Шестьдесят рассказов - Дональд Бартельми

«Тебе-то хорошо, тебе не нужно сдавать этот Государственный писательский экзамен, — сказал Эдгар ей в спину. Затем, в знак примирения, он подкинул еще один ответ: — Брэнд, так, глейв, клеймор».

«Это что, ответ?» — спросила Барбара, не поворачиваясь.

«Ну конечно. Так какой вопрос?»

«Не знаю», — признала Барбара, с удовольствием возвращаясь к нормальному женскому статусу ничегонезнания.

«Все эти четыре слова означают меч. Они архаичные».

«Ну вот потому я их и не знаю».

«Да уж понятно», — свредничал Эдгар; Барбара имела обыкновение говорить вот такие вот совершенно очевидные вещи, просто чтобы что-нибудь сказать. «Такие ело ва вставляются кое-где в текст для его оживления, — объяснил он. — Эти слова, они хоть и старые, но такие старые, что, получается, вроде как новые. Только тут нужно действовать осмотрительно, чтобы контекст подсказал читателю, о чем, собственно, речь. Нельзя, чтобы просто затемнялся смысл». Барбара, как правило, изображала интерес к подобным разговорам, поэтому Эдгар любил объяснять ей тонкости литературной техники.

«А хочешь, я прочитаю тебе, что я написал для письменной части?»

«Читай», — сказала Барбара, скривившись, как от боли; его затея все еще вызывала у нее резкое неодобрение.

«Это будет начало», — сказал Эдгар, вытаскивая исписанные листы желтой бумаги.

«А какое название?» — спросила Барбара, поворачиваясь к нему лицом.

«Названия я еще не придумал, — сказал Эдгар, — Так вот, это начало». Он начал читать:

«В городе А.___ округа И.___ жила некая мадам А._____,

супруга барона А.___, находившегося на службе у молодого

Фридриха II Прусского. Барона, слывшего человеком способностей необычайных, помнят в первую очередь по широко известному и совершенно необъяснимому промаху, допущенному им в битве под Кельном; отведя в наикритичнейший момент сражения находившуюся под его командованием колонну, он снискал себе печальную славу главного виновника поражения, понесенного Фридрихом, каковое стоило жизни тринадцати тысячам из тридцати трех тысяч солдат, участвовавших в битве с прусской стороны. Так уж случилось, что замок, где укрывалась от бедствий войны мадам А., находился совсем неподалеку от поля сражения, так что фактически отвод ее супругом вверенных его командованию войск поставил замок в весьма опасное положение, и в тот же самый момент, когда мадам А.______ узнала от капитана Орсини, что супруг ее умер от своей собственной руки, ей сообщили, что большой отряд пандуров — венгерской иррегулярной легкой кавалерии, наводившей ужас своей необыкновенной жестокостью, — уже барабанит в ворота замка».

Эдгар остановился, чтобы перевести дыхание.

Барбара взглянула на мужа с некоторым удивлением. «Начало меня захватило. В смысле, что больше, чем обычно». Она присела на диван-кровать, чувствуя слабые проблески надежды.

«Спасибо, — сказал Эдгар. — А хочешь, я прочитаю, как там дальше сюжет развивается?»

«Давай».

Эдгар отпил воды из стоявшего под рукой стакана.

«Человека, принесшего мадам А.___ столь ужасную новость, связывали с ней довольно необычные отношения, он и был ее любовником, и не был. Джакомо Орсини, второй сын в одной из знатных семей Сиены, с юности ощущал религиозное призвание. Он стал священником, но не из тех, важных, что делают карьеру в FuMe и при дворах вельмож, а скромным сельским священником в одном из северных приходов. И здесь его постигло несчастье весьма необычного свойства. Как известно, Фридрих Вильгельм I, отец нынешнего монарха, страстно стремился создать лучшую в Европе армию. Крошечная Пруссия просто не могла предоставить мужчин в количествах, достаточных для осуществления столь честолюбивого замысла, а потому прусские вербовщики шныряли по всей Европе; нередко бывало, что тех, кого им не удавалось заманить на королевскую службу посулами щедрого жалования, они попросту похищали. Нужно заметить, что Фридрих особо ценил высоких, молодцеватых солдат и сформировал лейб-гвардейский полк, куда набирали исключительно людей огромного роста, настоящих великанов, и пусть этот полк служш мишенью для многих насмешек, выглядел он весьма внушительно и устрашающе. На свою беду, Джакомо Орсини был высок ростом, хорош собой и обладал прекрасной осанкой; похищенный рекрутами во время мессы, прямо от алтаря, с гостией в руках…»

«Очень увлекательно», — сказала Барбара, ее глаза сверкали неподдельным интересом.

