Эскапада - Анри де Ренье

Г-н де Вердло слушал эти речи, поигрывая тростью и перебирая в пальцах табакерку, но мало отвечал на них. Он не думал об этой новой обязанности, которую возлагало на него попечение об Анне-Клавдии. Выдача ее замуж казалась ему чреватой всяческими затруднениями. Придется сначала собрать точные сведения относительно происхождения молодой девушки. Кроме того, мысль, что Анна-Клавдия покинет Эспиньоли, как-то помимо его воли была неприятна ему. Он привык к ее присутствию и к ее манерам. Правда, он без удовольствия смотрел на ее приезд в Эспиньоли, но почувствует сожаление, если она уедет оттуда. К тому же, не было такого впечатления, будто она желает этого. Настроение у нее было всегда самое ровное, спокойное. Иногда ею овладевала грусть, иногда она погружалась в задумчивость, но эти склонности были несомненно присущи ее характеру, и замужество ничего не изменит в них. Занятия, которые были у нее в Эспиньолях, казалось, удовлетворяли ее: небольшая прогулка, немного чтения, немного рукоделия, заботы о туалете, который, впрочем, вовсе не отличался кокетливостью. Ко всему этому примешивалось довольно мало религиозности, ибо монастырское воспитание не сделало из нее святоши, и она, по-видимому, питала не больше склонности к монастырю, чем к замужеству.

Слушая эти возражения, г-н де ла Миньер пожимал плечами и снова возвращался к своей излюбленной теме. Известно ли г-ну де Вердло, какие мысли роятся в уме молодых девушек, какой любовный жар тайно горит в их теле? Самое лучшее, следовательно, обзаводить их мужем, который берет на себя труд тушить их огонь, ибо каждая из них, в глубине своей, таит хотя бы искру этого пламени. Впоследствии, если мужа будет недостаточно, придут на помощь любовники. Пусть г-н де Вердло поразмыслит над его советом. Девушек необходимо выдавать замуж, и Анна-Клавдия де Фреваль не должна составлять исключение. За мужьями дело не станет в Вернонсе или среди окрестного дворянства. Разве не было по соседству замков, принадлежащих уважаемым лицам, например, замка г-на де Вильбуа в Монк-Рэ, замка г-на де Нодрэ в Ла Луз, замков г-д де Барбез и Вераль в Валь-Контане, замка Ла От-Мот г-н де Шаландр? Повсюду владельцы замков будут счастливы принять г-на де Вердло и очаровательную Анну-Клавдию.

Услышав фамилию Шаландр, г-н де Вердло по-морщился. Разве не упоминала г-жа де Морамбер в своих письмах об одном дворянине, носящем эту фамилию, который, будучи другом г-на де Шомюзи и родственником г-жи де Грамадек, играл роль посредника при поступлении маленькой Анны-Клавдии в Вандмон? По словам г-жи де Грамадек, этот Шаландр был человеком грязного поведения, вращавшимся в подозрительном обществе. Какое отношение могло быть между ним и Шаландром из От-Мот? Как бы там ни было, г-н де Вердло очень волновался при мысли показать Анну-Клавдию слишком внимательным взорам всех этих людей, которые не достигли еще возраста г-на де ла Миньер и будут смотреть на нее похотливыми глазами. Г-н де Вердло заранее испытывал глухую ревность, подогревавшуюся видом Анны-Клавдии, которую он замечал через окно в глубине сада с корзиной цветов в руках. В мягком свете прекрасного летнего дня лицо ее и тело дышали очарованием юности. Шла она поступью грациозной и непринужденной, и, наблюдая ее через окно, г-н де Вердло и г-н де ла Миньер искоса посматривали друг на друга, меланхолично констатируя, как сильно возраст отделяет их от этого резвого создания, переживающего свою весну. Но г-н де ла Миньер не стал долго предаваться этим грустным мыслям. Бросив прощальный взгляд на красивую девушку, он приказал подать карету. Конечно, он не без удовольствия занял бы в ней место рядом с этим юным существом и увез бы ее с собой, но на этот раз он удовольствовался мыслью, что если г-н де Вердло имел в лице Анны-Клавдии де Фреваль приятное зрелище для глаз, то он несомненно натерпится с нею не мало неприятностей и хлопот. Нельзя держать безнаказанно подле себя шестнадцатилетнюю девушку, особенно когда не делаешь из нее другого употребления, кроме развлечения для глаз. Исполненный этих здравых и насмешливых мыслей, г-н де ла Миньер попрощался, между тем как г-н Аркнэн, когда карета выехала со двора, запер ворота на тяжелую задвижку, как это всегда делалось с наступлением вечера.

Не только в замке говорилось о свадьбе, об этом болтали также на конюшнях и в кухнях. Кучером у г-на де ла Миньер был некий сьер Бигордон, родом из Бурвуазэна, где Аркнэн когда-то женился. Жена его оказалась столь гнусной и сварливой мегерой, что Аркнэн, отчаявшись выбить из нее дурь пощечинами и палочными ударами, решил дать тягу и поступить на королевскую службу. С тех пор Аркнэн мало беспокоился о своей экс-супруге и мирно жил в Эспиньолях, куда, несколько месяцев тому назад, один коробейник принес весть о кончине упомянутой супруги. И вот Бигордон, кучер г-на де ла Миньер, только что подтвердил Аркнэну, что он действительно отделался от своей фурии жены. Бездельница успокоилась навеки, и Аркнэн мог удостовериться в этом, отправившись в деревню Шазардри, расположенную в каких-нибудь восьми лье от Бурвуазэна в сторону Сен-Рарэ. Эти сообщения не ускользнули от слуха м-ль Гоготы Бишлон, и она со слезами потребовала, чтобы сьер Аркнэн немедленно предпринял путешествие в Шазардри. Ей казалось уже, что все желания ее исполнились, она стала г-жей Николя Аркнэн и окончательно поселилась в Эспиньолях подле м-ль де Фреваль.

