Амнезия души - Татьяна Коган

Улыбка не отличался впечатлительностью, за неполные двадцать девять ему удалось испытать много неприятных эмоций, побывать в ситуациях, из которых не каждый выйдет живым. Два года срочной службы в ГРУ, еще три – по контракту. В горячих точках побывал, в спецоперациях участвовал, научился выживать любой ценой и укрощать беспокойную совесть. Иногда бывало так тяжко, что хотелось зажмуриться и очутиться в иной реальности, где нет ни страха, ни боли, ни автоматных очередей, ни того лейтенанта, которому снесло фугасом полголовы… Большинство людей черпает информацию о событиях в мире из Интернета и газет, да только многого в газетах не напишут. Улыбка знал об этом как никто другой. Редкая новость могла бы его удивить, и уж тем более повергнуть в шок. И все-таки в то морозное солнечное утро, услышав равнодушную речь диктора, на несколько долгих секунд он забыл, как дышать. Стоял посреди комнаты и хватал ртом воздух, как выкинутая на берег рыбина.

Нормальный человек не верил бы в услышанное до последнего, подпитываясь глупой надеждой на возможную ошибку. Разве такое происходит в мирной жизни? Чтобы раз – и черта, финиш. Наверняка все еще обойдется. Обычное недоразумение.

Улыбка поверил сразу. Что-то перемкнуло внутри, и пришло мгновенное осознание: все так и случилось. Как прежде, никогда не будет. Добро пожаловать в ад. Оставь надежду всяк сюда входящий.

Ему никогда не нравилась зима. Ту зиму он просто возненавидел.

Матильда вякнула, недовольная тем, что рука хозяина замерла без движения. Улыбка возобновил поглаживания и отхлебнул горьковатый напиток, с трудом отвлекаясь от воспоминаний.

Самое противное, что, дав себе слово, он до сих пор его не сдержал. Не потому что ленился или боялся, а потому что не знал, с чего начать. Трудно, но реально решить уравнения с двумя или тремя неизвестными. Но что делать, когда неизвестны – все без исключения?

И все-таки Улыбка не отчаивался. Он не предпринимал активных действий, затаившись до поры. Ждал удачного момента, неуловимого изменения ситуации. Иногда легкое движение почвы сдвигает монолитные плиты, закрывавшие выход из пещеры. Иногда самая малость, ничтожный нюанс позволяет увидеть картину целиком. Интуиция, не раз выручавшая Улыбку в критических обстоятельствах, подсказывала, что нельзя терять бдительность. Нужно находиться в постоянной готовности, чтобы не упустить шанс. Пауза затянулась на долгие месяцы, но он знал, что это вынужденный простой. Рано или поздно что-то изменится.

И ведь изменилось.

Всего два слова. Имя и фамилия. Для кого-то они ничего не значили. Мало ли имен и фамилий на планете? Услышал и забыл. Но Улыбка забывать не собирался. Два этих слова означали долгожданное начало пути. Теперь он понимал, в каком направлении двигаться.

Допил остывший кофе, поставил чашку на пол и лег, не расстилая постель. В комнате было светло: городские огни вливались в окна пятого этажа, разбавляя ночные тени. Удовлетворенная Матильда урчала, как трактор, обещая не донимать хозяина до утра. На стене темнели фотографии в рамках. На одной – отец с матерью. На второй – сестра с мужем и маленьким сыном. На третьей – сам Улыбка с другом Толькой, чумазые, в камуфляже, с автоматами наперевес.

С Толькой они познакомились в армии и крепко сдружились. Вместе подались в контрактники, вместе написали рапорт об увольнении. В первый же год службы к Тольке приклеилось прозвище Адавайте. Он всегда генерировал идеи, чего бы они ни касались – работы или досуга. Обычно так и начинал: «А давайте прапору сигаретку с анашой подсунем?», «А давайте на стрельбище, когда командир забухает со своими коллегами, обкусим у гранаты усики чеки, зафиксируем обломок внутри полоской скотча и принесем ему со словами: «Товарищ майор, три раза кидали – не взрывается, падла!», «А давайте прикроем Зеню, пусть в самоволку метнется, а то совсем зачах без увольнительных».

Толька умел нравиться людям. Может, потому что сам предпочитал видеть в них только лучшие качества.

Улыбка повернулся на бок, обняв подушку, и закрыл глаза. В армии он научился засыпать по команде, но с каждым годом эта привычка слабела, и порой требовались усилия, чтобы выкинуть из головы мусор и провалиться в невесомость. Где-то на грани между явью и сном Улыбка вновь услышал имя и фамилию, с недавних пор ставшие смыслом его существования.

