История советской фантастики - Кац Святославович

Американская сторона обращается в Организацию Объединенных Наций с предложением всем странам — членам ООН подписать декларацию «О неприсоединении Луны ни к каким военным блокам». По Булычеву, все попытки самих янки достичь лунной поверхности и устроить на спутнике Земли свою военную базу потерпели крах. Теперь, если миролюбивая с виду декларация будет принята, Советский Союз обязан будет ликвидировать на Луне только свои собственные базы. Предложение США, разумеется, есть натуральная провокация, ибо все наши базы на Луне имеют исключительно мирный и научный характер. Американцы знают о невоенном статусе наших лунных поселений, но тем не менее, продолжают обманывать мировое общественное мнение, идут на прямой подлог. Для этого на территорию Франции с борта стратегического бомбардировщика Б-29 сброшена загадочная конструкция, начиненная взрывчаткой. При падении происходят большие разрушения, имеются жертвы. На обломках же видна четкая надпись: «Луна-16. Сделано в СССР». Возмущенные французы обращаются с запросом в ООН, американцы делают «квалифицированную экспертизу» и утверждают, будто это — обломок советской космической капсулы, потерпевшей аварию и не долетевшей до Луны. Таким образом, появляется еще одно «веское основание» принять так необходимую для престижа США декларацию. Советский Союз, разумеется, через своего представителя в ООН отвергает эти провокации. Однако «доказательства» выглядят так убедительно, что даже страны Восточной Европы едва не склоняются к тому, чтобы признать их подлинными. К счастью, подробности обмана становятся известными прогрессивной американской журналистке Джоанне Бакли. Вместе со своими друзьями-коммунистами из Вашингтона, Парижа и Лондона она проводит тщательное расследование и собирает неопровержимые улики. Дальше начинается детектив: американские спецслужбы пытаются ликвидировать храбрую журналистку и отнять улики. Они даже переманивают на свою сторону мужа Джоанны, журналиста Айгора… И все же героине удается к сроку добраться до Нью-Йорка и выступить на сессии Генеральной ассамблеи ООН.

Финальный монолог Джоанны впоследствии стал наиболее частым источником цитирования для составителей газетных передовиц. «Люди доброй воли, — говорила Джоанна Бакли. — Нас здесь призывают обсуждать мифический „лунный вопрос“, подобно тому, как еще недавно нас пугали „русским вопросом“. Между тем нет никакого „лунного вопроса“! Есть наш спутник Луна, который ежевечерне дарит свой свет влюбленным и мечтателям, и есть отважные ученые-первопроходцы из Советского Союза, которые уже ходят по поверхности Луны. Цели у них совсем не военные. Русские — мирный народ. Поэтому их научные достижения сулят мир и процветание не только СССР, но и всем нам. Вы призываете СССР „убраться с Луны“. Опомнитесь! Что же может быть плохого, если хотя бы одна страна на нашем земном шаре сможет стать настоящим полпредом Земли в космосе? Не угрожать бомбами, не давить декларациями, не одергивать, но помогать — вот что предстоит сделать Объединённым Нациям. Тогда все народы скажут нам спасибо. Это и будет наше истинное, непоказное миротворчество…» После этого выступления героине дружно аплодируют все делегации. (К аплодисментам со сцены в спектакле обычно прибавлялись овации зрительного зала.) На этом пьеса заканчивается.

Несмотря на ходульную лексику последнего монолога (он по стилистике даже несколько выпадал из общего тона пьесы), Джоанна Бакли была совершенно права: никакого «лунного вопроса» у нас и впрямь не существовало. Луна была, а «вопроса» не было. Базы — военные или даже мирные — пока имели место только в чертежах КБ Наркомата авиастроения-2. Ракет не было пока даже в виде полноценных экспериментальных моделей. И тем не менее многие зрители были всерьез убеждены, что пьеса Конст. Булычева — настоящая картинка с натуры. Любопытно, что после премьеры спектакля в театре имени Ленинского комсомола в ООН пришло несколько тысяч писем и телеграмм с осуждением «провокаций США» и с требованием «ни в коем случае не принимать никаких деклараций по Луне». Ввиду очевидной бессмысленности этих акций едва ли они были спланированы в Кремле или на Лубянке; вероятнее всего, это было реальное проявление «доброй воли советских людей». (К счастью, основная часть посланий пришла в Нью-Йорк на Хэллоуин — американский национальный праздник «Дня всех святых», когда полагается подшучивать над своими ближними. А потому телеграммы были приняты за большой розыгрыш — и только.) В СССР же энтузиазм был настолько велик, что «Комсомольская правда» даже ввела постоянную рубрику «Письма Джоанне Бакли», в которой читатели обращались к выдумке драматурга как к живому человеку, благодарили ее за поддержку, желали ей успеха и т. п.

