КРАСИВЫЕ, ДЕРЗКИЕ, ЗЛЫЕ - Анна ЛИТВИНОВЫ

   Валя хоть и считалась «своим парнем», а настроение – особенно мужское – чувствовала по-женски тонко. Все оттенки просекала и, ежели сильный пол был не в духе, легко вычисляла, что тому причина: похмелье, голод, скука или же половая неудовлетворенность.

   Сегодня Петр со Степаном смотрелись ошарашенными . Точно так же оба выглядели, когда первый раз в жизни на «шестисотом» «мерсе» прокатились. «Боже мой, неужели опять во что-то влипли?» – привычно разволновалась Валя. И немедленно потребовала объяснений:

   – А ну колитесь: что стряслось?

   Друзья и раскололись. Как предавались – вот негодяи, опять в Валино отсутствие! – всеобщей любимой забаве: бросили на скромной Грине вызов – и кому, аж настоящей «БМВ». Как без труда («Ты же, Валька, нашу ласточку знаешь!») выиграли гонку. Как бандюганы (а кто еще может ездить в иномарке?) уважительно разглядывали Гриню и хотели ее купить, а потом предложили Петру со Степаном выпить с ними водки на брудершафт...

   До сего момента слушать рассказ друзей Вале было приятно – да что там, просто гордость ее переполняла: и за них, и за любимую победительницу, Гриню-«копейку». Однако то, что произошло дальше, не лезло, на Валин взгляд, ни в какие ворота.

   В бандитской машине, оказывается, присутствовала девица. «Худенькая», видите ли, «большеглазая» и «скромная». В общем, по всем признакам – та еще мымра, иначе б с малиновыми пиджаками не ездила. И вот это «трогательное (как осмелился выразиться Степан) создание» попросило друзей о помощи. Навешало им термоядерной лапши на уши, что в бандюганской «боевой машине братвы» она очутилась случайно. Будто бы братки взялись ее до дома подвезти, а сами выехали за Кольцевую, а потом погнали в другую сторону, прочь из города! И ей, безвинной, ни за что пострадавшей овце, ничего не оставалось, как просить о помощи наших скромных героев...

   Валя, пока слушала, просто кипела: это ж надо так заливать! Однако Петр со Степаном – наивные романтики! – россказни ушлой девицы приняли за чистую монету. И когда бандиты из «бэхи» дружно двинули от стола отлить – подхватили их спутницу, поместили на переднее сиденье Грини и стартанули прочь! Оставив братков с их недопитым «брудершафтом» и бумажкой в пять долларов на столе – что примерно соответствовало оплате половины счета.

   – Они погнались за вами? – вздохнула Валя.

   – Куда им! – самоуверенно хмыкнул Петр.

   А Степан – встречаться с Валей взглядом он почему-то избегал – вздохнул:

   – Нет. Гнаться не гнались. Но номер Грини, конечно, могли запомнить. Они ведь ее со всех сторон разглядывали...

   «Супер», – едко подумала Валя. Но причитать не стала: давно усвоила, что «своему парню» – коим она и являлась – ахать не положено. Поэтому с напускным спокойствием спросила:

   – Ну а это ваше трогательное создание? Ее вы куда дели?

   – Марусю?

   «Ах, она еще и Маруся!» – пронеслось в голове у Вали.

   – Марусю мы к метро подвезли, к ближайшему.

   «И, конечно же, взяли у нее телефончик. Чтобы узнать, благополучно ли девушка до дома добралась», – прочитала Валентина по виноватому лицу Степана. Но не упрекать же его! Что взять с мужиков – кобели, они и есть кобели. Павлины. Лишь бы хвосты распушать. Вырвали красавицу из лап бандитов. Детский сад – и только. Нет бы подумать о том, что у братков все гаишные базы данных куплены. И найти хозяев «копейки» по номеру машины для них плевое дело. Вот и трясись теперь, что Степку – а Гриня зарегистрирована на него – у подъезда по месту прописки подкараулят. И изобьют-изуродуют так, что никакая медицина (тем более нынешняя, уж Валя-то знала, что сейчас в больницах творится) не справится. Или, что тоже дико неприятно, одной машине отомстят – скажем, взорвут: Гриня-то в гараже отнюдь не круглые сутки стоит. А обувную коробку с тротилом засунуть под днище – задачка, тем более для бандюганов, – раз плюнуть...

   Но самое, конечно, во всей этой истории худшее – Маруся. И то, что Степан, едва о ней заикнется, сразу принимает максимально идиотский вид. Неужели она, та самая большая любовь – ох, сколько лет Валя ее и ждала, и боялась! – настигла его именно сейчас? Да еще в лице какой-то бандитской прошмандовки?!

   «Да нет. Не такой Степка дурак, – успокоила себя Валя. – Перебесится. Успокоится. Забудет».

