Допустимая погрешность - Чингиз Абдуллаев

— Вызовите врачей! — крикнул им Ратушинский. 

— И больше никого сюда не пускайте. Помогите, нам перенести мою жену на второй этаж.

Охранники бережно подняли женщину и понесли к лестнице. Дронго и Ратушинский помогали охранникам. Вчетвером они, осторожно ступая, поднялись на второй этаж.

— Катя! — крикнул Борис Алексеевич кухарке.  Откройте дверь в спальню.

Кухарка, что-то бормоча, бросилась к лестнице. Майю Александровну положили на кровать.

Дронго огляделся. Спальня была довольно большая. Зеркало, вместительный резной шкаф, тумбочка, небольшой пуфик. И полутораспальная кровать. Достаточно было одного взгляда, чтобы понять: в этой спальне хозяйка дома обычно бывала одна. Борис Алексеевич явно ночевал в другом месте.

Дронго, чтобы не мешать Ратушинскому и кухарке, вышел из спальни. За ним последовали охранники. Они побежали по лестнице, очевидно, спеша рассказать другим сотрудникам охраны поселка о случившейся трагедии.

Дронго пошел по коридору. Дверь одной из комнат была приоткрыта. Дронго заглянул внутрь. Застеленная двуспальная кровать, красивый ковер, две тумбочки. В этой комнате наверняка останавливались гости или дети Ратушинских, когда приезжали на дачу. Странно, что спальни хозяина дома не было рядом со спальней его супруги. Может быть, Юлия права, и Ратушинские действительно супруги лишь формально? Хотя наличие разных спальных комнат еще ни о чем не говорит. У богатых свои причуды, и в некоторых семьях считается нормальным, если у мужа с женой разные спальни. Дронго подумал, что и сам предпочитает ночью оставаться один. И даже когда приезжает к Джил, они не всегда спят вместе. Он вообще любит быть один. Но ведь Борис Алексеевич только вчера рассказывал, с каким трудом он добивался благосклонности своей супруги.

Дронго спустился в гостиную. Рядом с телом покойного сидела словно почерневшая от горя Инна Денисенко. Евгения Алексеевна сидела в кресле, было видно, как она потрясена. Молоков разместился рядом. Юлия сидела в углу с отсутствующим видом. Оправившись от шока, она смотрела на всех настороженным, внимательным взглядом.

Когда Дронго вошел в гостиную, Инна даже не обернулась в его сторону. Она продолжала пристально смотреть на своего погибшего мужа. Дронго сел, не проронив ни слова. Молчание длилось долго. Наконец Молоков не выдержал.

— Нужно позвонить в милицию… — неуверенно произнес он.

Увидев грозный взгляд, который метнула в него супруга, он осекся.

По лестнице грузно спускался Ратушинский. Он был растерян, лицо покрылось красными пятнами. Он все время поправлял очки, словно они были ему велики и могли упасть. Войдя в гостиную и оглядев присутствующих, Борис Алексеевич произнес:

— Вот так…

После этого он прошел к своему месту и протянул руку, чтобы взять бокал с оставшимся коньяком. Но в этот момент его руку перехватил Дронго.

— Не трогайте коньяк, — негромко сказал он.

Ратушинский взглянул на бокал, потом на Дронго и осторожно опустил бокал на столик.

— Вы думаете… — начал он.

— Да, — перебил его Дронго. 

— Я уверен в этом. Поэтому сядьте и ничего не трогайте.

Борис Алексеевич тяжело опустился на стул. Затем спросил:

— Значит, по-вашему, здесь произошло убийство?

— Не сомневаюсь, — ответил Дронго. Хотя у господина Денисенко мог быть сердечный приступ. Скажите, Инна, у него было больное сердце?

— Что? — спросила женщина.

Она, очевидно, не слышала их разговора.

— У него было больное сердце? — повторил Дронго.

— Почему — было? — горько спросила женщина. — Почему было?

— У него было нормальное сердце, — вмешался Борис Алексеевич.  Язва действительно была. По-моему, у всех творческих людей бывает эта болезнь.

Он посмотрел на сестру.

— Ненормированный рабочий день, питание всухомятку, кофе, сигареты, стрессы, — подтвердила она, — все это провоцирует обострение язвы.

— Разве можно от язвы неожиданно умереть? — возразил Дронго.

— Нельзя, — согласилась Евгения Алексеевна, — неожиданный приступ возможен, но даже если серьезные осложнения, то и тогда так неожиданно умереть нельзя. Я не помню, чтобы у него были серьезные приступы.

— Тогда почему он умер? — раздраженно спросил Ратушинский. — Сидишь здесь и рассуждаешь. Может, у него приступы были по ночам и он тебе об этом не докладывал…

— Меня спросили, и я объяснила как врач, — ответила Евгения Алексеевна, и вообще мы сейчас с Виталием уедем. Хватит с нас приключений. Мы уже натерпелись всякого. Теперь ты еще будешь спорить со мной о его приступах. Были они у него или не были… Но от язвы он не мог умереть.

— Не было, — неожиданно сказала Инна,  у него не было приступов. Только иногда жаловался на боли в желудке.

— Значит, язва у него была, — удовлетворенно кивнула Евгения Алексеевна. 

— А как сердце? Он жаловался на сердце?.

— Нет. Нет, никогда… — Инна помолчала, потом с усилием повернула голову в сторону Ратушинской: иногда он принимал валидол, но сердце у него не болело.

— А врачи еще не приехали, — непонятно почему вставил Молоков.

Дронго снова склонился над покойным, затем, поднявшись, внимательно осмотрел и понюхал растекшуюся по столу жидкость.

Евгения Алексеевна неодобрительно покачала головой:

— Думаете, он умер от коньяка?

— Нет, — ответил Дронго, — его отравили. Думаю, что в его коньяк кто-то успел положить яд.

— Вы с ума сошли! — испугалась Ратушинская. 

— О чем вы говорите! Какой яд? Мы же все пили из одной бутылки.

— Вот именно! — сразу поддержал ее муж.  Отравить его не могли. Борис Алексеевич сам открыл бутылку коньяка, и мы все выпили. Что вы такое придумываете?

— Спокойнее, — остановил его Дронго,  не нужно сразу со мной спорить. Давайте вспомним последние несколько минут перед тем как погиб господин Денисенко.

— Прямо сейчас? — изумился Молоков. 

— Вы не очень-то тактичны, господин эксперт.

— Дронго, — представился он, — меня обычно называют Дронго.

— Господин Дронго, — возмущенно сказал Молоков, — мы ждем врачей. Умер наш близкий знакомый, а вы хотите устроить спектакль.

Подожди, — перебил его Борис Алексеевич, нахмурившись. — Что вы хотели сказать, господин Дронго?

Все смотрели на Дронго. Только Инна сидела к нему спиной, не оборачиваясь, не желая видеть никого, кроме мужа.

— Ваша кухарка принесла бутылку коньяка и бокалы, — слова Дронго прозвучали во внезапно наступившей тишине. — Чистые бокалы, — подчеркнул он.  Но когда мы услышали звук разбитой посуды, то выбежали на кухню. Однако один из нас мог остаться в гостиной. На несколько секунд. Две-три секунды, не больше. Этот человек мог бросить что-то в бокал с коньяком. Яд, если хотите. И затем присоединиться к остальным. Затем мы вернулись в гостиную. И когда Михаил Денисенко выпил этот коньяк, он погиб.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});