Такой реакции на свое произведение не ожидал даже сам автор «Лунного вопроса» — поэт, писатель и драматург Константин Булычев[8].

Конец 40-х и начало 50-х — время лихорадочного цветения всевозможной «патриотической» фантастики, время тупиков в отечественном ракетостроении и время медленной агонии Сталина. В 1948 году прогремели разоблачения «театральных критиков-космополитов», которые рискнули высказать несколько очень осторожных претензий к пьесам Булычева, Софронова и Радченко. В начале 50-х было инспирировано провокационное «дело врачей». Причиной его послужило то обстоятельство, что Сталин в эти годы начал медленно слепнуть и вообразил, что придворные медики Виноградов, Гинзбург, Щербаков и другие специально лишают его зрения, дабы он не мог смотреть на «воплощенную мечту советского человека — Луну». Очень вовремя подоспело письмо бдительного врача Тимашук, доказывавшей, будто перед смертью и Горький, и Жданов потеряли зрение. Дело «окулистов-вредителей», которые, естественно, тут же оказались агентами американской разведки и еврейского международного центра «Джойнт», должно было кончиться обвинительным приговором и показательным расстрелом. Владислав Понятовский даже успел в феврале 1953 года выпустить книжечку «Чужие глаза», где вражеские врачи-агенты пытались сделать инвалидом нашего космонавта, но вовремя разоблачались; книжечка тут же была признана очередным достижением советской фантастики и включена в список претендентов на Сталинскую премию.

Смерть Сталина в марте 1953 года подо всем подвела черту. Врачи были оправданы, Тимашук лишилась награды. Понятовский получил выговор с занесением в учетную карточку — «за проявленное легковерие», а его новенькая книжечка (та часть тиража, которая еще осталась нераспроданной), была торжественно сожжена во дворе Дома писателей на ул. Воровского. Кстати, в ту пору в Москве сжигалось довольно много бумаги. Внимательный московский корреспондент «Юнайтед Пресс Интернэйшнл» (ЮПИ) Гарри Шапиро обратил, например, внимание на одно неприметное здание на Красной Пресне. Здание охранялось не хуже, чем военный завод, хотя военным заводом явно не было: день и ночь над крышей дымилась черным дымом лишь одна маленькая труба. Шапиро в то время и не подозревал, что это уничтожаются те сотни экземпляров газет и брошюр, что в 1952–53 годах по приказу Берии печатались специально для успокоения больного Сталина в количестве нескольких экземпляров. В февральском номере за 1953 год такой поддельной «Правды», например, сообщалось о старте советской ракеты «Заря», которая должна была сделать посадку на Луне. Для умирающего Сталина был уже заготовлен номер «Правды» за 5 марта с весьма правдоподобным репортажем о возвращении героев космоса на Землю. Но эта газета уже не понадобилась.

VI. Вышел месяц из тумана… (1954–1968)

В октябре 1953 года Борис Кузин, главный референт Булганина, записывал в своем домашнем дневнике: «Что-то тренькнуло и надломилось в нашем часовом механизме…»

Что-то действительно надломилось. Внешне все было, как всегда. После торжественных проводов Великого Вождя и Учителя товарища Сталина жизнь вошла как будто в свое привычное русло: враги народа успешно разоблачались (главным оказался английский шпион Берия), лагеря еще стояли, космодромы строились, цены на хлеб и водку остались прежними, в «шарашках» двигали проект «Катапульта», в каждой газете присутствовала «лунная» тема, научная фантастика выходила в тех же количествах (летом, например, увидел свет очередной «кирпич» Анатолия Спирина «Первая орбита»). Казалось бы, Степану Кургузову, руководителю могущественной Секции, заместителю быстро спивающегося генсека Союза писателей Александра Фадеева и только формально «второму человеку» (а фактически первому) в литературной иерархии беспокоиться решительно нечего. И тем не менее каждое утро Кургузов с тревогой разворачивал «Правду»: не началось ли?

Опасность, однако, подстерегала шефа фантастов всея страны отнюдь не из Главной газеты. Просто в декабрьском номере журнала «Новый мир», который в ту пору редактировал Александр Твардовский, появилась небольшая статья. Статья называлась «Об искренности в литературе», и автором ее был малоизвестный тогда критик Владимир Померанцев.