Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Аникеев очень любил, как он говорил, «вывозить молодежь на пленэр». Так у него назывались наши поездки на природу, чаще всего в Серебряный Бор. Это было что-то типа пикников. Собирались мы большой компанией и ехали туда. Ездили и летом, и зимой. Я в то время ни капли в рот не брала, и для меня эти поездки были просто веселым отдыхом, способом развлечься. Другие, конечно, что-то пили, тем более что проблем с тем, чтобы купить бутылку вина и закуску, не было — в Серебряном Бору тогда стояли всевозможные ларечки. И за всех платил Серафим Михайлович, человек не просто широкий, а настоящий транжира. Например, получал он зарплату или гонорар за какое-нибудь выступление (а был он актером очень популярным) — и непременно должен был тут же все спустить, причем со вкусом. Ему это доставляло особое удовольствие. Глядя на веселящуюся молодежь, он и сам молодел. Да, собственно, он и не был старым. А уж душой — тем более. Когда я уезжала на такой пикник, то у папы с мамой не возникало никакого неудовольствия но поводу моей «разгульной» жизни. Они знали, что, если мы едем с Аникеевым, все будет нормально.
Однажды зимой в Серебряном Бору в вихре веселья со мной произошла одна история. Перед поездкой я по пути в театр, на утреннюю репетицию, купила себе два отреза на платье. Ткань была легкая, кажется, шелковая, и сверточек получился небольшой. С ним я пришла в театр, а тут как раз Аникеев предложил поехать в Серебряный Бор. Не оставлять же покупку в театре, подумала я и взяла ее с собой. Гуляли, веселились. Пришло время возвращаться. И вдруг Борис Поваляев говорит:
— Таня, а ведь у тебя с собой был какой-то сверток.
— Ой, правда! Там же у меня материал на платье! Я его потеряла!
— Пойдем, поищем.
— Где же теперь мы его найдем?
Действительно, не прочесывать же было весь Серебряный Бор, да я и не запомнила, где именно мы бегали, катались. В общем, кому-то, кто нашел мой сверточек, тогда повезло.
Надо сказать, что, глядя на наших «стариков», и мы тоже любили весело погулять. Погулять не в смысле горячительного, тем более что я была не поклонница этого. Да и наши актеры в сравнении с артистами других театров не особенно отличались пристрастием к спиртному. Просто была молодость, в стране начались перемены к лучшему, прежние тормоза постепенно убирались, люди понемногу начинали внутренне раскрепощаться, в воздухе буквально носилось ожидание чего-то радостного — были первые годы хрущевской «оттепели». Любили мы поехать куда-нибудь вечером после трудов праведных на сцене. Чаще всего заводилой в нашей компании была Лида Алчевская, жена Василия Ивановича. В то время директором театра был у нас В. П. Ефремов, которого мы звали Пуфиком. Свое «уютное» прозвище он получил за то, что был небольшого роста, толстенький, не любивший лишний раз подниматься из кресла. У Пуфика была своя машина — один из первых тогдашних «Запорожцев». И вот мы умудрялись набиваться в эту миниатюрную машину порой по десять человек. Казалось бы, это невозможно физически. Но каким-то немыслимым образом мы устраивались, сидя на коленях друг у друга, и после спектакля все ехали в ресторан на Речной вокзал — есть стерлядку.
А что касается Серафима Михайловича, то он не только возил молодых артистов за свой счет «на пленэр». Однажды он пригласил меня с собой на гастроли в составе группы артистов в Ленинград. Мама по такому случаю бросилась экипировать дочку-артистку. Срочно сшили мне новое пальто — как сейчас помню, было оно фисташкового цвета с коричневым воротником. Купили шапочку из пыжика, заказали замшевые ботиночки. И сшили первое в моей жизни длинное концертное платье — белое, из узорчатого шифона, с большим сиреневым цветком слева на груди. Я потому все это запомнила в деталях, что это были мои первые в жизни гастроли. И вот после завершения концертов Серафим Михайлович устроил всем нам «прощальный» ужин. И не где-нибудь, а в ресторане одной из самых престижных и дорогих в Ленинграде гостиниц — в «Европейской», где мы жили. Когда же кто-то завел разговор о том, что каждый из нас должен внести свою часть денег, то Аникеев сразу его прервал. Конечно, при таких привычках у него просто и не могло быть никаких сбережений, и, когда этот человек щедрого таланта и щедрой души умер, в доме не оказалось лишнего рубля.
