Когда вырастали крылья - С. Глуховский

Смутился Миронов - надо же такой досаде случиться! Вокруг ангара чисто прибрали весь строительный мусор, а столб забыли выкопать.

- Уберем, - заверил комэск начальника ВВС. - Это пустяк… Желаете ангар посмотреть? [68]

А Петр Ионович подозвал всех командиров и заявил:

- Обращаю ваше внимание на пустяк номер один. С него и начнем проверку - с «пустяка». Большая часть всех происшествий на земле и в воздухе происходит из-за пустяков.

…Когда, уже работая в Управлении, Миронов собирался в командировку, Петр Ионович его напутствовал:

- Будьте ко всему внимательны. К пустякам тоже.

6

Александр Александрович Туржанский (он сейчас генерал-майор авиации в отставке) принадлежит к той плеяде ветеранов, которым Петр Ионович вручал первые назначения на командирские должности. Фамилия Туржанского еще не раз будет названа, но для этой главы Александр Александрович рассказал эпизод из больших (Киевских) маневров Красной Армии.

Еще при жизни М. В. Фрунзе был объявлен приказ о создании «эскадрильи боевиков» - прообраза будущих штурмовых частей. Специальным самолетом-штурмовиком авиация тогда не располагала, и задача «эскадрильи боевиков» заключалась в том, чтобы на обычных разведывательных самолетах Р-1 проверить возможность штурмовки, изучить тактику стрельбы и бомбометания с малых высот по наземным целям. На эту роль авиации (особенно в борьбе против конницы) указывал, как известно, В. И. Ленин. Однако в середине двадцатых годов в некоторых авиационных частях действовал приказ, запрещающий летчикам при стрельбе или бомбометании снижаться до двухсот и менее метров. Бреющий полет расценивался чуть ли не как воздушное хулиганство, как нелепая игра со смертью.

К началу Киевских маневров (1928 год) в Военно-воздушных силах были четыре штурмовых эскадрильи - в Гомеле и Воронеже, Гатчине и Киеве. Киевской командовал Александр Туржанский, бывший летчик-истребитель, выпускник военно-воздушной академии.

Однажды, в самый разгар маневров, после того как штурмовая эскадрилья Туржанского атаковала на марше Бессарабскую дивизию конного корпуса Криворучко, комэска срочно вызвали в главный штаб. Едва Туржанский [69] представился наркому и начальнику ВВС, как услышал позади:

- Порубаю! Ты шо, бандит, нашкодил?

Туржанский круто повернулся и увидел комкора Криворучко в яростном гневе. Смущенный такой угрозой, комэск вопросительно посмотрел на начальника ВВС, и тут Петр Ионович вдруг расхохотался.

- Рубать мы умеем, товарищ комкор, - сказал Петр Ионович. - Дело нехитрое… Нуте-с, - обратился он к Туржанскому, - рассказывайте, как это вы целую дивизию вывели из строя.

Бессарабцы, действовавшие на стороне «синих», шли в конном строю из Бердичева на Фастов, не соблюдая маскировки. День выдался жаркий, в небе сгущались кучевые облака, предвещая грозу.

Туржанский и его летчики быстро и точно определили местоположение дивизии и нанесли по ней удар - внезапный, ошеломляющий. Все девятнадцать самолетов зашли в «хвост» колонны и пронеслись над нею, строча холостыми патронами из пулеметов. Перепуганные конники шарахнулись в лес, лошади артполка рванули в разные стороны, опрокидывая в кюветы пушки, повозки и походные кухни. На втором заходе эскадрилья «отбомбилась», а затем звено самолетов покрыло густой дымовой завесой потерявшую всякое управление колонну. Ко всем бедам ударил гром, разразился ливень. Когда наконец все стихло и прояснилось, вид у недавно обмундированной дивизии был плачевный. О вступлении в Фастов никто теперь и не помышлял.

Все это Туржанский узнал потом. А теперь он четко доложил, как летчики эскадрильи сочетают разведку с внезапной атакой, причем действуют не только днем, но и ночью, заранее обнаруживая плохо замаскированные цели. Назавтра нарком и Баранов отправились в 44-ю дивизию и на шоссе Киев - Житомир убедились, насколько точен был удар штурмовиков эскадрильи Туржанского.

На очередном разборе Баранов особенно подчеркнул беспечность некоторых командиров, пренебрегающих противовоздушной обороной.

- Не ругайте Туржанского, - обратился Баранов к кавалеристам, - не обижайтесь на него, а поблагодарите за то, что научил вас уму-разуму. Для того и маневры, чтобы действовать, как на войне. [70]

Маневры заканчивались. Возвращаясь из последнего ночного полета, Туржанский увидел на старте высокую фигуру начальника ВВС. После посадки Петр Ионович подробно расспрашивал Туржанского о делах и нуждах эскадрильи, говорил о будущем штурмовой авиации, а потом, будто невзначай, спросил:

- Не слетать ли нам сейчас?

Через полчаса они приземлились. Петр Ионович поблагодарил Туржанского:

- Только, пожалуйста, не подумайте, что я летал, как проверяющий. Хотел полюбоваться ночным Киевом. Можно мне простить такую слабость?

* * *

Через три года Туржанский был назначен командиром авиационной бригады Научно-испытательного института ВВС. Теперь они виделись чаще. Последняя и особенно памятная для Туржанского встреча произошла в канун ухода Баранова из Военно-воздушных сил, когда на Центральный аэродром приехали Сталин, Ворошилов и другие члены правительства для осмотра новой авиационной техники.

О той встрече - речь впереди. Эту же главу завершат три небольших воспоминания. Два из них принадлежат боевым друзьям Баранова по Туркестанскому фронту, а третье, и последнее, - человеку, не связанному с авиацией и армией.

7

С конца девятнадцатого года и до ухода Баранова в Военно-воздушный флот его секретарем и порученцем был Григорий Левин. Это может показаться странным, но, когда очень близко знаешь человека, рассказывать о нем трудно. Левин сопровождал Баранова в боевых походах, выполнял его особые поручения. Он жил с командиром под одной крышей и хорошо знал его склонности, привычки. Почему в памяти закрепляются с виду незначительные эпизоды и тускнеют, забываются куда более важные события? Не находя этому объяснения, мы полагаем, что таковы уж причуды человеческой памяти. Но вот Левин [71] ведет неторопливый рассказ, и выясняется, что зря сетует он на свою забывчивость. Память отбирает в свою безмерную кладовую как раз то, что достойно там храниться.

- Помню, ехали мы с Украины в Туркестан и в дороге я заболел. На путях у Курского вокзала, в Москве, увидел поезд Фрунзе, а там находился врач, брат Михаила Васильевича. Петр Ионович привел его ко мне. Я был настолько плох, что пришел в сознание только в госпитале и там узнал, что свалила меня оспа. Тягостно было на душе. Думал, что надолго, может быть навсегда, расстался я со своим командиром, который уже, вероятно, в пути к Туркестану. Вдруг слышу, кто-то стучится в окно. Оглянулся - за окном Петр Ионович и его жена. Знаками показывают, что передали для меня письмо и посылку. А вот еще случай, - вспоминает Левин. - Это было уже в Туркестане, где ночь застала наш отряд на высоком горном перевале. Обоз с теплыми вещами отстал, а холод лютый, и жечь костры опасно - вокруг рыскают банды басмачей. Был у нас только один полушубок. Но прежде чем его надеть, член Реввоенсовета Баранов снял с себя теплый свитер и отдал его красноармейцу.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});