Изумительное буйство цвета - Клэр Морралл

В ожидании Джеймса я читаю «Беллу, чернокожую красавицу». Страницы я перелистываю очень быстро, и когда Джеймс возвращается со свининой в кисло-сладком соусе, жареным рисом с яйцами и барбекю на ребрышках, я уже на середине книги. Я набрасываюсь на еду с огромным удовольствием. Джеймс действует более осмотрительно, его порции поменьше. Он следит за мной.

— Не так быстро, Китти, тебе потом будет плохо.

— Все в порядке.

«До следующего раза», — я научилась слышать его мысли. Но следующего раза не будет. В моей жизни нет больше утра, нет больше желтого. Я знаю: я не смогу больше видеть Эмили и Рози. И вот сейчас я иду вперед — в неизвестное…

Мы наедаемся до отвала и, взяв кофе в гостиную, оставляем посуду в кухне. Два года назад я принесла ему замечательный китайский коврик; блестящие золотые драконы выдыхают красно-оранжевое пламя. Коврик вносил в комнату жизнь и движение. Джеймс сказал, что ему понравилось, и коврик месяц пролежал на полу в гостиной. Затем, в один прекрасный день, он исчез. Он свернул его и спрятал, а может, даже вынес в мусорную машину. Тогда я ясно поняла, зачем мне нужна своя квартира. Его зияющая пустота была слишком похожа на зияющую пустоту внутри меня.

И все же недавно он купил кофейный столик, довольно красивый и, конечно, из светлого дерева. Мне страшно ставить на него кружку; боюсь, что от нее останется пятно, поэтому столик засел между двух кожаных кресел, производя впечатление хоть и функционального, но неиспользуемого предмета. А наши кружки укоризненно взирают на нас с пола.

— Давай же, Джеймс, — говорю я, усаживаясь в кресло с ногами. — Давай, ну хоть раз в жизни, выкинем что-нибудь эдакое: возьмем и уедем. Никто и заметить-то не успеет, как мы уже вернемся.

Он с опечаленным видом потягивает свой кофе.

— Это просто… — (Я жду.) — Я думаю, нам следует все как-то организовать. Связаться с моими знакомыми в Нью-Йорке, сообщить им, когда мы приедем, чтобы они забронировали номер в отеле и подыскали тебе какого-нибудь сопровождающего на то время, когда я работаю.

— Но я не хочу никакого сопровождающего. У тебя же будет хоть какое-то свободное время?

— Да, конечно. Но нам нужна по крайней мере неделя на сборы…

— Давай примем компромиссное решение. Поедем через четыре дня.

Он ухмыляется.

— Хорошо. Завтра я им позвоню, и начнем приготовления.

— Но никаких сопровождающих.

Он улыбается:

— Идет.

Мы сидим и смотрим друг на друга, ошеломленные собственной смелостью. Мы действуем стремительно. Мы делаем то, что нам хочется, не спрашивая ни у кого. Обычно я слишком труслива, а Джеймс слишком осторожен.

— Мне всегда хотелось поехать в Нью-Йорк, — говорю я.

— Адриан говорит, что стоит подняться на Эмпайр-стейт-билдинг. Там есть такое место со стеклянным полом, откуда можно разглядывать Нью-Йорк, лежащий прямо у тебя под ногами.

Я и не знала, что он говорил об этом с Адрианом. И конечно же не предполагала, что он послушал его.

— Надо будет подняться на статую Свободы.

— Не думаю, что это такая уж хорошая идея. Там полно народу, и нам придется долго стоять в очереди.

— Ты прав, — говорю я. — Но мы же будем в отпуске. Не будет никакой спешки.

— Но я же еще должен работать…

— Знаю, знаю. Но все равно, все будет нормально. Мы сделаем абсолютно все, что захотим.

Я бы с удовольствием оставалась в постели или читала, уютно устроившись и поджидая его.

Какое-то время мы вместе сидим в тишине. Это именно то, что всегда мне нравилось в Джеймсе. Мы вдвоем умеем создавать добрую тишину. Что-то существует между нами, чему не нужны слова и действия. Это «что-то» обосновывается вокруг нас, и вот сейчас я явственно чувствую, как оно нежно парит вокруг, готовое завернуть меня в свои туманные складки, как в нежнейшую кружевную шаль. Я хочу, чтобы оно было таким всегда, это «что-то» внутри нас. Оно соединяет нас изнутри, проходит через наши руки, оно спокойно, истинно и благотворно.

— Я должна закончить эту книгу, — говорю я. — Обещала Кэролайн вернуть ее завтра.

Он нежно улыбается. Вот когда я люблю его больше всего: когда он принимает меня такой, какая я есть. Ему нравится, что я делаю все, что хочу.

— Конечно. Я пойду помою посуду, а потом и сам поработаю.

