Григорий Распутин. Жизнь старца и гибель империи - Андрей Гусаров

Впервые гемофилия проявилась у ребёнка уже в возрасте двух месяцев, когда открылось кровотечение из пупка. В дальнейшем особую боль мальчику причиняли кровоизлияния в суставах.

За здоровьем наследника следило множество людей, в частности, им постоянно занимались хирург С.П. Фёдоров, ставший в 1909 году придворным медиком[91], педиатры С.А. Острогорский и К.А. Раухфус, доктор Е.С. Боткин.

Очень тяжёлое положение сложилось осенью 1912 года в охотничьем угодье Спала в Польше, после ушиба внутренней стороны бедра. Состояние здоровья Алексея в те дни было критическим.

Распутин отправил императрице телеграмму: «Надеюсь здоровье улучшится. Благодать Божия выше болезни. Будь богобоязненна во всём».[92] В Польше это послание получили уже тогда, когда острая стадия миновала, так что объяснять выздоровление Алексея в те дни влиянием «старца» мы не можем. Никакого отношения к действиям докторов и лечению наследника эта телеграмма не имела, а спасли мальчика только естественный ход течения болезни и профессионализм врачей, облегчавших его страдания. А впечатлительные родители, Николай и Алике, вновь увидели во всём этом чудо.

Что касается помощи «старца» больному гемофилией наследнику, то сошлёмся на авторитет психиатра профессора А.П. Кацюбинского, отметившего: «…Больному гемофилией можно до известной степени внушить улучшение состояния и тем самым помочь преодолеть кризис»[93].

Но нужно помнить, что, как правило, Распутин приезжал в Царское Село уже к концу приступа, когда улучшение состояния цесаревича наступало от сильной потери крови и, как итог, общего истощения организма, когда артериальное давление снижалось, а кровотечение замедлялось и останавливалось[94]. Не забудем, что остановкой крови всё это время занимались придворные врачи.

Очень точно подметил петербургский историк профессор Игорь Викторович Зимин в своей книге о лейб-медиках Русского двора: «Несмотря на то, что в общественном сознании закрепился миф о спасении наследника только благодаря влиянию Распутина, о нём [о наследнике. – Прим. А. Г.] ежедневно и ежечасно заботились квалифицированные врачи»[95].

Глава 13

Кружок собирается

В Санкт-Петербурге Распутин обосновался в квартире Лохтиных на Литейном проспекте, 37, куда он переехал от архиепископа Феофана, и на новом месте «старец» прожил до начала 1910 года.

С Ольгой Владимировной Лохтиной «старец» познакомился одной из первых, 3 ноября 1905 года, а их встречу организовал архимандрит Феофан, её духовник. Отмечу, что Лохтина в разные годы меняла свои свидетельства о том, кто свёл её со старцем. Кроме Феофана, то же самое, по её словам, проделал и отец Роман (Медведь).

В 1905 году она с мужем, действительным статским советником инженером Владимиром Михайловичем Лохтиным, жила на Греческом проспекте, в доме № 13, кв. 4, номер телефона 22–02. В квартире также проживала их дочь Людмила. Инженер Лохтин заведовал автодорогами в Царском Селе, был чиновником высокого ранга и имел доступ в императорскую резиденцию. Среди его знакомых значился, например, полковник Д.Н. Ломан, доверенное лицо императрицы Александры Фёдоровны.

В то время Ольгу Владимировну преследовала полоса неудач: у женщины начались проблемы с психикой, которые она называла красивым словом «духовный переворот». Плюс ко всему Лохтина страдала «неврастенией кишок», что приводило к постоянным запорам, болям, вздутию живота и повышенному газообразованию. По словам самой Ольги Владимировны, её исцелил Распутин, что может быть правдой: «старец» умел утешать страждущих.

Но Лохтина сделалась не простой почитательницей распутинских талантов. Она вошла в число ближайшего окружения Распутина, которое тогда и началось формироваться. Григорий Ефимович пригласил её в гости в Покровское, куда они вместе отправились 15 декабря 1905 года. Жизнь в Покровском пришлась по вкусу генеральше Лохтиной. Вместе спали, где придётся, обычно в одной комнате, вместе истово молились. «Молитва с ним отрывала от земли», – рассказывала позднее Лохтина. Кроме того, пели церковные псалмы и всем скопом мылись в бане – последнее особенно понравилось Лохтиной: нет ничего лучше, чем попариться со святым.

