История одной компании - Анатолий Гладилин

Но у работников библиотеки с грифом первой секретности было иное мнение. Они возненавидели Чернышева за то, что он запирался в читальном зале и задерживал их на много часов после работы. Так шло время, пока Чернышев наконец не решил, что он просто бездарность и что дикое напряжение нескольких месяцев, вечера в библиотеке и бессонные ночи – все ни к чему и вообще не податься ли ему в работники коммунального хозяйства.

Он посмотрел две фильма подряд, погулял по парку, побродил по улицам, потом зашел в кафе. Целый день он думал о чем угодно, только не о том, над чем ломал голову столько времени. Но в ожидании официантки он взял салфетку, машинально стал что-то чертить на ней, взглянул и тут же порвал. Сначала не поверил. Решение, как часто в подобных случаях, было удивительно простым. Ночью он сел за расчеты. А через две недели пришел к начальнику отдела и сказал: надо делать не так, а вот так, так и так. И вот мои вычисления.

Первым побуждением шефа было послать Чернышева проспаться или опохмелиться. Он еще не сошел с ума, чтобы изучать интегралы Чернышева. Но потом шеф зашел в другой отдел, к доктору наук Василию Петровичу, и попросил проконсультировать вычисления Чернышева.

Василий Петрович был из тех теоретиков, что, например, увлекшись шахматами, знают защиту Чигорина лучше самого Чигорина, но никогда в жизни не сдвинули пешки. Рассчитать – пожалуйста, но играть самому? Зачем зря тратить время?

В понедельник, тринадцатого, Василий Петрович явился к шефу Чернышева и сказал, что он не завидует Осетинскому. Осетинский, который сидел на этой проблеме пять лет, теперь может повесить свои работы в любом ватерклозете на первом же гвозде. И вообще этот мальчишка съел Осетинского. В записях Чернышева все правильно – раз, он удивительно талантливый парень – два, это готовая кандидатская диссертация – три. Шеф, как и все администраторы, был не очень силен в теории, но зато очень быстро перевел итоги работы Чернышева в сферу плана и премий.

Шеф вызвал начальника лаборатории и ознакомил его с расчетами Чернышева и с отзывом Василия Петровича. Посовещавшись, они пригласили Чернышева.

Чернышеву было сказано, что хватит быть раком-отшельником, ему дают группу, пускай он заставит этих лоботрясов считать. И вообще лаборатория начинает работать на него, и все надо делать в темпе: сроки поджимают. Было также сказано, что прибавка к зарплате в размере трехсот рублей, вероятно, не помешает. Кстати, заметил шеф, у меня существует план по кандидатам наук, нечто вроде продразверстки, и есть такое мнение, что если Чернышев сдаст кандидатский минимум, то только что представленная им работа вполне сойдет за диссертацию и защита ее будет делом решенным. Но нужды производства прежде всего, и отпуска Чернышеву никто не даст. Так что пусть выкручивается сам. Не умрешь, все так начинали. В таком разрезе. Усёк? Теперь иди.

Когда Чернышев, несколько пошатываясь, вышел из кабинета, шеф сказал начальнику лаборатории, что иногда этого парня надо под любым предлогом отпускать домой. А то укатают сивку крутые горки. И, между нами говоря, если начальник увидит, что Чернышев в рабочее время читает какой-нибудь учебник по философии, то пускай начальник смотрит в другую сторону.

– Вон машина геологов, – сказал Савелий.

Это было забавное зрелище: на холмистом плато, где, куда ни глянь, не заметно даже признаков дерева или хотя бы кустика, где водитель мог, закрыв глаза, ехать в любую сторону, хоть задом наперед, – два грузовика с бешеной скоростью неслись друг на друга.

«Свидание космонавтов в межзвездном пространстве», – подумал Яша.

Машины затормозили.

– Привет геодезистам! – крикнула девушка из кузова грузовика. – Группа Штенберга? Слыхали. Где же ваш грозный начальник?

Савелий смущенно ткнул в сторону Яши, который стоял, укутавшись в зимний тулуп (из Ташанты Яша выехал налегке, в одной рубашке, но чем дальше в горы, тем становилось холоднее, и Яша как влез в тулуп, так решил с ним не расставаться до судного дня или хотя бы до возвращения на базу).

Девушка (Яша не любил таких девиц – нахалка, задира, знает, что в этом краю без женщин она всегда в центре внимания, впрочем, он понимал, что тихим и стеснительным здесь не место, но все равно…) расхохоталась:

– У, какой он у вас молоденький! Я-то думала, увижу свирепого барбоса, который лает и не дает людям ни дыхнуть, ни охнуть. Как же он вами командует?

Ну вот, Яша так и чувствовал – элементарный подрыв авторитета…

Дальше пошел разговор по принципу: «А у нас в квартире газ, а у вас?»

