Цветы для миссис Харрис - Пол Гэллико

Оркестр заиграл заводную «Ча-ча-ча». На столике между ними слегка дымилась открытая бутылка шампанского. Они ждали, когда принесут новое блюдо (а именно, если вам интересно — потрясающий «шатобриан»). Вокруг не смолкал гул голосов — а они сидели в молчании.

Миссис Харрис стряхнула с себя тень печали, ощутила восхитительную радость жизни и красоты, бурливших вокруг, и вдруг заметила состояние своих спутников. Надо было что-то делать.

— Вы что, танцевать не собираетесь? — поинтересовалась она.

Мсье Фовель покраснел и пробормотал, что он-де давно не танцевал. Разумеется, он только о том и мечтал — но не хотел принуждать Наташу терпеть объятия, которые, возможно, были ей неприятны.

— И мне что-то не хочется танцевать, — прошептала мадемуазель Птипьер. Она все бы отдала за то, чтобы оказаться с ним на танцплощадке — но не могла ставить его в неловкое положение, после того, как он так явно выразил нежелание общаться с ней ближе, чем требовали долг и вежливость.

Но чуткие ушки миссис Харрис, конечно, уловили и пустоту их голосов, и явную для неё несчастливую нотку — и её внимательные глазки оценивающе переходили с одного на другого.

— Послушайте-ка, — сказала она, — что это такое с вами?

— С нами?.. Ничего.

— Конечно, ничего.

Пытаясь доказать ей, что всё в порядке, мсье Фовель и мадемуазель Птипьер принялись весело болтать, в основном с миссис Харрис, старательно избегая глядеть друг другу в глаза. Им удалось продержаться целую минуту, а затем беседа увяла. Молчание повисло ещё тяжелее, чем прежде.

— Фу ты, — сказала миссис Харрис. — Ну и дура же я. Я-то считала, что вы уже обо всем поговорили давным-давно!

Она повернулась к мсье Фовелю и спросила:

— У вас что, языка нет? Чего ждете-то?

Мсье Фовель покраснел, как красный фонарик в листве над ним.

— Но… но… я… то есть я… — запинаясь, пробормотал он, — она же никогда…

Тогда миссис Харрис обернулась к Наташе.

— Ну а вы? Вам что, трудно немножко ему помочь? В мое время, если молодая леди, бывало, полюбит парня, так она даст ему знать достаточно скоро. Как, по-вашему, я своего благоверного заполучила, а?

Фонарик над черной головой Наташи был белый, и она побледнела, тоже приняв цвет фонарика.

— Но Андре ведь не хочет…

— Тьфу ты, — сказала в сердцах миссис Харрис. — Он как раз хочет. И вы тоже. Глаза-то у меня есть! Вы оба любите друг дружку. Так что вам мешает?

Мсье Фовель и Наташа начали отвечать ей одновременно.

— Он не станет…

— Она не сможет…

Миссис Харрис захихикала самым ехидным образом.

— Ну что, влюблены вы или нет? Так кто чего не сможет?

Молодые люди в первый раз взглянули друг другу в глаза, — и увидели всё. Они глядели, не в силах отвести взгляд, и впервые на их лицах открыто проступили надежда и любовь. В уголках прекрасных глаз Наташи блеснули слезы.

— А сейчас прошу прощения, — объявила миссис Харрис многозначительно, — я должна навестить свою тётушку.

Она встала и направилась к ресторанному павильону.

Вернулась она через добрых пятнадцать минут. Наташа была в объятиях мсье Фовеля, а он — на танцплощадке; она прижалась к его груди, и её лицо было мокро от слез. Но как только они увидели, что миссис Харрис вернулась к столику, они бросились к англичанке и обняли ее. Мсье Фовель поцеловал миссис Харрис в одну щёчку, похожую на чуточку увядшее румяное яблочко, Наташа в другую. Потом девушка обхватила шею миссис Харрис и заплакала, выговорив сквозь слезы:

— Дорогая, дорогая миссис Харрис! Я так счастлива! Вы знаете, мы с Андре собираемся…

— Надо же, — ответила миссис Харрис. — Скажите, какая неожиданность! Как насчет капельки шипучки — отпраздновать это дело?

И они подняли бокалы с искрящимся шампанским; и это была самая веселая, чудесная, счастливая ночь в жизни миссис Харрис.

12

И вот, наконец, настал день, когда «Искушение» было полностью готово, и пришло время для миссис Харрис вступить во владение её сокровищем, закутанным во множество слоёв тонкой гофрированной бумаги и уложенным в роскошную картонную коробку с вытисненной в золоте огромными буквами надписью «Диор».

По этому случаю около одиннадцати часов в салоне Дома Диор было устроено маленькое торжество (миссис Харрис улетала вечерним рейсом). Появилась бутылка шампанского, и миссис Харрис принимала поздравления от мадам Кольбер-Наташи, мсье Фовеля и всех закройщиц, подгонщиц, портних и гладильщиц, которые не покладая рук работали, чтобы в рекордный срок сшить ей платье.

