Исполнение (СИ) - Янтарный Дмитрий

— Мы пришли, — сказала Фалкеста.

Они находились перед высокой металлической изгородью. Эта была украшена куда более искусно: звери, птицы, гроздья винограда составляли её узоры. Дитрих опасался, что увидит склеп, но нет, на кладбище просто был выделен участок, где могли хоронить только членов королевской фамилии. Здесь, как отметил принц, места оставалось достаточно: участок не был заполнен даже на четверть.

— Кажется, я нашла, — сказала Фалкеста, указывая на дальнюю могилу в правом ряду, — мне доводилось здесь бывать, я всё помню. Только этого захоронения здесь не было.

Они подошли к указанной гробнице. Она была изготовлена из белого мрамора. В отличие от обычной могилы здесь гроб с телом не опустили в землю, но оставили на поверхности. Вокруг был составлен небольшой барельеф в форме драконов. Как видно, это дань уважения человеку, который впервые за долгие сотни лет смог добиться союза людской и драконьей рас. В самом деле, с точки зрения истории — факт, заслуживающий уважения. Даже могущий служить поворотной точкой в истории. Если, конечно, опустить детали того, какой ценой возник этот союз.

— Значит, Вернон не пошутил, — раздался у них за спиной голос, — это действительно вы. И вы действительно сюда пришли.

Они обернулись. К ним подходил человек в длинном красном плаще и шляпе, украшенной лиловым пером и драгоценными каменьями. На ногах его красовались богатые туфли с пряжками. Подойдя к гробнице, человек снял шляпу и склонил голову, отдавая дань уважения усопшему. У него виднелись высокие залысины, а под глазами залегли тени, но всё же Дитрих был уверен, что в молодости этот человек был очень красив. Неподалёку от них двое неприметных людей протирали гробницы предыдущих королей, но Дитрих, Сирень которого услужливо открывала ему всё то, что другие желали скрыть, подсказала, что это личные телохранители короля Освальда. И, стоит сделать одно неверное движение, как их нашпигуют отправленными иглами.

— Ваше величество, — Дитрих вежливо склонился, — честь для нас, что вы соизволили уделить нам время. Но почему вы с таким сомнением говорили о своём чиновнике? С какой стати он стал бы над вами шутить?

— Да потому что слишком много он о себе возомнил, — фыркнул король, — с драконами он общий язык на ура находит, этого у него не отнимешь, но из-за этого же он стал чувствовать себя важным и незаменимым. И позволять себе… лишнее. Впрочем, это мои проблемы.

Освальд Шестой повернулся к Фалкесте, которая бесстрастно смотрела на короля.

— Я даю вам слово, уважаемая, что не имею по отношению к вам никаких злобных намерений. У меня и без того слишком много головой боли, чтобы ещё и ворошить дела тридцатилетней давности. Да и, если уж выражаться торговым языком: прошлый принц Дитрих выторговал вашу жизнь в обмен на то, что улетел к драконам… и, как я понимаю, стал тем, кем стал. Но, в то же время, и обеспечил нашей стране процветание. Так что опасаться вам нечего. То, что у кого-то слишком хорошая память, ещё ни о чём не говорит.

Отвернувшись от бывшей фрейлины, Освальд повернулся к Дитриху. И того просто поразило, с какой болью, с какими горечью и тоской он на него смотрит.

— Когда-то давным-давно, наверное, для нас обоих в прошлой жизни, когда ты без конца шутил надо мной и над тем, сколько я встречаюсь с девушками, я постоянно думал: «Ну, погоди. Вот стану я королём, и тогда ты будешь передо мной кланяться и обращаться ко мне «ваше величество»», — тихо сказал король, наверное, впервые за очень долгое время изливая душу хоть кому-то, — и жизнь в очередной раз показала, что мечты могут сбываться так, что лучше бы и не сбывались. Признаться, когда отец прилетел двадцать два года назад и сообщил нам о том, что случилось… мы с Отто и не поверили даже. Хотя, конечно, пришлось поверить. И всё же… когда ты улетел, нам стало намного труднее. Драконы, как, в принципе, и всё в этом мире, не оказались панацеей от всех бед. Их присутствие решало часть проблем — но и добавляло новых. Однако пока отец держал их в узде, а мы с Отто худо-бедно разгребали внутреннюю текучку, было ещё ничего. Но когда он вернулся от драконов… это стало для него страшным ударом. Он как мог, крепился, держался… но, в конце концов, угас. Даже наша мать вернулась из Митрании и ходила за ним эти два года. Ничего не помогло.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Ну а потом — Отто, конечно, отказался от престола. Все понимали, что тот ему не нужен. И свет клином сошёлся на мне. А я тоскую, очень тоскую по тем временам, когда был принцем с минимальным списком обязанностей. Ибо головной боли у меня сейчас в двадцать раз больше. И это при том, что мне прекрасно известно, что в народе как король я имею далеко не блестящую репутацию.