«Спасибо», — кивнул Эдгар и продолжил.

«… Он прослужил в лейб-гвардии десять долгих лет. После смерти Фридриха Вильгельма полк был расформирован (что являлось одной из мер по сокращению государственных расходов), однако бывший священник, успевший за это время не только привыкнуть к военной жизни, но и полюбить ее, тут же поступил на службу к новому королю в чине капитана».

«И все это исторически точно?» — спросила Барбара.

«Ничто из этого не противоречит известным фактам», — заверил ее Эдгар.

«Получив назначение в штаб барона А.____, он стал частым гостем в его доме, а потому не мог не встретиться с прелестной Ингой, мадам А.___, бывшей значительно младше своего супруга и обладавшей многими высочайшими достоинствами. Между ними возникла глубокая привязанность, несколько необычная в том отношении, что ни он, ни она никогда не выказывали ее внешне. Однако оба они знали о существовании этого чувства, втайне им упивались и черпали огромное наслаждение из самой невинной близости друг к другу. Однако такое положение вещей служило источником не только радостей, но и печали, ибо Орсини, проявлявший, казалось бы, высочайшую, безукоризнейшую сдержанность, считал тем не менее, что уже признаваясь себе самому в своей любви к мадам А. он предает барона, человека в высшей степени справедливого и благородного, которому, не лишним будет заметить, Орсини многим был обязан. Угрызения совести заставляли его видеть себя чем-то вроде шакала, рыщущего в поисках наживы вокруг домашнего гнезда своего благодетеля, в чьей семейной жизни, бывшей до того цельной и гармоничной, появился за последнее время некий, пусть и самый малый ущерб».

Роза стояла в своем белом халатике, удивленно глазея на отца, который все говорил и говорил драматическим, дрожащим от возбуждения голосом.

«Барон же, со своей стороны, отнюдь не был слеп к чувству, связывавшему, пусть и в стесненной форме, его молодую жену с эффектным сиепцем. Мало того, именно эта связь, приобретшая в его воспаленном воображении куда более прямой характер, чем то было на самом деле, толкнула оскорбленного супруга на ужасающее преступление, ибо отвод войск с поля битвы в самый критический ее момент, столь сурово осужденный как современниками, так и историками, отнюдь не был ни тактической ошибкой, ни проявлением малодушия, но вполне сознательным действием, направленным на достижение вполне конкретного результата: соединить предполагаемых любовников в замке, оставив их беззащитными перед кровожадной яростью пандуров. Мнимое самоубийство барона было жестоким фарсом — он остался жить и лишь затаился в укромном месте».

Эдгар смолк.

«Быстрое развитие», — одобрительно кивнула Барбара.

«А хочешь, я прочитаю конец?»

«Конец? Ты уже добрался до конца?»

«Хочешь, я прочитаю конец?» — повторил Эдгар.

«Да».

«Конец у меня есть, а середины еще нет», — смущенно объяснил Эдгар.

«У тебя нет середины?»

«Так хочешь ты послушать конец или не хочешь?»

«Да, прочитай мне конец». Вспыхнувшая было мечта о приличествующей полупрофессиональному писателю квартире не выдержала столкновения с грубой действительностью. Середины еще не было.

«Последний абзац звучит так:

«Пока разворачивались все эти события, Фридрих пребывал в своем берлинском замке. Желая развеяться после кельнской катастрофы, он сочинил сонату для флейты, о коей все критики единодушно сошлись, что она прелестна и ничуть не уступает сонатам Георга Филипа Телеманна».

«Это ирония», — понимающе сказала Барбара.

«Да», — нетерпеливо отмахнулся Эдгар, явно готовый взорваться.

«А как же середина?»

«У меня нет середины!» — прогремел Эдгар.

«Что-то же должно случиться между ними, между Ингой и этим, как его, — продолжила Барбара, — Иначе рассказа не будет». Как была ты шлюхой, так и осталась, думал Эдгар, глядя на жену. Только переоделась домашней хозяйкой. А вот дочка просто прелесть, ничем не хуже тех, что рождаются в удачных браках.

Тем временем Барбара начала рассказывать историю, приключившуюся с одной из ее подружек. Эта девушка гуляла с одним мужиком и подзалетела. Этот мужик отправился в Севилью посмотреть, действительно ли ад — город, во многом на нее похожий[9], а девушка осталась в Чикаго, и у нее случился выкидыш. Тогда она полетела следом, чтобы выяснить с ним отношения, и они гуляли по улицам, заходили во всякие старые церкви и все такое. И в первой же церкви, куда они зашли, прямо в алтаре стоял крошечный-крошечный белый гробик, весь устланный цветами.