Полное собрание сочинений. Том 7. По зимнему следу - Василий Песков

В зеркальце я видел его лицо. Масаю было лет тридцать. Два больших зуба слегка глядели вперед. Операция над ушами была сделана вовремя и очень искусно: в мочки можно было просунуть кулак. Но висели в ушах лишь небольшие значки, изображавшие самолет фирмы «Эр Франс» — подарок туристов нашел достойное применение.

Наша дорога была прямая, через степь к Серорнеру. Но масай похлопал водителя по плечу и показал, что ему надо бы налево. Мы с Мишей переглянулись и решили покориться судьбе.

В масайской степи в сухую пору можно ехать целиком без дороги. Надо только глядеть, чтобы не затесаться колесом в жилье бородавочников. Мы ехали между редких акаций, похожих на зонтики, по желтой пыльной траве.

Степь от нестерпимого солнца у горизонта струилась жидким стеклом. Стадо коров и жирафы, казалось, ходили в прозрачной воде. Скорость была небольшая. Возле сухого ложка, который надо было объехать, масай возбужденно захлопал рукой по сиденью.

— Симба! Симба!

Я моментально откинул люк и увидел, как по траве в сторону уходила львица с толстыми, как хомяки, львятами. Котят мучило любопытство, но львица сердито поддала одного лапой, и семейство скрылось в кустах.

— Симба! Симба! — масай с удовольствием повторял это слово, понимая, что своей зоркостью доставил нам удовольствие…

Масайское поселение издали не увидишь.

Хижины высотою в полтора метра обнесены валом из сухих колючих кустов. Забрехали собаки, и выскочили навстречу машине пять совершенно голых, облепленных мухами ребятишек. Наш пострадавший сделал знак постоять и, хромая, пошел за ограду. Мы видели, как его поприветствовал кто-то не по-масайски полный и с бунчуком из хвоста зебры в руке. Наш масай тоже положил руку на голову толстому в знак приветствия.

Толстый с бунчуком оказался в общине старейшиной. Он знал язык суахили. Поговорив с ним немного, Миша указал на низкое солнце и на машину. Глава поселка понял, что речь идет о ночлеге, но столь необычное дело, видимо, требовало парламентского решения…

— Каа ньюмбани (хорошо, оставайтесь).

Миша усердно и долго объяснял ему, кто мы, откуда и куда едем. Но старик не понял. Он сказал еще раз «хорошо, оставайтесь» и, отгоняя бунчуком мух, пошел заниматься делами.

Масайская бома — это степные убежища от львов для людей и скотины. Скотину на ночь загоняют в середину крепости, и потому площадь в поселке была основательно унавожена. Двенадцать хижин стояли по кругу вдоль загородки.

Строительный материал для них поставляли коровы. Но хорошо затвердевший на арматуре из тонких веток «степной цемент» запаха не имел. В разговоре со стариком мы просили разрешения рядом с бома поставить палатку.

Но или старик не понял, или вступало в силу гостеприимство, наш масай (его звали Олететип) повел нас к себе под крышу.

Верх входа был масаю по пояс. Мы тоже вдвое согнулись, чтобы пролезть в темноту. Это было одно из трех отделений масайского дома. В узкие щели чуть пробивался свет. Оглядевшись, я обнаружил, что наши колени стоят на бычьей шкуре, под которой поскрипывала подстилка из крупной травы. На сучках, торчавших в стенах, висели: посуда из небольшой тыквы, сухой бычий пузырь, пучок разной толщины ремешков. У входа к стенке был прислонен хорошо знакомый масайский щит, расписанный красной, черной и белой краской.

В «горнице» было прохладно, и, если бы не мухи, ночевать здесь было бы сносно…

Судя по навозу в ограде и по костям, разбросанным у забора, стойбище было старым. Масаи меняют место, если скудеют пастбища, высохли водопои или в бома кто-нибудь умер. Когда такое случается, масаи уходят немедля. Бома при этом сжигают. Умерших тут не хоронят. Их относят в кустарник. За ночь шакалы сделают все, что полагается сделать Природе…

На закате степь окуталась синим дымком. Деревья-зонтики сделались угольно-черными. Запах костров из бома созывал всех, кто затерялся на день в степи. Первыми со стадом овец вернулись мальчишки, они деловито загнали скотину и только потом сдержанно походили возле машины. В докладе мальчишек взрослому масаю несколько раз прозвучало:

«Симба! Симба!». Оказалось, львицу с котятами видели и мальчишки. Им даже пришлось потрясти копьями, чтобы львица не соблазнилась бараниной. Старшему пастуху было двенадцать, младшему — восемь.