Требования ее были так настойчивы, что г-н Аркнэн, почувствовав себя крайне польщенным ими, отправился к г-ну де Вердло просить разрешения отлучиться на несколько дней, чтобы съездить в Бурвуазэн и Шазардри и разузнать, действительно ли он стал вдовцом, причем по возвращении ему останется только составить счастье влюбленной Гоготы. Эта просьба была встречена г-ном де Вердло благожелательно, ибо он увидел в ней средство сохранить подле Анны-Клавдии особу испытанной преданности, услужение которой было ей приятно; поэтому было решено, что Аркнэн отправится в путь, когда пожелает, и будет гнать во всю мочь коня в Шазардри проверить правильность слов сьера Бигордона, который поклялся всеми святыми, что сведения его самые достоверные. Итак, в назначенный день можно было видеть, как сьер Аркнэн выводит из конюшни лучшего коня г-на де Вердло, садится на него верхом и исчезает, послав воздушный поцелуй м-ль Гоготе Бишлон, вышедшей провожать его в нижней юбке и ночном чепчике.

III

Из пятерых садовников, заботившихся о поддержании в порядке эспиньольских цветников и огородов, г-н де Вердло наиболее ценил сьера Филиппа Куафара. Этот Куафар находился на службе г-на де Вердло сравнительно недавно, но очень скоро снискал к себе благорасположение. Куафар отличался в искусстве выращивать превосходные овощи и вкусные фрукты. Он знал множество рецептов по части семян, пересадки, подстригания деревьев, прививок, обрезывания веток. Он был кроме того, хорошим цветоводом. Никто не знал хорошенько, откуда у Куафара эти познания, ибо он не любил говорить о своем прошлом. Он заявился однажды в Эспиньоли, и г-н де Вердло пригласил его на место старика Пьера Про, умершего от колик, иссушивших и скрючивших его до такой степени, что он стал похож на ствол виноградной лозы. Куафар был молчаливый и пунктуальный толстяк, с полным лицом и одутловатыми щеками, между которыми заострялся необыкновенно узкий и тонкий нос. По одной из его щек проходил широкий шрам, и он прихрамывал на одну ногу. Где Куафар мог получить эти изъяны, помимо которых он не представлял ничего замечательного? Куафару на вид было лет шестьдесят, и употребление, которое он сделал из них, оставалось покрытым тайной. Он говорил, что всю жизнь свою провел в деревне, но при таком образе жизни вряд ли представляется случай изрезать себе щеки, и вряд ли можно вывихнуть колено, рассаживая салат или подпирая тычинками сахарный горошек. Что же было причиной его шрама и хромоты; любовное похождение или ссора? Когда кто-нибудь намекал на это, г-н Куафар только странно улыбался и потирал руки. Жест этот, точно так же как немота садовника и благоволение, которым он пользовался у г-на де Вердло, страшно раздражали г-на Аркнэна. Куафар и Аркнэн терпеть не могли друг друга.

Куафар отличался еще одной странностью. Если он ненавидел Аркнэна, то не в меньшей степени ненавидел и свое ремесло, хотя владел им с изумительным искусством. Копать землю, полоть сорные травы, сеять, сажать, подрезывать, убирать урожай, казалось ему низким, грязным и скучным занятием, о котором он говорил не иначе, как с самым крайним отвращением. Нужно было видеть его гримасу, когда он брал в руки заступ или грабли. Он относился к земле как к врагу, рассекал и подстригал ее с яростью. Он грубо и ожесточенно бил ее каблуком и с презрением плевал на нее. Он со злостью рассекал глыбы и, разрыхляя их, ощущал какое-то злобное удовлетворение. Ненависть его распространялась в одинаковой степени на цветы и на фрукты. Он гнушался их запаха и вкуса. Он затыкал нос перед розовым кустом, а вид персика вызывал у него тошноту. Аркнэн утверждал, будто видел однажды, как он мочился от злости на грядку с гвоздиками. Когда хвалили его искусство, Куафар пожимал плечами и глядел на вас исподлобья. Нужно же, чтобы люди были так глупы, чтобы получать столько удовольствия от уголка земли и прилагать к нему столько забот! Почему он, Куафар, прикован цепью к этой галере, и почему теряет он за своей работой время, которое он мог бы употребить иначе? И вот он жестоко завидовал сьеру Аркнэну, которому он мог бы помогать во множестве вещей, но разве каждый раз, как он пытался делать это, г-н де Вердло не отсылал его обратно к садовым работам, для которых он не был создан, тогда как ему очень хотелось бы ходить за лошадьми, наблюдать за гардеробом и даже прислуживать за столом? Добавьте к этим несправедливостям, что, как брадобрей, он мог бы заткнуть за пояс жалкого скребуна Аркнэна.