Расстрелять! – II - Александр Покровский

А старлей исчез. Его так и не нашли в этом городе, хотя и устраивали облавы на старших лейтенантов и шарили, шарили, шарили, инструктировали и опять шарили, шарили, сличали… Потом, устав сличать и шарить, стали уже сомневаться, да был ли он вообще, этот старлей, и решили, что не был, да и не мог быть.

Сапоги

Судоремонтный завод. Подводная лодка в сухом доке. Грязь. Холод. Железо. Вонь сварки. По отсекам горят нештатные светильники. Хоть они и горят, но освещаются только небольшие пятачки, и вахтенные ползают по кораблю, как крысы внутри огромного батона.

Вахта. Даже если корабль будет полуразваленным стоять на кильблоках, то и тогда на нём будет нестись вахта — через день — на ремень.

Нет, уже не «через день», «матройзеров» — матросов — не хватает. Они не меняются с вахты сутками. Многие стоят по полмесяца.

В каютах холодно — с корпуса снимают листы обшивки, и в дыры видно небо. Подвахтенные ночуют в каютах, заваливаясь в ватниках, наворотив на себя сверху немыслимую груду старых, вонючих шинелей. Придёшь на вахту будить — разгребать замучаешься, пока до тела доберёшься. А спят — как убитые, а лица — чумазые, а руки — огромные, толстые, синие, как вареники. Давно замечено, что у молодых матросов руки мёрзнут только первые полгода-год, а дальше — всё отлично.

Столовую уже демонтировали, поэтому комсомольское собрание было решено проводить в кают-компании. Там всё готово, и светильники протянуты.

С базы привели наш комсомольский «народ» — тех матросов, которые чудом не стоят на вахте. Тема собрания — патриотическая акция «Революционный держите шаг».

— Докладчик просит…

— Двадцать минут.

Докладчик — замполит. Он долго говорит о воинской дисциплине — её нужно крепить, а вот матрос Куций прибыл из отпуска, и вслед за ним прибыла посылка с пятью литрами вина. Почтальон Пуськов, которому была адресована эта посылка, метался с ней в лестничных пролётах, как отравленная крыса; метался, пока не попался.

— Кто желает выступить? Поактивней, тема актуальная!

Заместитель, после всеобщего пятиминутного молчания на актуальную тему, не выдерживает:

— Давайте всё-таки послушаем, что же скажет матрос Куций, а то он валит на своего отца, на брата, на Пуськова, на социальное происхождение, на Молдавию. Но как в Молдавии узнали, что на свете белом существует такой Пуськов? Вот я бы, например, сидя в Молдавии, не догадался бы…

Куций встает, безвинные глаза его изучают потолок.

— Ну, я… это… это не я… это брат…

— Всем понятно? Садитесь, товарищ Куций! Кто желает выступить?

Всем понятно, поэтому все молчат. Приглашённый на собрание злой младший командир того самого, украшенного ублюдками типа «куций» подразделения ни с того ни с сего обращается к одному из моряков:

— Кузнецов! А вы почему молчите?! Почему не встанете и не скажете здесь то, что вчера вы мне говорили? Здесь же можно говорить. Вот вы и говорите. Встаньте и смело, не трусьте, доложите… о сапогах доложите…

Личный состав не любит сапоги. Сапоги на флоте никто не любит. Вечная война с одеванием флота в сапоги. Матросы их выбрасывают сразу же, как только получают, и надевают ботинки, снашивая их в хлам.

Кузнецов не трусит. Он просто не знает всех русских слов. И говорить его никто не учил. Он вскакивает и начинает:

— Не одену я сапоги… Я три года… не положено… да… они штабники… они перед комдивом ходят в ботинках… бербаза… а я в сапоги, да?.. Не одену… я три года в автономках… а теперь, в сапоги, да?

Замполит даёт Кузнецову свое крепкое замполитское слово, что он, Кузнецов, наденет сапоги.

Кузнецов заикается с трясущимся лицом. Из-за беспросветной казармы, койки, холода, корабля, вот этого неснимаемого ватника, из-за того, что люди врут. Он не может говорить, у него горловые спазмы. Овладевает он горлом только для того, чтоб заорать.

— Не одену! Не одену сапоги! — бунтует Кузнецов.— Не одену! Сажайте! Вешайте!

— Товарищи! Есть предложение прекратить прения. Кто «за»?

И далее слушали постановление по патриотической акции «Революционный держите шаг».

В 18 часов того же дня прямо на докладе командиров боевых частей и служб сообщили: «Пожар в цехе номер пятнадцать!»

Дежурный по части тут же убегает. За ним исчезает АСО — аварийно-спасательное отделение. По кубрику наблюдается нервное перемещение офицеров. Конец рабочего дня, и никому не хочется напрягаться.