У масаев со львами давние счеты. Лев не прочь задавить телушку или барана, но смертельно боится масайских копий. Лев на десять шагов подпускает автомобиль, но увидев фигуру с копьем, спасается бегством или прячется.

Война со львами у масаев сделалась чем-то вроде опасного спорта. Мальчишка, который сегодня испугал льва, лет через семь-восемь захочет жениться. Надо будет доказать девушкам свою храбрость. И молодые масаи докажут. Они выследят льва и окружат его. И «царь зверей», способный лапой переломить хребет лошади, погибает в схватке с людьми, вооруженными только копьями.

Сегодня, однако, масаю непросто проявить свою храбрость. Закон запрещает такую охоту — львов осталось немного. Но вряд ли закон масаями соблюдается очень строго…

Любопытно, что пребывание белых людей не стало в бома событием. Возле нас походили, поулыбались и занялись кто костром, кто хлопотами возле телят и коров. «Наш» масай в обществе трех своих жен и семи ребятишек сел ужинать. Олететип был масаем зажиточным — три жены и семь десятков коров кое-что значит у масаев. Бедняки имели в этом бома пять-десять коров, одну жену и вполне надежное число наследников. Старейшина, прояснивший для нас порядки в общине, был небедным масаем, управлял он общиной так, что «всем хватает и мяса, и молока».

Позже всех в бома вернулись восемь моранов с девушками и женщина с мальчишкой, тянувшим на веревке корову. Кажется, мать и сынишка надолго отлучались. Их все обступили. Расспрашивали, тормошили. Мальчишка был совершенно счастливый. Он скинул с себя козлиную шкурку и голым сел у костра.

Он рассказывал что-то чрезвычайно интересное и взрослым, и ребятишкам. Наш знакомый старейшина помахивал бунчуком и тоже слушал мальчишку…

Моран — молодой воин. Его сразу узнаешь среди масаев. Волосы заплетены в косы и покрашены глиной. Голова, ноги и руки украшены костяными и металлическими браслетами. На поясе меч в красных ножнах, в руках копье, щит, боевая палочка с утолщением на конце.

Время воинства — счастливая пора для масая. От работы освобожден. Любовь, война и веселье — вот занятия молодежи. Но воевать сейчас особенно не с кем, да и закон запрещает. Остается любовь и веселье. Вчера молодежь провела время в соседнем стойбище, сегодня вместе с гостями-сверстниками — веселье дома. Наше присутствие, кажется, подливает масла в огонь.

Наперебой поются частушки, сочиненные, видимо, тут же. Несомненно, «обыграны» наши персоны — после одной из частушек, которую спела невысокого роста девица, — взгляд в нашу сторону и дружный смех. Мы тоже смеемся, и это обстоятельство особенно забавляет компанию.

Но главную часть «вечеринки» масаев заняли танцы. Скорее это были даже не танцы, а состязания между моранами по прыжкам в высоту. Не сходя с места, столбиком двое прыгают вверх. Чаще толкнуться, выше подпрыгнуть, перетанцевать партнера! В этот момент худощавые парни особенно красивы и живописны. Девушки, покусывая какое-то угощенье, внимательно наблюдают за кавалерами. Они значительно ниже парней. Трудно сказать, брить голову — это мода или обычай, рожденный укладом жизни? Моранам, несомненно, нравятся их бритые девушки…

Чтобы не мешать молодежи, мы уходим к костру у палатки. Веселье кончается часам к десяти. Сонно дышат коровы, сбитые в кучу, блеет побеспокоенный чем-то ягненок. На изгороди висят три тусклых керосиновых фонаря.

У входа в бома сидит дежурный масай и при свете четвертого фонаря охотится с щипчиками за волосками на коже. Редкие незнакомые звуки в ночи. Прохладно. Месяц серебристым ягненком плывет по небу. В палатке у нас охапка сухой травы. Кидаем на нее одеяла и сразу же засыпаем.

Утром старейшина объяснил нам, откуда вчера пришла женщина с мальчиком… Для масаев стали открывать школы. Смышленого мальчишку определили учиться. «Со своей коровой» он пробыл в школе пол месяца. Но учение и жилье в школе показались неподходящими мальчишке-масаю. Он рвался домой. А когда мать пришла его навестить, они вместе решили, что самое прекрасное дело — обратать коровенку и двинуться к дому.

В деревне беглеца встретили без малейшего осуждения, а пожалуй, с одобрением.

— А что думает старейшина?

Старик не спешил отвечать. Он разжевал сигарету и долго перебирал волосы в бунчуке.

Наконец он сказал, что школа, пожалуй, дело не очень хорошее. Но там учат язык суахили, а он-то, старик, хорошо разумеет, что значит понимать язык суахили. Короче, мальчишку отправят обратно в школу.