Разумеется, все те, о ком я вспоминаю, были вовсе не какими-то идеальными, безгрешными. Нет, они были нормальными людьми со всеми слабыми и сильными сторонами, присущими каждому человеку. А тем более если этот человек артист. Между мастерами, так по-доброму принявшими нас, были свои непростые отношения, порой совсем не безоблачные — театр есть театр, там всегда будут ревность к чужому успеху, зависть, сплетни, слухи… Но внешне это на нас тогда никак не отражалось, мы даже до поры и не знали об этом. К сожалению, эта пора неведения оказалась весьма краткой… Что же касается мастеров, создавших славу Московскому театру оперетты, то пусть в памяти людской они останутся такими, какими помню их я. Они заслужили добрую память уже потому, что дарили людям свой светлый, жизнерадостный талант, делая их пусть на какое-то время немного счастливее…
Несколько другим человеком запомнился мне еще один знаменитый артист — Григорий Маркович Ярон. Вел он себя сдержанно, даже немного холодновато и с нами, и с актерами старшего поколения, хотя был артистом ярко выраженного комедийно-буффонного склада. Чего стоит исполнение им роли Попандопуло в «Свадьбе в Малиновке». А каким смешным он был в роли Пеликана в фильме «Мистер Икс»! Но открытости, непосредственности в нем не было. Он любил пошутить, рассказать смешные истории. Однако дистанция чувствовалась.
Мы и сами понимали, что это — премьер. Да он и был таковым. Кроме того, какое-то время, еще до прихода Иосифа Михайловича Туманова, Ярон возглавлял театр, был режиссером и иногда даже автором новых либретто для классических оперетт. Он был постановщиком «Марины», «Принцессы цирка», «Графа Люксембурга»…
Его же постановкой, где я впервые вышла в главной роли, была и «Фиалка Монмартра» И. Кальмана. Но ставил Ярон «Фиалку» не «на меня», а больше для Анечки Котовой, которой явно симпатизировал, Она этого заслуживала, потому что была человеком приятным и своей искренностью располагала к себе людей. Репетировать мы начали вместе, поскольку обе были назначены на эту роль, да и голоса у нас были похожи. Но первые спектакли должна была петь Анечка: она была старше меня, пришла в театр года на два-три раньше, имела пусть и небольшой, но все же сценический опыт. Я же тогда еще стеснялась, «забивалась в угол». Кроме того, я боялась петь — надо мной висел страх за свой голос, который я однажды потеряла в училище. И эго все время давило. Да еще у меня тогда начались проблемы со зрением и пришлось носить очки. Помню, увидев меня, Ярон сказал: «Ну-у-у! Ученый мир пришел в оперетту…» Впоследствии благодаря врачам-кудесникам из клиники Краснова мне удалось решить эти проблемы и отказаться от очков.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});- Загадочная Шмыга - Лада Акимова - Биографии и Мемуары
- Вся жизнь – в искусстве - А. Н. Донин - Биографии и Мемуары
- Николай Георгиевич Гавриленко - Лора Сотник - Биографии и Мемуары
- Распутин. Почему? Воспоминания дочери - Матрёна Распутина - Биографии и Мемуары
- Зеркало моей души.Том 1.Хорошо в стране советской жить... - Николай Левашов - Биографии и Мемуары
- История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 11 - Джованни Казанова - Биографии и Мемуары
- Повесть моей жизни. Воспоминания. 1880 - 1909 - Богданович Татьяна Александровна - Биографии и Мемуары
- Хроники Фаины Раневской. Все обязательно сбудется, стоит только расхотеть! - Елизавета Орлова - Биографии и Мемуары
- Мои королевы: Раневская, Зелёная, Пельтцер - Глеб Скороходов - Биографии и Мемуары
- Клан Чеховых: кумиры Кремля и Рейха - Юрий Сушко - Биографии и Мемуары