Звезда победы - Виктор Стариков

Сазонов вышел. Дверь гулко захлопнулась за ним.

…В кабинете горела только настольная лампа. Фомичев не заметил, как вошла Марина Николаевна. Она постояла, пристально рассматривая его.

— Владимир Иванович! Можно?

Он торопливо встал.

— Извините. Ждал вас.

— Может быть, я не во-время? У вас какие-то неприятности?

— Да, в ватержакетном. Вероятно, слышали.

— По всему заводу разговоры идут.

В полумраке глаза ее мягко блестели. Всегда она разговаривала с Фомичевым несколько вызывающе, словно продолжая тот самый разговор в лаборатории. Но сегодня в ее голосе звучала теплота.

Ой хотел узнать, что она думает о происшествии в ватержакетном цехе.

— Разве теперь разберешься… Сазонов раздул всю историю. Ох, какой это стал тяжелый человек! Вздорный, мелочный. Я слышала, что его собираются снимать…

— Пока оставили, но, очевидно, снимем. А как бы вы поступили?

— Попыталась бы отстоять его. Разве Сазонов уж так безнадежен? В войну он хорошо вел цех. Ну, правда, тогда тоже у него бывали неприятности с рабочими. Но инженер он опытный. Неужели вы за то, что надо его снять?

— Не решил… Мне казалось, его еще можно отстоять, заставить работать. Сегодня мы с ним, вероятно, окончательно разошлись. Но почему вы говорите только о Сазонове? А Годунов?

— Виноват, конечно, во всем Сазонов. Он ведь плохо относился к Годунову, даже я это замечала. Сазонов бывает несправедлив к людям.

— И все это перед самым началом работ на второй печи. Я очень надеюсь на успех. Поправить печь — половина дела. В два часа ночи будем делать взрывы.

— Я тоже собираюсь пойти в цех.

Марина Николаевна раскрыла папку, и они замялись делами обогатительной фабрики.

Несколько раз Марина Николаевна взглянула на расстроенное лицо главного инженера и вдруг, как девчонка, прыснула в кулак:

— Какое у вас постное лицо… Что вы из-за пустяков расстраиваетесь? Сазонов вам все заслонил. Посмотрите на завод в целом. Я хожу по цехам — и мне радостно. Какое соревнование разгорается. Ведь вы уже многое успели. Порядка стало больше. Смотрите: обогатители повышают производительность, влажность снижают, у Фирсова тоже хорошо дела идут. У всех боевое настроение. Вишневский мне сегодня цветы подарил и сказал, что это в счет победы в будущем месяце.

— Ах, вот как!.. Ну, я с ним еще поговорю насчет будущего месяца. Не обрадуется!

…В цехе шли последние приготовления к взрыву. Распоряжался всем Годунов. Фомичев с мастером обошли печь. Как будто можно быть спокойным. Все сделано правильно, Годунов держит себя в руках.

— Сазонов смотрел?

— Вместе готовили, Владимир Иванович.

На площадке появились Немчинов и Данько. Оба приветливо поздоровались с Годуновым, как будто не было недавней истории. Мастер повел их к печи.

Марина Николаевна стояла в стороне, чтобы не наглотаться газа. Пришли Вишневский и Гребнев, остановились возле Марины Николаевны.

Только Сазонова нигде не было видно.

Тревожное чувство ожидания владело всеми. Рабочие двигались молча, сознавая важность происходящего. Электровозы замедляли ход, проходя мимо печи, и машинисты с любопытством оглядывали собравшихся.

Появился Сазонов. Губы у него были твердо сжаты, лицо замкнутое, неприветливое.

— Попрошу всех лишних людей с площадки удалиться! — распорядился он.

Все, за исключением Фомичева и Сазонова, спустились вниз и столпились возле навеса с запасными частями. Тут же стояла группа рабочих — ватержакетчиков, ожидавших результатов взрыва.

— Где же Годунов? — нетерпеливо спросил Сазонов. — Можно начинать, Владимир Иванович?

— Начинайте…

Из-за печи показался Годунов.

— У меня все готово.

— Пора, Годунов, — сказал Фомичев. — Как условились: не больше двух зарядов в один прием. Если взрыва не будет, к печи не подходить. Через десять минут начинай.

Выключили на печи дутье. На площадке стало тихо. Электровоз, подходивший с составом руды, остановился и, подавая тревожные сигналы, стал медленно оттягиваться назад.

Годунов пошел к печи. Двое рабочих последовали за ним.

Годунов наклонился, заглянул в печь, выпрямился. Рабочие подали ему заряд, насаженный на длинную пику. Мастер быстро опустил его; таким же рассчитанным движением опустил второй — все трое отскочили от печи. Раздался взрыв. Сноп искр и кусочки раскаленной спекшейся шихты вылетели на площадку. Все трое подбежали к печи, повторили операцию. Новые взрывы. И так несколько раз.

