Котенок. Книга 2 - Андрей Анатольевич Федин

будто воды в рот набрал.

Я вымыл посуду — это единственное, чем я помогал маме «по дому» (помимо выноса мусора). Услышал, что мама включила телевизор — она ещё вчера запланировала посмотреть фильм-концерт «Здесь мой дом родной» (я снова удивился её «всеядности», как телезрителя). Закрылся в своей комнате. Зашторил окно, чтобы не посматривать на верхушки сосен. Уселся за письменный стол. Главный герой сыпал на своего оппонента безответными фразами. Словно в театральной пьесе, где один из актёров позабыл свои реплики. «Ну, и чего тебе нужно?» — мысленно обратился я к упорно молчавшему персонажу. Снова прошёлся мысленным взором по внешности вымышленной женщины. Напомнил себе, с какой целью ввёл её в повествование. Откинулся на спинку стула, посмотрел на настольную лампу. Постучал ручкой по чистой странице тетради.

— Ну и фиг с тобой, золотая рыбка, — пробормотал я. — Не хочешь разговаривать? Будешь немой. Сама напросилась.

И тут же вскинул брови.

— Так вот почему ты молчала⁈ — сказал я. — Ты не умеешь говорить. Замечательно. Неплохой вариант…

Мысленно подкорректировал поведение главного героя. Отметил, что мозаика книжных событий сложилась в чёткую и логичную картину. Улыбнулся. Снова прочёл предложение, которым завершил вчерашний отрывок. Начало следующего абзаца уже родилось в голове — торопливо перенёс его на бумагу. Мелькнуло сожаление о том, что я (будто тот самый Достоевский) писал от руки, а не печатал на клавиатуре компьютера. Я отмахнулся от этой досадной помехи. Строчку за строчкой изливал на бумагу рождавшиеся в голове предложения. Позаботился о том, чтобы главный герой разобрался в причине молчания женщины быстрее меня (напомнил себе, что «тормозов» читатели недолюбливали). Следил, чтобы запущенные фоном события исчерпывающе пересказывали «реальные факты», но не затмевали собой основное («приключенческое») направление сюжета.

До обеда я работал почти без перерывов. Не без сожаления отложил ручку, когда завершилась «Утренняя почта», и мама позвала меня обедать. Удерживал в воображении образы книжных персонажей и слушал мамины рассуждения на тему того, что «знакомая» её двоюродной сестры пообещала «устроить» её в бухгалтерию первомайского «Центрального универмага» (которым заведовала свекровь этой самой «знакомой»). Я выслушал мамины фантазии на тему того, как мы «хорошо заживём» в Первомайске (при доступе к «дефицитам»). Отметил, что пока не соскучился по импортным вещам и продуктам. Даже о кофе не вспоминал, хотя на закате прошлой жизни охотно потреблял этот напиток. Вспомнил, что место в универмаге маме не достанется — её возьмут в этом декабре бухгалтером на завод «Красный маяк». А доступ к «дефицитам» мы получим «как все»: лишь на городском рынке, за «большие» деньги.

Я во второй раз за сегодняшний день погрузился в воображаемый мир: теперь без «сбоев». Без запинок расписал диалоги персонажей (превратившиеся в монологи главного героя и описание жестов его немой собеседницы). Воскрешал в памяти и переносил на бумагу почерпнутую в интернетовских статьях историческую информацию. Чувствовал, что дело двигалось к завершению главы. Понимал, что потратил на её сочинение непростительно много времени. «Раньше бы я за это время четыре главы напечатал, — мысленно посетовал я. — А то и все пять». Заметил, что ручка раздражающе медленно переносила на бумагу выстроенные в голове фразы. «Это тебе, Ваня, не метод слепой печати». Я поправил очки, размял уже слегка онемевшие пальцы. Не убрал незавершённую главу в ящик стола — подавил это желание. Справился с раздражительностью. Напомнил себе, что запланировал написать книгу до своего дня рождения.

В воображении уже маячили финальные строки главы — закономерный финал описанного в главе действа.

Вот только добраться до них помешала мама: она без стука ворвалась в мою комнату и сообщила, что меня «срочно требуют к телефону» (вместе с ней в мой «рабочий кабинет» проник дурманящий аромат жареных семян подсолнечника).

Я не без труда разогнул поясницу и прошёл в гостиную. Где узнал: к телефону меня «требовал» Руслан Петров. Я удивился, услышав в трубке голос Руси; кашлянул — прочистил горло.

— Алло?

— Слушай, Крыло, может, ты мне объяснишь, что происходит? — спросил Руслан. — Какого фига твоему дружку понадобилось от моей Надюхи? Что за ерунду этот дурик ей наговорил? Что вы пили вчера после концерта?

Я выловил из его монолога слова «концерт» и «пили».

