В безумии - Клиффорд Саймак

Доктор Рэйвен поставил чашку.

— Я мог бы заранее предположить, что ты озадачишь меня. Ты делал это все время. У тебя сверхъестественная способность поставить именно тот вопрос, на который человеку трудно ответить.

— Я больше не буду вас озадачивать, — заверил его Саттон. — По-моему, вы нашли какие-то хорошие, можно сказать, даже лучшие черты в глухих религиях.

— Ты нашел новую религию?

— Нет, — ответил Саттон, — не религию.

Церковный колокол все звонил, а девушка, которая смеялась, ушла. Шаги на тротуаре были уже далеко.

— У вас не было когда-нибудь чувства, — спросил Саттон, — как будто вы сидите и слушаете то, что, как вы знали, вам не дано было услышать?

Доктор Рэйвен покачал головой:

— Нет, не уверен, что я когда-нибудь это чувствовал.

— Если бы вы услышали, что бы вы сказали?

— Я думаю, — сказал доктор Рэйвен, — что я был бы так же озадачен этим, как ты сейчас.

— Мы жили одной верой, по крайней мере, восемь тысяч лет, а может, и больше. Наверняка, больше. Потому что то, что заставляло неандертальца красить берцовые кости в красное и ставить черепа к востоку лицом, должно было быть верой, слабым проблеском чего-то вроде веры.

— Вера, — мягко произнес доктор Рэйвен, — это могучая вещь.

— Да, могучая, — согласился Саттон, — но даже в ее силе — признание нашей слабости. Наше собственное признание того, что мы должны иметь посох, чтобы опереться, выражение надежды и убеждения в существовании какой-то высшей власти, которая укажет нам путь и даст руководство.

— Ты не ожесточился, Аш, тем, что нашел?

Где-то громко тикали часы во внезапно воцарившейся тишине.

— Доктор, — внезапно спросил Саттон, — что вы знаете о судьбе?

— Странно слушать, как ты говоришь о судьбе. Ты всегда был человеком, не склонным поклоняться судьбе.

— Я имею в виду документальную судьбу, — пояснил Саттон. — Не абстракцию, а фактически существующую вещь, действительную веру в судьбу. Что говорят записи?

— Всегда были, есть и будут люди, которые верили в судьбу, — сказал доктор Рэйвен. — Некоторые из них, по-видимому, с оговоркой. Но в основном они не называли это судьбой, а считали это счастьем или предчувствием, или вдохновением, или чем-нибудь еще. Существовали историки, которые писали об очевидной судьбе, но это было не более чем слова. Просто сомнительные выверты. Конечно, были и фанатики, и те, кто верил в судьбу, но практиковал фанатизм.

— Но свидетельства нет, — возразил Саттон, — нет фактического доказательства вещи, называемой судьбой. Подлинной силы, живущей, жизненной субстанции. Что-то, до чего можно дотронуться.

Доктор Рэйвен покачал головой.

— Нет, насколько я знаю, Аш. Судьба, в конце концов, всего лишь только слово. Это не то, что можно наколоть на булавку, вера-то тоже могла быть не более чем слова. Но миллионы людей за тысячи лет сделали ее подлинной силой, вещью, которую можно определить в себе. Вещью, которой можно жить.

— Не предчувствие и счастье, — запротестовал Саттон, — это же просто случайности.

— Они могли быть проблесками судьбы, — объяснил доктор Рэйвен, — едва видимыми вспышками. Предвестниками широкого потока режима случайностей. Узнать, конечно, нельзя. Человек может быть невосприимчивым ко множеству факторов до тех пор, пока у него нет фактов. Поворотные пункты в истории зависят от предвидений. Вдохновенная вера в собственные способности меняла течение событий больше, чем это можно представить.

Он поднялся, подошел к книжному шкафу, постоял с откинутой назад головой.

— Где-то, — сказал он, — если смогу ее найти, здесь есть книжка. Он поискал, но не нашел.

— Неважно. Я наткнусь на нее попозже, если ты будешь еще в ней заинтересован. Там рассказано о старом африканском племени со странной верой. Они верили, что душа, или сознание, или «эго» (по-латыни), или как бы вы ни называли ее, у каждого человека имеет партнера, двойника на какой-то отдаленной планете. Если я правильно помню, они даже знали ее и могли указать на вечернем небе.

Он отвернулся от шкафа и пристально посмотрел на Саттона.

— Это может быть судьба, ты знаешь, это может быть даже очень хорошо.

Он пересек комнату и встал перед холодным камином: руки сцеплены за спиной, серебряная голова отклонена в сторону.

— Почему ты так интересуешься судьбой? — спросил он.

— Потому что я нашел ее, — ответил Саттон.

15

Лицо на экране оказалось в маске, и Адамс с холодным гневом произнес:

— Я не принимаю вызовов в маске.

— А этот вы примете, — возразил голос из-под маски. — Я тот человек, с которым вы говорили в патио. Помните?

— Вызвали меня из будущего, я полагаю? — поинтересовался Адамс.

— Нет, я еще в вашем времени и наблюдаю за вами.

— За Саттоном тоже наблюдали? Голова в маске кивнула, а затем спросила:

— Вы его видели. Что вы думаете?

— Он что-то скрывает, — ответил Адамс, — и он не совсем человек.

— Вы собираетесь его убрать?

— Нет, — сказал Адамс, — я этого не думаю. Он знает что-то, что должен знать я, что должны знать мы. И убийством мы этого от него не добьемся.

— Тому, что он знает, — резко возразил голос из-под маски, — лучше умереть с человеком, который знает это.

— Возможно, — предположил Адамс, — мы могли бы прийти к соглашению и взаимопониманию, если бы вы сказали мне, что все это такое.

— Я не могу сказать этого вам, Адамс. Хотел бы, но не имею права раскрывать будущего.

— А до тех пор, пока вы этого не сделаете, — огрызнулся Адамс, — я не позволю вам менять прошлое.

А сам при этом думал:

«Этот человек под маской испуган. Он мог убить Саттона, когда хотел, но сам боится это сделать. Саттон должен быть убит человеком его собственного времени… и здесь, на Земле, потому что время может не стерпеть насилия в будущем».

— Между прочим, — услышал он голос человека из будущего.

— Да? — откликнулся Адамс.

— Я собираюсь спросить вас, как дела на Альдебаране XII? Адамс окаменел в своем кресле. В нем бушевал гнев.

— Если бы не Саттон, — сказал человек в маске, — происшествия на Альдебаране XII не случилось бы.

— Но Саттон тогда еще даже не вернулся, — снова огрызнулся Адамс. — Он еще не появлялся…

Его голос затих, потому что он кое-что вспомнил. Имя на титульном листе… «Ашер Саттон».

— Слушайте, — взмолился Адамс, — ради всего святого! Скажите мне, если у вас есть что мне сказать.

— Вы хотите убедить меня, что не догадываетесь, что это может быть?

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});