Я заметил, что это обстоятельство почему-то весьма радовало всемирную знаменитость. «У этих сорванцов счастливые матери, – заметил Сергей Тимофеевич, – это дети матерей-одиночек. Они совершили грех на благо прирастания «вихрастого богатства России». Взглянут в окошко, вот тебе и имя – Александр! Наш-то район весь в Александрах. И девчушки Александры».

Я конечно же не преминул воспользоваться шапошным знакомством со скульптором и пригласил Сергея Тимофеевича в Клуб Академии на выпуск «Устного журнала», куда захаживали на огонек Ю. Левитан, хирург С. Юдин, С. Михалков, И. Козловский, народный артист П. Массальский. Вскоре знаменитый автор «Егора-пасечника», «Старичка полевичка», бюста Эйнштейна, «Марфиньки», портрета Есенина пожаловал в гости к офицерам академии.

Чуть позже, в 60-е годы, женщина, соседка по купе, рассказала мне, как сам Коненков изваял памятник ее мужу, погибшему на войне. «Мы, жены железнодорожников, пришли в мастерскую скульптора: скоро, Сергей Тимофеевич, страна отпразднует 20-летие Победы над фашистами. Но мы не знаем даже, где похоронены наши мужья. Они железнодорожники, из депо, что у Белорусского вокзала.

И Сергей Тимофеевич откликнулся на нашу просьбу. Безвозмездно вместе с сыном Кириллом он соорудил монумент нашим мужьям. Какой благородный человек, сколько в нем было великодушия! У нас до сих пор не было дорогих могил».

Эту историю я вспоминаю еще и по той причине, что сегодня одиноких ветеранов войны и тыла частенько хоронят в одной братской могиле вместе с ворами и бомжами на скудные средства местной администрации российских городов по статье «ритуальные услуги». Хоронят в целлофановых мешках из накопителей морга. Часто даже не задумываясь о том, что умерший в свое время постоял за честь России на поле брани…

Ежегодно мы, офицеры академии, выезжали в летние лагеря в Наро-Фоминск, а на втором курсе – в Прикарпатский военный округ в Яворово, где проводились дивизионные учения с условным применением ядерного оружия. После проведенного учения на Тоцком полигоне Маршалом Советского Союза Г.К. Жуковым все тактические задачи разрабатывались непременно с применением ядерного оружия.

По результатам учения военные документалисты отсняли фильм, который мы неоднократно просматривали. Мощь оружия поражала воображение, а была-то испытана бомба всего-навсего около 20 килотонн.

Выпуск наших трех курсов «А», «Б» и исторического факультета – состоялся в ноябре 1956 года. Так как я закончил академию с золотой медалью, за мной было право самому выбрать, где продолжать службу. Я выбрал свою 63-ю гвардейскую дважды Краснознаменную Красносельскую дивизию, должность командира батальона.

В это время проходило сокращение Вооруженных Сил на миллион двести тысяч человек. Полные дивизии переводились на сокращенные штаты. Вскоре меня перевели в 64-ю гвардейскую Краснознаменную тоже Красносельскую дивизию в 197-й полк начальником полковой школы по подготовке сержантов – командиров отделений.

Жили мы на частной квартире в Парголово, на службу ездили на автобусах. Учить командиров и не жить в гарнизоне было противоестественно. Понимал это и командир полка Иван Сергеевич Гордиенко. Он изыскал возможность дать мне две комнаты в офицерском доме в Сертолово-2, где размещался полк. Школы в Сертолово-2 не было, ездили в Сертолово-1. Повел я Игоря в школу – не берут. По возрасту подходит, а парт нет. Пришлось самому смастерить. Так что Игорь учился за своей персональной партой.

В конце 1958 года меня назначили старшим офицером в Управление боевой подготовки в Ленинграде. Работа была творческая, часто приходилось выезжать в войска на учения. Квартиру в Ленинграде получил где-то через год.

Начальником Управления был генерал-лейтенант Г.Н. Филиппов, тот самый Филиппов, который, командуя мотострелковой бригадой, с включенными фарами на танках ворвался на охраняемый немцами мост в районе Калача, создав условия для переправы танкового корпуса и окружения немецко-фашистских войск в Сталинградской операции. За этот прорыв он получил звание Героя Советского Союза.

К сожалению, старые раны давали о себе знать, и вскоре на должность начальника Управления прибыл генерал-лейтенант Г.П. Романов. В годы Великой Отечественной войны он был членом Военного совета 23-й армии, оборонявшейся на Карельском перешейке. Генерал Романов и предложил на Военном совете мою кандидатуру на должность командира 197-го мотострелкового полка. Полк стоял в Саперном, в 110 километрах от Ленинграда, но по-прежнему являлся парадным полком.

* * *

Перед праздниками допросов стало меньше. 8 ноября, в мой день рождения, разрешили свидание с Эммой Евгеньевной и на один час с дочерью Еленой и зятем Александром.

Встреча в присутствии омоновца – это какое-то кощунство. Два часа пролетели мгновенно. Пока я шел в камеру с цветами, сочинил стихотворение:

Опять мы встретились в тюрьме,

Ты подарила вдохновенье,

Спасибо, Эммочка, тебе

Что скрасила мой день рожденья.

Надо было выживать после гнетущих душу бестактных допросов следователей, и я понемногу начал записывать все, что касалось моей командировки на Кубу.

– А почему вы, Дмитрий Тимофеевич, начали описывать свое житье-бытье с Кубы? Обычно начинают с детства, матери? – спросил меня один из сокамерников.