Коля-Коля-Николай - Петр Сосновский

дяди Коли! Ты варвар. Вот кто, — кричала она на меня. — Я не хочу тебя после всего, что произошло видеть.

Сколько мне тогда было? Наверное, лет десять-двенадцать. Мне было трудно вынести те унижения, которым меня подвергла мать. Я, сорвался и убежал из дома. Идти мне было не куда. Город я не знал, поэтому отправился туда, где еще совсем недавно стояли теплицы. Они все были разорены. Их скелеты пугали. Повсюду под ноги мне попадалось битое стекло. Я пристроился в уголке одной из теплиц и стал размышлять о своей жизни.

«Ну, ладно, — решил я для себя, — эту ночь, — которая стремительно надвигалась на город, — переночую здесь, а затем сяду в поезд и отправлюсь в село к тете Любе. Она веселая. У нее мне будет отлично. Здесь я никому не нужен». Мамин «дядя Коля» не даст мне житья.

Однако никуда я не поехал. Ночью меня что-то разбудило. Я думал холод. Хотя на улице и был май, но время от времени по радио сообщали о заморозках.

Я с трудом продрал заспанные глаза. Передо мной стояла мать, рядом отец. Он поднял меня полусонного на руки и понес домой. По дороге он что-то говорил матери. Мне казалось, что он ее ругает. Все было как в тумане. После я долго чувствовал себя не в своей тарелке: привыкал к шкафам, столам, диванам, кровати — все мне казалось чужим. Чужими были и отец, и брат, а особенно мать.

Не знаю, как долго я приходил в себя. Но, когда матери не стало, я первым делом облазал всю квартиру. Я искал балалайку. Ту, из-за которой мне попало. Ее я обнаружил на шкафу. Она была замотана в платок. Платок я порвал, а инструмент, схватив за гриф, с превеликим удовольствием разбил о подоконник. Балалайка разлетелась на щепки. Сейчас по прошествии многих лет мне жалко, что я мог такое сделать.

2

Не один я после побега из дома чувствовал себя одиноко. В таком же положении был и мой двоюродный брат Семен. Он отслужил в армии и приехал поступать в институт. Семен был сыном тети Нади. Я сдружился с двоюродным братом. Если бы не он, я бы, наверное, снова убежал и уж на этот раз обязательно добрался до Щурова — села, где жила тетя Люба. Мать, глядя на меня, не могла нарадоваться:

— Молодец Николай, — она меня так назвала впервые, — Вот таким был твой дядя Коля. Я довольна. — Отец в отличие от матери на меня смотрел с опаской и успокоился лишь только тогда, когда я однажды разбил дорогую вазу.

— Слава Богу, — сказал он, когда мать, схватив тряпку, принялась меня колотить, — парень оживает.

Галлюцинации — образ тети Любы и ее заразительный смех долго не покидали меня. Однако я быстро пришел в себя, не то, что Семен. Хотя мне порой и казалось, мы с ним приехали вместе.

Семен, как ему было нетрудно, но сдал экзамены и поступил в институт. Он желал быть независимым от родителей, для этого двоюродный брат выбрал вечернее отделение. Это позволило ему работать на заводе и получать деньги.

Я учиться не хотел. Мне даже в школе было учиться невмоготу. Пример двоюродного брата был не для меня. Я мог равняться только лишь на Валеру. Валера школу окончил на одни тройки и то восемь классов. Получать среднее образование он отказался.

Отец отдал его в училище. Брат хотел пойти работать на завод, но его не взяли. Женщина в отделе кадров, ознакомившись с документами, взглянув на парня, сказала:

— Мал еще, подрасти немного!

Дома Валера удивлялся:

— Мам, неужели я не выше отца?

— Выше! — ответила она.

— Но он ведь работает. Даже Семена и то взяли на завод, хотя он приехал из села. Почему я не могу?

— Тебе сколько лет? — спросила мать, и сама же ответила, — пятнадцать! Ты еще несовершеннолетний. Наработаешься, не спеши. Все в свое время!

Чтобы не делал Валера, он видел себя взрослым, спешил стать им. Брат нарочито показывал, что у него изменился голос. Однажды Валера, вдруг ни с того ни сего, взял в руки сигарету. Правда, в училище многие ребята уже курили. Он не был серой вороной — исключением. Иногда парень приходил домой выпивши. Отец его не трогал. Мать пыталась как-то остановить сына, но Владимир Фомич сказал:

— Не лезь, Валера мой. Он уже взрослый. Пусть сам решает, что ему нужно. А ты лучше смотри за своим «дядей Колей», — и он показал пальцем на меня.

Мать обиделась на него за эти слова и решила не вмешиваться:

— Ну, хорошо занимайся своим сыночком сам. Мне он не нужен. Но заниматься Валерой отец не мог. Он часто болел. Я не раз слышал от него:

— Коля, вот здесь, будто кто-то сидит во мне, — отец показывал на грудь, — и ножами меня колет. — Отца мучила язва желудка. Раза два-три в году он ложился в больницу и находился там неделями. А сколько ему приходилось пройти обследований. Мой брат был предоставлен сам себе. Свобода, которую Валера получил от отца, его радовала. Он ею пользовался.

Однажды брат попал в отделение милиции. Его вместе с ребятами забрали за распитие водки в неположенном месте — в парке отдыха. Отец лично сходил за Валерой и забрал его оттуда.

— Ну, как там, в каталажке? — поинтересовался я, едва брат появился на пороге квартиры. Валера, не говоря не слова, тут же замахнулся на меня кулаком. Я еле успел отскочить и спрятаться за Семена. Если бы не моя реакция, мне попало. После брат избегал милиции. Отец строго-настрого наказал:

— Хочешь выпить? Возьми бутылку и выпей дома, чем в подворотне. Я разве тебе запрещаю. Однако просто без повода не пей. Запомни это! — Брат запомнил слова отца. Брал и пил. Поводов у него хватало. То праздник, то день рождения у друга, то сдача экзамена.

Мать рано уходила на работу, возвращалась поздно. Дома она появлялась никакая. Для отца домом стала больница. Семен уходил со всеми, возвращался, где-то около одиннадцати часов вечера. Мы были предоставлены сами себе.

Валера часто был не один, с друзьями. Бывало, приходил Тольяныч. От нечего делать они сбрасывались и карманные деньги, выданные родителями на мелкие расходы, пускали на покупку вина. Друг Валеры по двору все время оглядывался.

— Ты, чо? — спрашивал его брат.

— Вдруг, твои родители придут, мать или отец? Застукают! — отвечал он.

— Не боись, мне разрешают.

Дома, в их компании мне было неуютно. Я все больше и больше