Они выпили за её здоровье и благополучное возвращение домой; и ещё были подарки — дамская сумочка настоящей крокодиловой кожи от благодарной мадам Кольбер, наручные часики от не менее признательного мсье Фовеля, перчатки и духи от более чем благодарной Наташи.

Мадам Кольбер обняла миссис Харрис, поцеловала и прошептала на ухо:

— Вы и правда принесли мне счастье, моя дорогая. Скоро, я думаю, я смогу написать вам о большом событии у моего мужа.

Наташа тоже прижалась к миссис Харрис и сказала:

— Я никогда не забуду ни вас, ни того, что своим счастьем я обязана вам. Мы с Андре поженимся этой осенью. Вы будете крёстной нашего первого ребёнка!

Мсье Андре Фовель поцеловал миссис Харрис в щечку и захлопотал, давая советы быть осторожнее на обратном пути; в числе прочего он, как человек, привыкший работать с деньгами, особенно с наличностью, заметил:

— Вы уверены, что ваши деньги для оплаты сборов надежно спрятаны? Их лучше было бы не класть в сумочку — оттуда их могут вытащить.

Миссис Харрис улыбнулась своей поразительной улыбкой немного щербатого чертёнка. Впервые за всю жизнь она целую неделю хорошо питалась, хорошо отдыхала и была счастлива, — и потому выглядела на пару десятков лет моложе. Она открыла свою новую крокодиловую сумочку, продемонстрировав билет на самолёт, паспорт, а также билет в один фунт, билет в пятьсот франков и несколько завалявшихся французских монет — эти деньги должны были помочь ей добраться до аэропорта.

— И это все, — весело сообщила она. — Но на сборы хватит. Да и что мне собираться-то? Все тут! Так что и красть у меня нечего.

— О-ля-ля! Мэ нон! — воскликнул мсье Фовель, и голос его дрогнул, а собравшиеся замолчали, ощутив ледяную тень надвигающегося несчастья. — Я говорю о таможенных сборах, о пошлине на британской таможне! Мон дье! Неужели вы об этом не подумали?! При пошлине в шесть шиллингов на фунт, — он быстро подсчитал, — сбор составит сто пятьдесят фунтов. Разве вы не знали об этом?!

Миссис Харрис, потрясенная, уставилась на него — и постарела на глазах на двадцать лет.

— Госпо-ди… — простонала она, — сто пятьдесят! Но где мне их взять?! Почему никто меня не предупредил?! Откуда мне было знать?..

Мадам Кольбер взъярилась.

— Ля! — что за чушь, Андре? Кто же в наше время платит пошлину? Думаете, эти аристократки и американские богачки платят хоть франк? Все, все провозят свои покупки контрабандой — и вы, милая Ада, сделаете то же самое, и всё! Вы провезете ваше…

Голубые глазки миссис Харрис наполнились ужасом.

— Но ведь это была бы ложь, разве не так? — спросила она, беспомощно переводя взгляд с одного лица на другое. — Я могу иногда присочинить, конечно, но я никогда не лгу! Это нарушение закона — меня могут посадить в тюрьму!

И тут весь смысл сказанного мсье Фовелем дошел до нее, и она вдруг осела на серый ковер, закрыла лицо натруженными руками и испустила такой вопль отчаяния, что он дошел до ушей самого Патрона, и тот прибежал узнать, что случилось.

— Я не могу иметь его! Оно не для таких, как я! Я должна была знать свое место! Унесите его, уберите — делайте что хотите, я поеду домой и постараюсь забыть о нем!

Известие о возникшей проблеме быстро распространилось по Дому Диор, как лесной пожар. Со всех сторон сыпались советы — в том числе даже и составить петицию послу Великобритании. Но тут кто-то напомнил, что почтение британцев к закону велико, что ни посол, ни даже сама королева не смогут содействовать его нарушению, даже и в таком особом случае…

Вопрос решил сам Патрон, который знал историю миссис Харрис, одним ударом он разрубил гордиев узел — то есть думал, что разрубил.

— Сделайте этой славной женщине скидку, — приказал он бухгалтеру Фовелю, — а разницу выдайте ей наличными для оплаты пошлины.

— Но мэтр… — возразил в совершенном ужасе мсье Фовель, который только теперь увидел, в какую ловушку попала его благодетельница, — это никак невозможно!

На него посмотрели так, словно бы он был не главой финансового отдела, а ядовитой змеей.

— Но разве вы не понимаете? Мадам, не зная того, уже нарушила британские законы — она вывезла из страны одну тысячу четыреста долларов США, которые были, в нарушение закона, проданы ей её американской знакомой на территории Соединенного Королевства. И если она, небогатая женщина, заявит на таможне в британском аэропорту платье стоимостью в пятьсот фунтов, да ещё выложит сто пятьдесят фунтов наличными для оплаты пошлины, — тут же возникнут вопросы, откуда она, британская подданная, получила такие деньги. Будет скандал…