Среди ночи проснулся от грохота и кошачьего воя. Сел на кровати, не сразу сообразив, что стряслось. Понадобилось несколько секунд, чтобы выяснить: Матильда спрыгнула с тумбочки и угодила лапой в оставленную на полу чашку. Испугалась и рванула от греха подальше – спрятаться в укромном месте и зализать душевную рану. Улыбка нехотя поднялся, поплелся на кухню, вытащил кошку из укрытия между плитой и батареей – ее излюбленного убежища – и принес обратно в комнату.

– Спи, толстуха, – приказал он, погладив питомицу и опустив ее на подушку.

Расстелил постель, снял шорты, повалился на кровать и моментально отключился. К счастью, спал спокойно, без сновидений.

На следующее утро проснулся за две минуты до звонка будильника. По-быстрому принял душ, побрился. Усмехнулся своему отражению. Улыбке всегда давали лет на пять-семь меньше, чем ему было на самом деле.

– Вводишь людей в заблуждение, – покачал он головой и направился в кухню кормить Матильду и готовить завтрак. Поскольку окна на ночь он оставлял открытыми, к утру квартира остывала, наполняясь редкой для лета сырой прохладой. Приятный озноб поднимал волоски на коже: Улыбка специально не вытирался полотенцем, чтобы ярче ощущать прохладу. Утро не навевает тоску, когда по озябшему телу гуляет ветерок, а легкие дышат свежестью.

Позавтракав и выпив чая, Улыбка окончательно взбодрился. У него оставалось еще несколько свободных минут до выхода, и он посвятил их обдумыванию дальнейших действий. План был относительно прост, главное – не спешить и соблюдать последовательность действий.

Самая сложная часть позади. Дальнейшая операция будет разворачиваться постепенно и осторожно. Спешить нельзя. Елизавета Гончарова далеко не простая женщина. Чертей в ней столько сидит – мало не покажется. Чтобы ненароком не выдать себя, нужно проявлять предельную бдительность.

Улыбка в который раз удивился, как удачно сложилась их первая встреча. Он, конечно, рассчитывал на успех, но чтобы так просто и сразу – в этом присутствовала львиная доля везения. Парень мысленно поблагодарил судьбу за оказанное доверие. Все шло как по маслу.

Часы указывали на то, что пора отправляться на работу. Улыбка поменял в миске воду, насыпал сухого корма, чтобы Матильда могла перекусить в его отсутствие, и покинул квартиру.

Глава 12

Они сидели в восточном ресторане на низких узорчатых диванах и курили кальян. Сизый дым висел в неподвижном воздухе, в помещении царил полумрак, и было отчетливо видно, как при каждой затяжке наливается красным и угасает на фольге уголек.

– Как твоя работа? – вяло спросила Лиза, передавая мундштук сидевшему напротив Джеку. От тепла и духоты тело размякло, а голова стала тяжелой. Хотелось закрыть глаза и задремать под тихую беседу.

– Работа радует, – Джек затянулся яблочным дымом и выдохнул.

– Новых экспериментов не планируешь?

Он улыбнулся:

– Пока нет.

Психотерапевту Кравцову, еще недавно мечтавшему исследовать процесс внушения искусственной амнезии, сейчас действительно было не до экспериментов с чужим сознанием. Он едва справился с экспериментом, подготовленным судьбой специально для него. Восемь незрячих недель изрядно встряхнули мировоззрение Джека. Он не изменился, не превратился в другого человека – просто стал замечать то, чему ранее не придавал значения, от чего отмахивался, как от ненужного сора. Можно считать себя умным и самодостаточным и следовать выработанным принципам, но никто не даст гарантии, что однажды не наступит момент, который заставит тебя усомниться в правильности выбранного пути.

С потерей зрения пришли злость и обида. Позднее Джек поймет: злость и обида – синонимы эгоизма. И если раньше собственный эгоизм не только не смущал его, а всячески им культивировался, то теперь пробуждал незнакомые, неловкие ощущения. Джек пытался идентифицировать их, но тщетно. Чувства были слишком неустойчивы и меняли форму, как дым под порывом ветра, оставляя едкое послевкусие то ли стыда, то ли сомнения. Никогда прежде Джек не испытывал столь неопределенного состояния. Оно не угнетало, но и не дарило восторг. Оно сопровождало его повсюду – куда бы он ни шел, о чем бы ни думал.

Джек осознавал, что единственный способ победить неопределенность – быть честным с самим собой. Он никогда не отворачивался от правды. Мог лгать другим, но не себе. Сейчас Джек проявлял предельную откровенность. Выворачивался наизнанку, чтобы вычленить тревожащий элемент, засевший в мозгу и не дававший покоя. Сидел в кресле пациента, не утаивая от внутреннего психотерапевта ни единой мысли. И все-таки не улавливал чего-то важного.