«Должно все пройти хорошо», — подумал Фомичев. Он провел рукой по влажному лбу и посмотрел на Сазонова. Инженер напряженно следил за действиями Годунова.

Мастер и рабочие зашли с другой стороны печи. Теперь их уже не было видно, только слышались время от времени взрывы, и опять вылетали на площадку снопы искр и раскаленные куски шихты.

Произошла какая-то заминка. Фомичев и Сазонов тревожно переглянулись.

— Что такое? — пробормотал главный инженер.

Он двинулся к печи.

— Владимир Иванович! — предостерегающе сказал Сазонов, схватив его за рукав.

— Пустите…

Но в это время из-за печи вывернулся Годунов, увидел инженера и предостерегающе махнул рукой:

— Назад!

Раздался самый сильный взрыв. Фомичева и Сазонова осыпало искрами и раскаленной пылью.

— Все! — торжествующе крикнул Годунов.

Инженеры побежали к печи.

Стоявшие внизу слышали только взрывы, чередовавшиеся через разные промежутки времени. Напряженное ожидание исхода опыта не покидало их. Когда сверху крикнули: «Все!» — они, толкая друг друга, побежали к лестничке.

Годунов, стоя рядом с инженерами, рассказывал:

— С правой стороны очень крепкая корка оказалась, как приваренная. Сделали два взрыва — не отстает. Тогда я заложил двойной заряд. Сорвало!

Немчинов и Данько первыми поднялись на площадку. Их встретил возбужденный Сазонов.

— Кажется, все в порядке, — доложил он директору и парторгу.

Подошли Кубарев и Годунов.

— Теперь у вас есть все возможности показать превосходную работу, — сказал Данько, обращаясь ко всем троим. — Начинайте в цехе соревнование за самые высокие технические показатели, открывайте лицевые счета в фонд пятилетки. Товарищ Сазонов поможет вам в этом. Ведь поможете, товарищ Сазонов?

— У нас уже идет соревнование, — нехотя ответил Сазонов.

— Какое же это соревнование — без огня и страсти? Нет у вас подлинного соревнования. Вот теперь самое время по-настоящему начать его. Ведь вы славно работали, умеете работать, были совсем недавно первыми в рядах соревнующихся.

Фомичев, довольный, осматривал печь. Глыба холодных материалов отошла от печной кладки и распалась на крупные куски. С силой гудел в печи воздух, языки зеленого пламени, радуя сердце, вихрились на поверхности. Теперь только усилить тепловой режим — и ватержакет «пойдет». Словно тяжелый груз свалился с плеч Фомичева.

Подошел Годунов.

— Поздравляю, — сказал взволнованно Фомичев и крепко пожал руку мастера.

Обойдя печь и вернувшись на верхнюю площадку, Фомичев увидел Сазонова и Марину Николаевну. Директор и парторг ушли домой.

— Видишь, как все хорошо получилось, — сказал Фомичев. — Ведь можно было обойтись без остановки печи.

— Все хорошо, что хорошо кончается, — сдержанно заметил Сазонов. — Посмотрим, как в работе печь себя покажет.

— Это уж от тебя зависит. Годунов! — крикнул главный инженер, заметивший мастера. — Теперь домой — отдыхать.

— Подежурю до утра, — сказал Годунов, подходя; он не мог скрыть радости и, разговаривая, все оглядывался, прислушивался к реву воздуха в печи.

Фомичев сейчас испытывал одинаково доброе чувство к начальнику цеха и мастеру. Вот бы им всегда так работать! Как это Сазонов не может понять радости таких минут в цехе? Большое дело сделали — теперь все у них пойдет лучше и легче. Они одолели подъем. Начинается настоящая работа, а впереди столько может быть еще радостных удач и достижений.

Сазонов постоял еще немного и, сославшись на что-то, покинул цех. Держался он подчеркнуто вежливо, на Фомичева старался не смотреть.

Фомичев пошел проводить Марину Николаевну.

— У вас будут еще просьбы? — лукаво спросила она.

— Непременно. Строжайший контроль за ватержакетным цехом. Самый строгий и придирчивый. Ведь взяли мы одно препятствие, — удовлетворенно произнес он. — Сазонов меня порадовал: захотел — и все подготовил. А вам спасибо. Вы всех начальников так подтянули: стали интересоваться потерями, и вот уже потери пошли вниз.

— Невелика моя помощь. Вы сами теперь стали интересоваться центральной лабораторией.

Они уже давно стояли у подъезда.

— Что же, — протяжно сказала Марина Николаевна. — Всех вы поздравляли, теперь и я вас поздравляю с преодолением первого рубежа обороны противника. Кажется, так говорят на вашем военном языке, — она протянула ему руку. — До свиданья, — и исчезла в темном подъезде.