Старпом смотрит на зама, а зам на старпома. Старпом решает:

— Это учебная тревога. АСО убежало, и хватит. Пошли ужинать,— говорит он заму.

Дополнительных вводных не поступает, и напряжение ослабевает. Офицеры для очистки совести слоняются по кубрику и спрашивают друг друга:

— Ты не знаешь, надо бежать по тревоге?

— А чёрт его знает.

— Да какой там бежать! Скажут, когда надо будет.

— А ты не знаешь, фактически горит?

Штурман, к которому обращён последний вопрос, оборачивается, секунду думает с нездешним взглядом. И медленно, расставляя акценты, говорит:

— Где-е же най-ти от-пус-к-ной би-и-лет? Чистый бланк нужен… у тебя нет?..

На корабль прибежал только один офицер. Он из тех, у которых вечно зудит сзади.

Горит фактически — у соседей.

В центральном его встречает вахта в ватниках. Общий хохот.

— Товарищ капитан третьего ранга, а мы всё ждали вас, ждали. Всё думали: где вы и кто же возглавит борьбу за живучесть?

— А ну, заткнуться! Всем встать! Где противогазы? Там может, люди горят!

Все встали, беззлобно заткнулись и пошли на пожар.

Пожар потушили через час. Как ни странно, без жертв.

На утреннем построении переписали тех, кто был не в сапогах…

Гробы

Молодой лейтенант-медик прибыл к нам на железо, когда мы в заводе стояли. Как раз шла приёмка корабля от заводчан: вертелось, крутилось, в спешке, в пылюке; все носились как угорелые: каждый принимал своё. Медик тоже должен что-то принимать. Ничему не научив, его сразу включили в работу.

— Лий-ти-нант!!! — заорал старпом, когда впервые его увидел.— Я ждал тебя, как маму! Так, давай включайся. Там у тебя ещё конь не валялся. Чёрт ногу сломит. Ни хрена не понятно с твоей медициной. Давай принимай, разберись.

И лейтенант включился в работу. Для того чтобы принять корабль или хотя бы боевую часть, нужно знать ведомость поставки, соображать в чертежах, в размещении, в табеле, в снабжении, в аттестате и ещё чёрт-те в чём. И медику тоже нужно соображать.

Лейтенант ходил с потерянным видом двое суток: всё включался. Вокруг него бегали, ставили, волокли, протягивали, поднимали, спускали, а он только существовал, причём в другом временном измерении.

Однажды он забрел на пульт главной энергетической установки в поисках отсечной аптечки.

— Слышь, доктор,— взяли его в оборот пультовые зубры, старые капитаны-обормоты,— а ты гробы принял? Нашёл их уже?

— Какие гробы? — не понял лейтенант.

— Так у нас же гробы есть,— сказали ему,— ты что, их никогда не видел?

— Нет.

— Ну, ты даёшь. Пора бы знать.

— Да откуда он знает?! Это же по двадцать четвёртой ведомости, где все железки; вёдра там разные и остальная мелочевка; в разделе обитаемости, по-моему. Короче, доктор, нам положено на борт два разборных гроба. Для командира и замполита. Остальных так кладут, а этих — сам понимаешь. В десятом отсеке, в районе дейдвудного сальника, шхера есть, бойцы её одиннадцатым отсеком называют. Я их там сутки назад на дежурстве видел.

Лейтенант явился в десятый отсек. На него любо-дорого было посмотреть; это был уже не тот потерянный лейтенант, который ни черта не знал: быстрый, решительный, с деловым видом, он спросил у вахтенного:

— Где тут шхера в районе дейдвудного сальника, одиннадцатый отсек, короче, откусить ему кочерыжку?!

Вахтенный подвёл его и показал: вот.

Лейтенант полез в шхеру. За полчаса он облазил её всю: исползался, измазался — гробов не было.

— Товарищ лейтенант,— спросил его вахтенный,— а чего вы там ищете, может, я знаю?

— Да нет, ты не знаешь,— страдал лейтенант,— здесь гробы должны быть. Две штуки. Не видел?

На лицо вахтенного в тот момент стоило посмотреть: он вытаращил и во все глаза смотрел на лейтенанта, как ненормальный.

— Г р о б ы???

— Да, гробы, разборные такие гробики, не знаешь? Две штуки. Работяги, наверное, свистнули. Они ж из нержавейки, вещь, короче, и собираются в две секунды: на замках.

Своим уверенным видом лейтенант доконал матроса, тот подумал: «А кто его знает, на замках…»

Ещё полчаса они шарили вместе; проползли всё: гробов не было.

На докладе командир спросил лейтенанта:

— Ну что, доктор, врастаешь? Как идёт приёмка?

Лейтенант вскочил, покраснел и, от волнения спотыкаясь, зачастил: