Irrehaare - Яцек Дукай

Кол застонал, затрепетал, запел и подпрыгнул; земля лишь протяжно чавкнула. Ров прервался, отвернутая почва расщепилась. Треск паруса глушил настолько, что я закрыл уши руками.

Поднимался он очень медленно, над рекой пролетел на уровне наблюдательных спиралей трехголовых птиц; те облетали его издалека. Белое полотнище траурным пятном висело на янтарном небосклоне. Буйная цветовая гамма этого фрагмента Внешней Стороны вызывала у меня ледянистую головную боль: слишком много всего было перед глазами.

Небо делалось все более светлым, рекламы блекли; температура и давление усреднялись. Из пропаханной борозды полезли какие-то растения. Я шел назад по трассе пахоты мученика — деревья становились все выше и выше, они росли очень быстро. В конце концов, я их распознал: яблони. Еще несколько десятков метров, и их ровный ряд обрывался. Я подождал немного и сорвал самый созревший плод. Скользкая желто-зеленая шкурка шевелилась под моими пальцами; поверхность яблока была странным образом деформирована. Лицо. И еще одно. Четыре лица на одном яблоке. Их маленькие рты кричали на меня, слепые глаза пялились в напрасных попытках заглянуть в мои зрачки. Я поворачивал плод в пальцах, косящие лица приближались и удалялись из поля зрения; перепуганное кружение гладких глазных яблок среднего лица, которое плющилось и выдувалось, исчезая за кривизной яблока. Потом мне это надоело. На вкус яблоко было просто отвратительное. Я огляделся: шлаковая роща, чернеющая над склоном плоскогорья, была сейчас лишь малой складочкой в море чернозема, я едва-едва ее замечал. Тоже не оригинально. Все здесь краденое. Я выплюнул все излишние мысли.

По небу кто-то двигался — моя тень. Громадная, размазанная волокнистыми полосами тень, двухмерная проекция моей фигуры с точки зрения всеядной и жадной почвы на истекающий медом небосклон. Тень повторяла мои движения. Мах, мах, мах, чмааах — гротескные размахивания руками, прыжки, приседания, растягивания и свертывания. Я шел. И тень шла. А собор уже утратил свою пепельную окраску, хищность в очертаниях башен тоже пропала. Я видел темную яму входа, более светлое обрамление портала. Меня ждали.

30. КРОВЬ В МЫСЛЯХ

Итак, убийство. Я вижу это по их глазам: мы тебя убьем. Ты должен быть мертвым.

Двенадцать манекенов, и Сантана — тринадцатый. Усиленные каббалистической магией чисел Внешней Стороны. Внешней Стороны стеклянных крокодилов и старинных соборов. И какие взгляды!

Свет падает отовсюду, небосклон покрывает нас теплой замшей разваренного сахара — но их дополнительно окутывает темный холод каменных блоков собора. Такие камни ночью набухают и напитываются холодом и темнотой, чтобы потом, во враждебном им сиянии дня, излучать из себя ночь. Камень. Здесь все живет многозначностью своих имен — слово, название, функция: декларативная магия связывает их в единое целое, в материальную нереальность. На Внешней Стороне это видно ярче всего. В каком-то из Кругов здесь существуют алфавитные миры, населенные игроками, выступающими в ролях полиглотов. Но я и сам знаю Имена. В памяти — которая и так уже моя — я собрал их миллиарды и миллиарды. И в самом начале Иррехааре тоже было слово, была схема — Хаос же был порожден человеком.

Разве это не моя, собственно, потенциальная власть над системой и представляла одну из причин, ради которых Самурай с самого начала не собирался простить мне моей собственной воли? А потом, уже через Ерлтваховицича, пытался связать ее еще сильнее, да еще и ограничить. Теперь же эта власть делалась реальной, для них я теперь был летней бурей. И сам Аллах желал мне смерти, хотя, в милости своей, оставил мне выбор — но, возможно, он и врал. Я же буйно разрастаюсь. Книга Имен: Бытие Иррехааре.

И я прочитал и вымолвил.

Из-за спины, от реки магмы перекатился шум трепетанья тысячи крыльев; я не поднял головы — стадо чудовищных птиц свалилось с высоты, будто эскадра пикирующих истребителей. Вихрь, шум, клубящиеся туманы ярких перьев. Мои слова были этими птицами, я процедил их, чувствуя вкус крови на губах.

Приспешники Самурая образовывали банду, достойную Внешней Стороны. Пара эбеново-черных зулуса с дополнительными суставами рук, сжимающие в ладонях копья с плоскими и широкими наконечниками; пучеглазый тролль; три эсэсовца со шмайсерами; карликовый оборотень с длинной серебристой шерстью; эльф в хаки, в кевларовом шлеме, с М-16 у пояса, весь обвешанный гранатами, его лицо закрыто обманно-зеркальными очками; весь покрытый онирическими граффити голем; темнокожие близнецы в тяжелых доспехах; высокая амазонка с луком.

