Чара силы - Галина Романова

Ночь давно вступила в свои права, а они все сидели у костра и разговаривали. Не сводя отеческого взора с чары, только что получившей имя, Даждь негромко и не спеша повествовал о своем–пути, что начался прошлой осенью, полгода назад.

Хорс оставил его на уединенном острове, среди скал и чахлых кустов наедине со своими мыслями. Хорс навещал брата, но большую часть времени Даждь был предоставлен сам себе. В раздумьях шли дни, и однажды решение пришло. Так из упавшего с небес камня начала рождаться эта чара. Явившийся ближе к концу работы Хорс молчаливо одобрил сделанное и намекнул, что Даждь на верном пути. Грааля должен был оживить напиток или еще что‑то иное, но Хорс предоставил решение этого вопроса брату и только пожелал ему удачи, в начале весны переправив его на берег тем же способом — по воздушному мосту. За относительно благополучную зиму витязь не забыл о своих преследователях и пробирался домой на. север, к священным источникам, окольными путями и нехожеными тропами. И только случай был причиной того, что он оказался в местах, где повстречался с Агрик ом.

Потом настал черед юноши рассказывать. Даждь, не перебивая, выслушал его повесть об ужасной смерти отца и всех родных, а когда Агрик замолчал, промолвил, глядя на огонь:

— И все‑таки я не совсем понял… Прости, если причиню тебе боль, но объясни еще раз — Почему отец отрекся от тебя?

Отрок пристыженно опустил глаза.

— Я проклятый, — виновато ответил он. — Жрецы предсказали, что родится девочка, и отец поспешил обрадовать соседнего князя, что он обручит свою дочь с его сыном, чтобы заключить долголетний мир… Отец тогда хотел объединить всех под своей рукой, ему был нужен долгий, на годы, мир… А родился я. — Агрик говорил так униженно, словно чувствовал свою вину в том, что родился. — Мать умерла родами, а повитуха говорила, что в тот миг, когда ребенок родился, на окно бани села черная птица. Она крикнула, подул ветер, все потемнело, а когда мрак рассеялся, остался я… В тот же день пришло известие с дальних застав о нашествии чужаков с юга, и отец решил, что это я накликал беду.

Он проклял меня, сказав, что я рожден лесной нежитью. Меня отнесли в лес и оставили у подножия священного дерева. Там меня нашли изверги. Они ничего не знали обо мне, принесли домой и приняли… Я вырос у них как родной сын, а потом, когда отец был на охоте, случайно попался ему на глаза. Мы столкнулись на тропинке, и он, уж не знаю как, признал меня сразу… Моим приемным родителям и мне велели убираться из тех мест подальше, и мы ушли.

Но я хотел знать правду о себе и позднее тайно решил вернуться. О, как меня отговаривали! — Агрик отчаянно скрипнул зубами. — О, если б я знал, что так все кончится!.. Но тогда я хотел знать правду, и я пошел… Я тайком пробрался на княжий двор, где все узнал о моем рождении — вплоть до подробностей. Я решил уйти насовсем, но не придумал ничего лучшего, как по дороге назад украсть у кочевников лошадь… Я же не знал, что их кони злее бешеных волков! А я спешил, опасаясь, что отец вышлет за мной погоню и меня убьют его кмети… О, если б я знал!

Агрик сжался в комочек, обхватив голову руками и мелко дрожа. Даждь прищурился, вглядываясь в его сгорбленную спину. Над отроком и в самом деле витала какая‑то сила, но ее не надо было бояться — скорее, наоборот. Именно она смогла дотянуться, позвать Даждя на помощь, и она же поддержала отрока в борьбе за жизнь. Она могла сослужить юноше еще не одну добрую службу — если управлять ею умело.

Даждь ласково погладил Агрика по голове.

— Утешься, — молвил он. — Мы отомстим. Вместе. Ты еще увидишь кровь своих недругов.

Отрок медленно выпрямился. Глаза его лихорадочно вспыхивали.

— Отомстим? — хриплым голосом переспросил он. — Но почему?.. Почему вы, господин? За что — вы?

Даждь отрешенно смотрел на потухающий огонь. Губы его были стянуты в тонкую линию.

— Я не люблю, когда людей убивают вот так — исподтишка, — тихо ответил он.

* * *

Агрик был готов на коленях умолять Даждя, целовать ему руки, обнимать сапоги, со слезами упрашивая взять его с собой, но витязь остался неумолим. Подняв отрока, как щенка, он оттащил его в кусты и бросил там, велев ждать и не высовываться. Он оставил ему немного хлеба — чтобы легче было терпеть ожидание — и нож для защиты. Сам же он не взял даже оружия, схоронив свой меч в дупле дерева, и направился к становищу кочевников.

Агрик рассказал ему, как добраться до него, но найти обидчиков отрока оказалось гораздо проще — их было слышно издалека. Ржали кони, ревел скот, брехали и визжали собаки, переговаривались люди. Вскоре запахло дымом костров и варевом.

Хорс ступал бесшумно, как призрак, подвозя хозяина к становищу со стороны леса. Но разглядеть кочевников повнимательнее Даждь не успел.

Внезапно впереди затопали копыта. Степняки не могли ужиться с лесом, научиться растворяться в нем, а потому сторожевой разъезд витязь заметил издалека. Но скрываться ему не было нужды, и он направил коня навстречу чужакам.

Они увидели его, почти столкнувшись нос к носу. Длинные копья наклонились, почти касаясь всадника, и Даждь искусно изобразил на лице удивление, смешанное со страхом.

— А ну, стой! — рявкнули на него.

Витязь еле скрыл улыбку — язык оказался ему знаком. Более того, он тотчас же понял, откуда гетты взялись так далеко на востоке.

Три года назад на границе между Кельтикой и Дикими Лесами вогезов был разрушен союз геттских племен. Даждь тогда сражался на стороне вогезов. Племена кочевников были разбиты, а их остатки рассеялись по земле. Эта орда, очевидно, была из числа сбежавших.

Гетты с запада лучше знали наречия тех мест, а потому Даждь, делая вид, что не понимает их, торопливо заговорил сразу на всех западных наречиях, выбирая из каждого по одному–два слова.

Конники выслушали его сбивчивую речь и решительно взяли его в кольцо. Их копья остались нацелены на всадника, и Даждь понял, что его собираются отвести в стан.

Оказавшись среди палаток, кибиток и снующих туда–сюда людей, он понял, что это и в самом деле остатки разгромленного союза — узнавался знакомый символ, к которому его подводили: орел, державший в лапе по мечу, а в клюве — прядь волос из хвоста белой лошади.

Но вождя кочевников Одореха Хромого, к которому его подвели, он никогда не видел прежде и от души обрадовался этому.

Одорех придирчиво осмотрел незнакомца, стоящего перед ним. В это время один из воинов подбежал и почтительно прошептал ему на ухо:

— Мой хан! Этот человек говорит на западном наречии, но понять его трудно. Он говорит, что пришел с миром…

Взгляд Одореха заметно потяжелел, и Даждь понял, что тот первым подумал о разгроме, который нанесли его воинству люди с запада. Даждь был из числа бывших врагов, с которым не собирались церемониться. Что ж, с одной стороны, для его плана это было даже лучше…

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});