Машины разъехались, но Савелий еще с полчаса восхищался девицей (что он в ней нашел? Так, дура девка!) и рассуждал вслух о том, как хорошо было бы остаться с ней наедине (то есть начались речи, которых Яша терпеть не мог, но уж ладно, раз дал людям отдых да еще поехал сам с группой на рыбалку, сиди и помалкивай).

До речки они добрались, когда совсем стемнело. Их встретил одинокий рыбак, притащившийся сюда на мотоцикле с Кош-Агача. Рыбак сказал, что хариусов полно, он за день наловил полведра, давай, товарищи, угощайтесь.

Из кузова достали старую резиновую покрышку, подожгли. Костер для бедных. Не возить же с собой дрова! Впрочем, резина горела хорошо, только надо было увертываться от ветра, а то лизнет черный язык копоти – и будешь ходить, как трубочист. Сварили уху. За неимением другой посуды налили суп в кружки, потом из этих же кружек пили сладкий чай. Ничего, прошло.

– Яков Львович, – сказал Савелий, который в вопросах быта взял над начальником негласное шефство, – может, в кабине ляжете?

– Зачем? – возмутился Яша. – В кузове, как все. Устроились в кузове. Яша долго ворочался, потом положил голову на сапог Савелия и сразу уснул. Утром рыбаки наловили каких-то кузнечиков и разбрелись вниз по течению. Яша остался у машины и некоторое время старательно закидывал удочку. Ни одна сволочь не клевала. Тогда Яша укрепил удилища (черт с ним, с мотылем, пускай пользуются) и пошел вверх, в горы. Он решил добраться до заснеженной вершины, что казалась совсем близкой.

Трава быстро кончилась. Пошел щебень. Почетный эскорт из комаров все еще не отставал. Яша готов был спорить на бутылку кефира (дефицит в этих районах), что комары так высоко никогда не залетали. Первый раз, в виде исключения, ради Штенберга? Пожалуйста, могу обойтись и без этого церемониала.

Но вот исчезли и комары. Яша оглянулся. Отсюда машина была не больше спичечной коробки. Жирной точкой на зеленом поле чернел потухший костер.

Яша шел по гребню хребта, и каждая новая вершина казалась ему последней, но за ней шли новые и новые, а там, вдали, начинался снег. «Не дойти, – подумал Яша, – еще километров десять».

Когда он карабкался по глухому, скользящему щебню к очередной сопке, появился орел. Он летел совсем низко, метрах в пятнадцати. Яша не знал намерений орла. На всякий случай он вынул нож и начал целиться в птицу, чтобы орел подумал: дескать, у человека пистолет, и с ним лучше не связываться. Неизвестно, что подумал орел, но скоро ушел вверх.

Проклиная свой скверный характер, Яша все-таки добрался до первого снега. Панорама. Алтай подо мною. «Один в вышине стою над снегами у края…»

Внизу, как зеленое разбитое блюдце, лежало озеро. Дикие горы и ветер. И полная гарантия, что здесь нигде не найти пустой консервной банки и клинописи вроде «Вася + Маша = любовь».

И, естественно, размышления типа: пройдет еще пятьсот лет, прежде чем на место, где сейчас Яша, ступит нога человека, и вообще еще люди не появились, а горы были, и так же дул ветер, и так же зеленело озеро, и Яша умрет, а горы будут стоять и т. д.

Спускался Яша бегом. Дорога назад показалась очень короткой.

Поплавок его удочки прибило к берегу. Мотыль висел в целости и сохранности. Внезапно Яша почувствовал сильнейшую головную боль. Он прилег. Боль усиливалась. Появилась тошнота, и во рту все время вкус чая, смешанного с ухой.

Рыбаки вернулись с богатым уловом. Опять разожгли костер. Варили уху. Яша отказался от еды. Запах рыбы вызывал у него рвоту.

Рыбаки снова ушли на промысел, а Яша остался.

Утром где-то внизу Савелий подстрелил дикую утку, она была еще жива и лежала недалеко от Яши, глядя на него тусклым, почти недвижным глазом.

«Вот и я такой же несчастный, – думал Яша. – Сидел бы сейчас с Медведем и Русланом. Перекидывались бы в преф. Мило и спокойно. А солнце словно зацепилось за крюк. Ни с места. Время тянется бесконечно. Какой сегодня день? Ах да, проклятый понедельник, тринадцатое число. Везет же мне! В следующий раз не будь пижоном, бери с собой аптечку. Но когда же они придут? Совсем очумели ребятишки в погоне за этим хариусом. Чтоб я еще хоть раз в жизни притронулся к рыбе!.. Только по приговору народного суда».

Они могли уехать еще в обед. Стоило Штенбергу только сказать. Ведь он был начальником, к тому же еще заболел. Но он действительно загонял ребят. Не так часто им выпадал отдых. И на вопрос Савелия: «Что с вами?» – Яша ответил: «Так, просто хочу полежать, к рыбе я равнодушен».