Путь к Перевалу - Алексей Андреев

Махнув рукой на прощание, ведьмак по прозвищу Винт скрылся в щели между лавками «Абдулла — ковры из Багдада»и «Ральф Хансен. Пиво и эль». Миновав еще три дома, рус и орк оказались у высокой каменной башни. Правда, вход в башню отсутствовал, каменное крыльцо поднималось прямо к голой каменной кладке. Однако Рогволд привык доводить дело до конца и, поднявшись по ступенькам из стертого гранита, решительно постучал в стену кулаком. На удивление звук получился гулким, как от удара в деревянную дверь. Что-то скрипнуло, и накладная панель под каменную кладку со скрипом поднялась вверх, открыв взглядам руса и Урука массивную дверь, покрытую стальными пластинами, хищно ощетинившимися острыми шипами.

По центру двери на черном дереве красовалась серебряная инкрустация, изображавшая скупыми штрихами горный перевал, над которым висел шар луны, рассеченный зигзагом облаков. Точно такой же узор красовался на гарде клинка Странников. Бронзовая дверная ручка изображала месяц с оскаленными зубами, в которых намертво был зажат кинжал. Орк, успевший подняться на крыльцо и встать рядом с Рогволдом, в изумлении прищелкнул языком.

— Рогволд, это вещь из моего мира, у нас когда-то была крепость Заходящей Луны. Я видел эту эмблему на щитах тех, кто служил силе, захватившей эту людскую крепость, — медленно и устало проговорил орк.

— Неужели кто-то в твоем мире помнит о тех, кто бился там? Возьми меч, отдай им.

Урук снял плащ и потянул через голову перевязь с клинком Стражей Перевала.

— Рогволд, — продолжал Урук, — мой народ для них враг, они убивали нас везде, а победив, на нас охотились, как на бешеных собак, не щадя ни женщин, ни детей. Хотя на щитах моих предков была Белая Ладонь, хотя мы на треть люди, ни для них, ни для нас это ничего не меняло.

Сунув меч Странников оторопевшему Рогволду, Урук спрыгнул с крыльца и, обнажив свой вороненый ятаган, грозно прорычал: — УРУК-ХЕЙ! ШАРКИЧ, УРУК-ХЕЙ!

Странно, стоило рукояти меча коснуться запертой двери, как она распахнулась. За дверью стояла невысокая хрупкая девушка, почти девочка. В ее серых глазах были слезы. Простое русское платьице из беленого льна, яркие бусины стеклянного ожерелья. Обычная русоволосая заплаканная девчушка, с ужасом смотревшая на Урука в маске цеха Ночных Убийц, застывшего в боевой стойке с обнаженным ятаганом.

Схватив за руку замершего на крыльце Рогволда, она прошептала: — Дяденька, прыгай за дверь, он не сможет ее выломать. — И попыталась втащить руса за собой внутрь башни.

Поняв, что последний бой для него откладывается, орк вложил ятаган в ножны и, протянув девчушке лапу в латной рукавице, шатнул на крыльцо.

— Дяденька, скорее, — прошептала девочка. Но Рогволд не шелохнулся, застыв в непонятном параличе. Единственное, на что его хватило, это прошептать перепуганной девчонке непослушными, онемевшими губами: — Не бойся его, это Урук, он хороший.

Поднявшись на крыльцо, орк аккуратно коснулся своей лапищей плеча девчушки и тихо сказал' — Не бойся. Я не кусаюсь. Меня зовут Урук. Ты меня понимаешь?

Слабый кивок был ответом. Орк продолжил: — Я не убийца, эта маска — хитрость, чтобы никто не видел моего лица. Мое лицо — это большой секрет. Не надо меня бояться. Ты меня понимаешь?

Бледная, закусившая губу девочка еще раз кивнула.

Рогволд заговорил: — Мы с моим другом, доблестным Уруком, пришли издалека. У нас важное дело к почтенному звездочету.

Рус заколебался, говорить или нет ребенку условные слова, которым научил их Филин. Но орк опередил его.

— В гороскопе важно положение Черной Луны, — медленно и внятно произнес Урук, — и оно важно для птиц.

Подняв заплаканные глаза, девочка почти прошептала: — Особенно если птица — Филин.

На ее губах проступила тень улыбки, и, разом обмякнув, она рухнула на руки Рогволда. Поудобнее подхватив девочку, рус шагнул в башню, сзади шел орк.

Сухо щелкнула, закрываясь за ними, дверь, и перед путниками развернулась огромная винтовая лестница, сложенная из серого камня. Поднявшись вверх на сорок пять каменных ступеней, они оказались в горнице, застланной ковром, с огромным камином и широкой деревянной лежанкой, на которой лежал ворох звериных шкур. Положив на лежанку девочку, Рогволд огляделся. В углу громоздились обломки книжных полок и разбитый в щепу стол. И ни одной книги, ни одного листа пергамента или куска бересты. Поднявшись покаменным ступеням выше, под самую крышу, орк и рус оказались в другой горнице. В крыше башни были проделаны отверстия, видимо, раньше аккуратно запирающиеся плотно пригнанными ставенками. Теперь ставенки были сорваны с петель. Взгляду Рогволда открылась груда обломков медных трубок и осколков странной прозрачной слюды. Все, что было возможно поломать, разнести в клочья, все уничтожила злая воля. Урук и рус видели только груды обломков. Спустившись вниз, в нижнюю горницу, они разожгли камин дровами и обломками мебели. Девушка лежала в забытьи на треснувшем деревянном ложе. Теперь по ее лицу можно было понять возраст. Девочка лет двенадцати, дергавшая за рукав руса, исчезла, теперь ей можно было дать лет пятнадцать или шестнадцать.

Лицо девушки стало строгим, спокойным. Проступила исконная женская мудрость, и рус недоумевал, как он мог ошибиться на крыльце, посчитав ее почти ребенком. Медленно текли мысли Рогволда: «Может, рост обманул? Я привык к рослым, статным девушкам своего городища и не могу здраво судить…»

Так думал Рогволд, сидя у изголовья. Урук, оседлав свой заплечный мешок, сидел молча, глядя в огонь. Они ждали…

Инга медленно приходила в себя. Казалось, ее душа блуждает где-то вдалеке, и боль кончается, ибо есть предел и у боли. Как залпом кончаются последние силы, так залпом исчезает и последняя боль. Когда моровое поветрие скосило ее мать и отца, прадед, старый мудрый Гостомысл, смог выходить только ее. Он не был целителем, звездочет Гостомысл, сумевший сделать невозможное. Когда ни один лекарь ни за какие деньги не соглашался идти к больным, когда город был полон смерти и людей хоронили в безымянных могилах, скопом, не зная ни имен, ни прозвищ. Выпушенные из темницы преступники, которым было обещано помилование, и рабы, которым была обещана свобода, — вот могильщики безымянных могил. Они забрали мать и отца, хотели забрать и ее, мол, все одно помрет, чего ходить два раза, но прадед не позволил. Она выжила смерти вопреки.

Когда она поправилась, именно он, прадед, которого она звала просто — дедушка, научил ее всему. Учил писать и говорить на доброй дюжине языков и диалектов, различать пути людской судьбы, рисовать карты сочетаний звезд и рассчитывать гороскопы. Он был суровым, строгим учителем, но Инга помнила улыбку, прячущуюся в бороде дедушки, ласковую, любящую улыбку.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});