Верная последовательница Григория Ефимовича, она всеми силами старалась возвысить своего кумира. По этой причине их отношения доходили до различного рода странностей. Невольным свидетелем проявления одной из них стал Тобольский губернатор (занимал должность с ноября 1915 г. по март 1917 г.) Николай Александрович Ордовский-Танаевский, оставивший мемуары. Вот, что однажды губернатор увидел в квартире Распутина:

«Когда я раздевался в прихожей, то вся вешалка была полна, и из столовой слышались женские голоса, покрываемые криком Григория… Отворяю дверь – картина!

В конце столовой, у окна, в большом кресле, во всем белом, сидит дама [Лохтина. – Прим. А. Г.], руки сложены ладонями вместе, простёрты к Григорию. Дама вопит истерическим голосом:

– Иисусик, Иисусик, Иисусик, убей меня, меня, великую грешницу. Убей, убей, убей.

Григорий хватает стул:

– Сказал тебе, дура, молчи, не кощунствуй! Убью!

Дамы кругом стола замерли. Григорий уже близ неё и замахнулся стулом. Я хватаю правой рукой за стул, вырываю его. Григорий обалделый:

– Оставь, убью мерзавку и… вполне непечатное слово.

Я левой рукой беру его за шиворот, правой – ниже пояса, за штаны, и выволакиваю в открытую дверь в соседнюю комнату, там бросаю на оттоманку.

– Дамы, дайте холодной воды, надо окатить сумасшедшего!

– Ты откуда взялся?! Жаль, помешал, таких дур и… да ещё кощунниц, убивать надо!

– Пей воду, дурак. Ни её от смерти, ни тебя от каторги я не думал спасать, а спасал Государя и Государыню от новых пересуд. Пригласили мужика, он зазнался, а теперь о Помазанниках Божиих Бог знает что вопят по Руси мерзавцы!

Анна Александровна Вырубова, бывшая тут же, опустилась на стул, закрыла лицо руками.

– И Вы хороша! Близкий Государыне человек! Забыли, что кричали рабочие на станции?

Зарыдала.

Григорий:

– Спасибо тебе. Верно говоришь, не думал о Царе и Царице. Довела кликуша до бешенства. А вы все, дуры, чего глазами хлопали и её не унимали? Не впервой кричит, предупреждал, чтобы ко мне в дом не водили! К мужу и семье должна вернуться, а не таскаться Бог весть где! Увезите сейчас же вон, чтобы никогда её не видал!».[96]

Как можно видеть, Лохтина уже вполне достигла уровня юродства Мити Козельского. По воспоминаниям, перелом в её поведении произошел в 1910 или 1911 годах, когда она обрядилась в белое платье, увешанное разноцветными ленточками, и начала изрекать моральные истины, путешествуя босая по столице и губернии. Илиодор её, кстати, благословил на юродство, обещал провести молебен, но этого не произошло по настоянию родственников сумасшедшей женщины. Конфликт между Илиодором и Распутиным, о котором мы ещё поговорим, только усилил помрачение рассудка Лохтиной.

Приключения Лохтиной достойны романа. В Покровском полоумная Ольга Владимировна пыталась у одного из крестьян выпросить корову, была побита женой Распутина, пешком дошла до Верхотуринского монастыря, вернее до Флорищевой пустыни, где привязалась к старцу Макарию. Бедный инок, не зная, что делать, запер буйную Лохтину в чулан, причем дверь припёр камнем, и кормил её остатками своей скудной еды. В обители узнали об этом и пытались со скандалом изгнать генеральшу. Монахи окружили келью Макария и позвали полицейского. В мужском монастыре не может жить сумасшедшая женщина, считал настоятель обители. Но не тут-то было. В дело вмешался император Николай II, возможно через Распутина, и Лохтину оставили в мужском монастыре. Рядом находилась действующая женская обитель.

Впрочем, довольно быстро старец Макарий стал для Лохтиной очередным живым святым, и она, вся в белом, с ленточками на платье и иконами на шее, рубила дрова, мыла кельи и делала всю хозяйственную работу в скиту. В Верхотурье она прожила до марта 1917 года, пока не была арестована по делу Распутина новой российской властью. Далее, след знаменитой петербургской генеральши затерялся.

О.В. Лохтина в скиту Октай

Воспитание христианского духа, практиковавшееся в распутинском кружке, не ограничивалось одной только Лохтиной. Вот, например, показания А.Н. Хвостова о «смирении» Вырубовой, данные ЧСК весной 1917 года:

«Она целовала полы его кафтана… Он всячески над нею надругивался: например, привозил к ней уличных женщин, свою кухарку, какую-нибудь судомойку, грязную публичную женщину, – всех он привозил, которые ему понравятся, всех он привозил к ней в гости, чтобы укрощать её гордыню, – всех заставлял угощать, кормить, чтобы снимать её гордость… Он заставлял её делать всё, что ему было угодно»[97].