Ответил:

— Портвейн.

Заметил удивление на лице сидевшей на диване (напротив телевизора) мамы.

— Рокотов пил, — уточнил я. — Ты ведь меня о нём спросил?

— О нём, о ком же ещё⁈ — сказал Петров.

Руслан рассказал мне, что «пару часов назад» Сергей Рокотов позвонил «Надюхе» и уговаривал ту показать ему «стихи». Об этом разговоре Надя сообщила своему ухажёру «недавно»: у Петрова дома не было телефона. Я сделал вывод из его слов, что уже сам факт звонка Рокотова Руслана разозлил. Хотя Надюха и твердила Русе, что «Серёжа говорил вежливо и без всяких там намёков». Теперь Петров выяснял у меня, что за «стихи» понадобились Рокоту. Я отметил, что именно упоминание «каких-то» стихов сбило Руслана с толку. Сделал вывод: только эта «странная тема» разговора и уберегла Рокотова от немедленной трёпки. Руся заподозрил, что в случае со звонком Сергея он «чего-то не догнал» — позвонил мне, чтобы «посоветоваться» и «не испортить лицо артиста зазря». Я покачал головой: почувствовал, что рассказ Руслана выдернул меня из воображаемого мира книги.

Сообщил Петрову, что Сергей искал стихи для новых песен.

— А Надюха-то тут причём? — спросил Руся.

— Наверное, он решил сделать песни из её стихов, — сказал я. — Вчера мы после концерта разговаривали на эту тему. Не о твоей Наде конкретно. А о том, что многие девчонки балуются сочинением стихотворений. Сергей выразил желание создать собственный репертуар. Вот и ищет теперь поэтов.

— Надюха пишет стихи?

Я уловил в голосе Руслана нотки неуверенности.

— Думаю, как раз это Рокотов сегодня и выяснял.

— Слушай, Крыло… я узнаю у неё, — произнёс Петров.

И тут же спросил:

— Так вы будете их петь?

Я вздохнул. И прочёл Руслану небольшую лекцию на тему того, что не из всякого хорошего стихотворения получалась «нормальная» песня. Сказал, что можно «долго и упорно» заталкивать под оболочку песни не предназначенные для этого стихи, но ничего «путного» из таких действий не получится. Заявил, что «нужно смотреть» на «конкретный случай». Пояснил, что для песен не годились изобиловавшие длинными предложениями и заумными метафорами тексты. Выразил мнение, что «чем проще, тем лучше». Сообщил, что «на мой взгляд» короткие предложения и простые рифмы лучше ложились на музыку. Предположил, что «потребителям развлекательного музыкального контента» нравились именно те песни, слова которых они легко запоминали. Высказал предположение, что именно из «начинающих» поэтов получались хорошие «песенники».

Заметил, что мама приглушила звук телевизора, не щёлкала семечки: тоже прислушивалась к моим рассказам.

— В общем, нужно рассматривать конкретные примеры, — подытожил я.

Руся около минуты молчал: «переваривал» мой монолог.

— Ладно, — сказал он. — Пусть живёт твой Рокотов. Вот объяснил бы он сам, и никаких вопросов бы к этому дурику не было.

Петров хмыкнул и снова пообещал:

— Спрошу у Надюхи: про стихи. Бывай, Крыло.

Я попрощался, повесил трубку. Но к работе не вернулся. Потому что едва дошёл до письменного стола, как вновь раздался телефонный звонок — мама крикнула, что снова меня «требуют».

В трубке я услышал не голос Петрова — со мной поздоровался Сергей Рокотов.

— Ну, Крылов? — сказал он. — Узнал у своего друга про стихи?

Я сообщил, что «пока нет».

— Когда спросишь? — сказал Сергей.

Я не послал Рокота «на три весёлых буквы» — сдержал это желание. Посмотрел на часы, покачал головой. Снял очки, положил их на стол. Потёр уставшие за день глаза. Подумал о том, что Рокотов не успокоится, пока я не проясню ситуацию со стихами для нового репертуара ансамбля. Решил, что мысли о «собственных» песнях не давали лидеру ВИА покоя, раз уж он сегодня потревожил даже Надюху. Понял, что теперь Рокотов не даст покоя и мне.

Выругался: мысленно, чтобы не шокировать маму разнообразием своего арсенала «неприличных» слов.

— Сегодня спрошу, — пообещал я. — Вечером.

А про себя добавил: «Но только после того, как допишу главу».

* * *

«Точку» в главе я сегодня всё же поставил.

Заготовленная для концовки сцены фраза легла на страницу тетради — и будто кирпич с моей души свалился. Я ухмыльнулся, закрыл тетрадь, положил на неё шариковую ручку. Взглянул на испачканные чернилами пальцы.

Напомнил себе