Дитрих не знал, что на это ответить. Подсознательно он понимал: этот человек ощущает огромное давление на себя, постоянно находится в тисках ответственности, которую на него возложили. И ему так хочется увидеть в нём того самого Дитриха, который был его братом… Который, оказывается, потешался над тем, как Освальд в молодости бегал на свидания… Но дракон не знал, как на это реагировать. Он чувствовал себя участником какого-то дурацкого спектакля. Вот только сам уже сменил костюм и готов был отыгрывать новую роль, а прочие актёры по какой-то причине продолжали считать, будто он остается в старой. А это не так…

— Я не знаю, что на это сказать, — тихо ответил принц, — мне жаль, что так получилось… но теперь я тот, кто я есть. И этого уже не поправить.

— Да мне-то тебя в чём обвинять, — грустно заметил король, коротким кивком прося Фалкесту подождать в сторонке и жестом предлагая Дитриху пройтись. Тот кивнул, и они двинулись вдоль королевских могил.

— Наверное, это даже честно, — признался Освальд, — в прошлой жизни ты сотворил для нашего государства такое чудо — и вложил в это колоссальное количество сил. А потом согласился — пусть и под определённым давлением, но согласился стать тем, кого драконы заберут себе навсегда. Так неужели ты не заслужил за свои страдания награды? Ну и вот… летаешь, не болеешь почти, наверное, жить долго будешь… Для тебя оно, конечно, само собой разумеющееся, да только, наверное, каждый человек мечтает о таком.

— Жить долгую жизнь — это тоже искусство, — заметил Дитрих, — да, болезни тела нас практически минуют — но зато мы… по ряду причин подвержены болезням разума. Больше половины драконов не могут дожить даже до пятисот лет по одной безмерно простой и в то же время практически неизбежной причине: они сходят с ума. Так что у каждого свои трудности и места, где можно споткнуться. Не стоит завидовать тому, о чём понятия не имеешь.

— Ну так это всё тонкости, — усмехнулся Освальд, — этого же никто не знает. Зато все видят цветного красавца, который рассекает небо взмахами широких крыльев. Как тут не позавидовать.

Дитрих хотел было снова возразить, но в этот момент у него словно перехватило дыхание. Казалось, его обдало холодом — и это посреди летнего дня. Он огляделся. Большинство могил осталось позади — рядом с ними был только старый полуразрушенный склеп.

— Простите, — спросил Дитрих, — а кто похоронен здесь?

— Никто здесь не похоронен, — ответил Освальд, — этот склеп стоит тут очень давно. Он пуст — это проверяли неоднократно. Но при этом сколько бы его ни порывались снести или отреставрировать — работы постоянно срывались. В конце концов, на него просто махнули рукой. Стоит тут и стоит — хлеба вроде не просит. Место ещё много. А почему ты спросил?

— Да… на меня из него как будто холодом могильным повеяло, — ответил Дитрих, настороженно оглядывая развалины, — давайте уйдём отсюда, ваше величество.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Да мне и вообще пора уходить, — кивнул Освальд, — дела, дела… моя прогулка и так затянулась сверх меры, но в кои-то веки я могу себе это позволить. И да, вот ещё что: если тебе или твоей спутнице захочется посетить дворец — вам не станут чинить препятствий. Я распоряжусь… и прослежу, чтобы особо ретивые держали нрав и рот на замке.

— Благодарю за гостеприимство, ваше величество, — снова поклонился Дитрих. И хотя Освальд чинно кивнул в ответ, должным образом принимая должное уважительное отношение в адрес своей персоны, на дне его глаз снова на мгновение мелькнула боль от безвозвратной потери. Но он тут же отвернулся и быстрым шагом направился прочь с кладбища.