   И изобразила беспечный вид:

   – Ну что, братцы-кролики? Насчет ваших приключений я все поняла. А у моей машины, между прочим, трамблер уже третий день чудит. Давайте посмотрим!

* * *

   Этим субботним вечером, вернувшись домой, Валя чувствовала себя особенно одиноко. Кому приятно в законный выходной куковать в пустой, печальной квартире? Да еще и холодина, как назло: никаких шерстяных носков не напасешься, а вода в трубах, вместо того чтобы греть, только булькает и переливается. Что поделаешь – смутные времена, становление капитализма, да еще и октябрь... Старушки (возле подъезда, на скамейке, как и положено, существовал целый бабулькин клуб) уже раз пять по поводу холода в квартирах в «Вечернюю Москву» писали. Требовали призвать к ответу раздолбаев-коммунальщиков и лентяев-префектов. Только не те сейчас времена, когда письма в газеты помогают. С дубаком в доме ни одна газета не совладает. Одно спасение – допотопный, чуть ли не из маминого приданого, каминчик. В смысле, обогреватель. Электричества, конечно, кушает изрядно – но не помирать же теперь холодной смертью? Хотя, наверно, в связи с наставшим капитализмом скоро придется и на киловаттах экономить. Валя читала, что в Шотландии, например, энергия настолько дорогая, что население в ледяных квартирах зубами клацает, а обогреватели не включает, шиллинги, или что там у них, жмотит.

   В общем, черт его разберет, этот капитализм... С одной стороны, конечно, здорово, что у нас теперь общество равных возможностей, свобода, валюта, демократия и прочие бла-бла-бла. А с другой... Так сложно жить стало. Так непредсказуемо. Так зыбко. И, что особенно горько, никто теперь не дает никаких гарантий . Ни в том, что новая меховая шапка продержится в твоем гардеробе хотя бы сезон – еще до Нового года с головы не сорвут. Ни в том, что с работы не попрут – без всяких, разумеется, выходных пособий. И никто, блин, ни за что не отвечает. Ни за досуг, ни за безопасность, ни за здоровье – живи как знаешь. Может, коммунисты и правы, когда на эти темы на митингах рьяно орут.

   Валя ни на какие митинги, естественно, не ходила и претензий государству не предъявляла – в ее возрасте смешно, как-нибудь сама проживет, не пенсионерка, не хворая. Но обида – глубоко саднящая, тяжелая, горькая – у нее была. Не за себя, конечно, ей от правительства никаких милостей не надо, – за маму. Ведь погубили мамочку, уморили – и никто за это наказания не понес. И не понесет никогда...

   Сколько Валя себя помнила, они с мамочкой всегда жили душа в душу. Дружили. Ни детские капризы единению не мешали, ни подростковые придури. И от того, что папы у нее не имелось, Валя не страдала – приняла на веру мамины слова, что «лучше вдвоем, чем алкаша в семье терпеть».

   Мама была удивительным человеком, дочь ей даже завидовала – у самой-то никогда не получалось, чтоб в любой ситуации, пусть самой пиковой, даже голоса не повысить. А вот мама – не повышала. Вместо этого молчала, перебирала старенькие, еще прошлого века четки – они у Вали теперь на почетном месте, под стеклом серванта, лежат – и спокойно предлагала, каким именно образом выбираться из сложного положения. И, конечно, мамочка была самой доброй. Самой понимающей. Самой красивой. И всегда молодой – до того дня, когда она заболела.

   Болезнь, воспаление почек, или, по медицинской терминологии, нефрит, мамуля долгое время считала пустяковой. Все пыталась «малой кровью» обойтись – диетой, гомеопатией, напитком из травы со смешным названием «пол-пала». От Валиных призывов лечь в больницу и раз и навсегда хорошо пролечиться отмахивалась: «Ну их, доченька, эти больницы, – сама же видишь, время сейчас какое. У них там, говорят, даже анальгина нет, с собой надо приносить, и инфекции всякие. Даже СПИД этот ужасный уже в Москве, говорят, появился, а одноразовых шприцев как не было, так и нет. Я уж как-нибудь дома полечусь, можно?»

   Валя – не зверь же она! – и не настаивала. Тем более что и чувствовала себя мама вполне прилично, и выглядела свеженько, дочка только потом поняла, что постоянный румянец – это от повышенной температуры... Врачи, гады, тоже никакой тревоги не били – выписывали и выписывали разные дурацкие таблетки и в больницу маму класть не спешили. Участковая докторша обожала, как всегда, на бегу повторять, что домашняя обстановка вкупе с любящей дочерью – лучшие лекари...

   Ну а когда маме стало совсем плохо и «Скорая» все-таки примчала ее сразу в реанимацию, оказалось, что уже слишком поздно.