Он дает мне бумагу с карандашами и, захватив кофейные чашки, идет в кухню своей неровной походкой. Мне слышно, как он движется по кухне, все моет, вытирает.

Он ничего не оставляет сушиться. Я нахожусь именно в том умиротворенном состоянии, которое всегда ищу, но редко нахожу, а продолжается оно лишь считаные минуты. Я это прекрасно знаю: у него нет длительности. Оно похоже на пир в голодный год.

Мы тихо работаем вместе. Под щелканье его клавиш легко работать. Я заканчиваю книгу и кратко записываю возникшие мысли. Она мне понравилась. Нужно только продумать, как изменить название.

Я поднимаюсь и иду к Джеймсу, сидящему за письменным столом. Он встает почти в тот же момент, и мы встречаемся посреди комнаты. Вот почему я вышла за него замуж.

Я обвиваю его руками и кладу голову ему на плечо. Он обнимает меня и гладит по волосам. Мы быстро идем в спальню, потому что так стоять нам не очень удобно. Я выше, и возникает какое-то геометрическое несоответствие. Углы не вписываются, линии не совпадают.

Когда я просыпаюсь, часы показывают семь утра. Джеймс лежит ко мне спиной, расслабленный и теплый. Я хочу, чтобы этот миг был со мной все время, тогда не будет будущего, тогда он станет моей жизнью. Все остальное лишь иллюзия, мир фальшивых красок. А что, если не двигаться, и, может, тогда это будет длиться и длиться, и внутри меня больше не появится та пустота.

Что-то в моем пробуждении заставляет проснуться и Джеймса, как будто он улавливает, что мы постепенно начинаем утрачивать нашу тишину. Кажется, он знает, что в моей голове уже реальные мысли, а не грезы снов. Он переворачивается и прижимается лицом к моему плечу, его руки обнимают меня нежно и бережно.

— Ты проснулась? — шепчет он.

— Мммм…

— Я хочу…

Он не продолжает, потому что я знаю его желание. Я знаю: он хочет, просыпаясь каждое утро, находить меня здесь. Но я не могу этого сделать. Существуют лишь отдельные моменты, когда я в порядке и он в порядке. Когда этот его белый цвет так замедляет бег, что все желтые, красные и синие краски его спектра встречаются с моими и погружаются в них, придавая завершенность неистовому вращению красок внутри меня. Мы смотрим друг на друга, мы сочетаемся совершенно. Это происходит только в том случае, когда нам удается правильно распределить цвета, распределить равномерно между собой.

— Китти?

— Мммм?..

— Ты принимаешь таблетки?

Удобно разместившаяся между нами теплота моментально улетучивается. Я отталкиваю его руки и вскакиваю с кровати.

— Мне нужно поработать, — говорю я.

Одеваюсь, повернувшись к нему спиной. Забираю свою книгу и бумаги, которые он вчера аккуратно сложил на кофейном столике, и позволяю себе удалиться.

Я действительно не понимаю, почему плачу.

Мы едем поездом в Лондон и берем такси до Хитроу. Это ужасно дорого, но Джеймс зарабатывает много, а тратим мы редко. У нас только ручной багаж, потому что чемоданов у нас вообще нет, а если б даже и были, нам нечем их заполнять.

— Мы там купим все, что нам нужно, — говорит Джеймс. — В Нью-Йорке все дешевле.

Я очень возбуждена от этой поездки за границу. Во время медового месяца мы ездили в Венецию на пароме и на поезде. И я совсем не могла спать в поезде и часами смотрела в окно, даже в темноте. Мы мчались мимо мест и названий, которые я видела только на карте: Париж, Женева, Милан. Хотелось увидеть все эти места и удержать в памяти на случай, если я не попаду туда снова.

Мы оставили Бирмингем едва пробудившимся и прибыли в Хитроу ранним утром, серым и холодным. Есть в этом времени суток какое-то уныние, и вся Англия представилась мне только сейчас просыпающейся, готовящейся прожить еще один самый обычный день. А мы — убегаем. Мне хочется подпрыгнуть и бегать вокруг, как маленькой, хочется кричать от радости. Так трудно сидеть спокойно и притворяться терпеливой.

Мы внимательно слушаем объявления и следуем в нужном направлении. Зал отправления полон праздношатающихся.

— Я не забыл выключить центральное отопление?

— Нет.

— И кому это пришла в голову мысль уезжать в такое нелепое время?

— Тебе.

— Думаешь, они на самом деле будут давать нам горячий десерт?

— Не имею понятия.

Через какое-то время я начинаю понимать, что Джеймс вовсе не испытывает возбуждения, подобного моему. Я прислоняюсь к нему и притворяюсь дремлющей, подскакивая при каждом новом объявлении, но Джеймс кажется напряженным и строгим. Уж не из-за встречи ли с американцами он нервничает?