Фиолетово-желтые птицы напали на них в мгновение ока. Вопли; я хохотал, а они сражались за свои муляжные жизни. Амазонка подстрелила с дюжину громадных птиц, прежде чем ее окончательно не заклевали. У закованных в железо негров шансов не было никаких, чудища их попросту выели из их консервных банок. До последнего защищались эсэсовцы: они встали спинами в треугольник, неустанно плюющийся длинными очередями; в конце концов, кто-то из них недостаточно быстро сменил обойму — и немцев не стало. Голем попытался бежать, он тяжело мчал сломя голову; казалось, что птицы с ним не справятся, только они расклевали и глину. Смерти оборотня я и не заметил. С троллем было сложно, тварь никак не хотела умирать, все возрождаясь и возрождаясь в безумном процессе автогенерации. Но и мои трехголовые слуги нашли на него способ: подняв тролля в перистой гигантской туче, они перелетели к реке, где сбросили его в лаву. Тролль выл.

Наиболее умным из всех был эльф. Он поставил дымовую заслону, метнул защитные гранаты и пошел штурмом на меня. Он знал. Закудахтала М-16; пули пошли вверх — это птицы достали и его. Зулусы мчались за эльфом. Младший не добежал, старшему я отрубил голову. Громадные птицы обжирались.

Моя тень на небе танцевала, хотя сам я стоял неподвижно.

Самурай легко потянул меч из ножен, блеснул клинок: птицы заскрипели и улетели, оставляя десятки не доеденных тел, по большей части — своих же побратимов.

Я вошел в полумрак, в холод и тишину собора. Портал. Этот портал был мне известен, точно так же, как я знал всю эту святыню, как знал шаблон подобного рода ситуаций. Ведь в Иррехааре имеются аксимомы, которых можешь всегда держаться, хотя время и пространство тебя обманывают. Но, тем не менее, я бы не повернулся к врагу спиной, если бы мог бы потерять его из виду — я не терял из виду ни единого местечка в Иррехааре, я был повсюду и всем одновременно. И я был вот этим рельефом, был колоннами, тимпаноном, троном и восседающим на троне, всей каменной его свитой, Петром и Павлом, Иеремией и Исайей, всем мраморным небом и преисподней, и всем резным бестиарием, украшавшим этот портал: гиппоцентаврами, горгонами, гарпиями, инкубами, драколапами, минотаврами, рысями, леопардами и грифонами, обезьянами, леокрокутами, мантикорами, грифами, тарандами, ласками, драконами обычными и одноглазыми, а также скорпионами, ящерами, амфисбенами, муренами и черепахами. Я чувствовал покой, монолитность и зрупкость этих камней; по мне ступал Самурай, раздражал вибрирующий в моих внутренностях отзвук его шагов. Обреченный на нечеловечность; нет отдыха для сверхлюдей. Я растворялся в Иррехааре. Топос страдающих богов. Имена ограничивают также и меня самого.

Самурай остановился посреди главного нефа. Я повернулся.

— Пора, — сказал он. — Ты должен умереть.

31. САМУРАЙ

Такой весь невидный, такой банальный; смешанностью фенотипов припоминает Кавалерра. Внутренней же плотностью и нагромождением в небольшом теле энергии — Лламета. Коротко пристриженные волосы, жесткость черт лица и темное шелковое одеяние мундирного покроя придают ему вид солдата.

Столь откровенной улыбки я давно уже не видел.

— Кто я? Хочу услышать это от тебя. Ответь. Кто я такой?

Он повернулся, убегая взглядом, погасил улыбку. Я уже знал, что он скажет правду.

— Ты — наше спасение. Освобождение от Иррехааре.

— Человек?

— А что это значит?

— Я не человек? Тогда кто же?

Его обеспокоила моя собранность, не такая уж и большая — я должен был спросить «что?», а не «кто?»

— Мы создали тебя. Я и Аллах.

— Вот, значит, как. Эта лаборатория в Конго… Вы выкормили меня: организм, который не существует, являющийся информацией в памяти компьютера. Модель-симуляция.

— Никакая не симуляция!

— Мои мысли, мои чувства созданы в соответствии с его алгоритмами.

— Нет! Это не так. Мы лишь использовали модель фигуры игрока. Это упаковка.

— Упаковка? Для чего же?

— Для Иррехааре.

Я не понял. А ведь должен был: все нужные данные мне подали как на тарелочке.

— Если бы не измена Аллаха… — продолжал Самурай, — все могло выглядеть совсем по-другому. Ты вообще не должен был прийти в себя, давно уже умереть во сне; я никогда бы не допустил до такой степени объединения. Теперь ты опасен; видишь, я даже не ухудшу ситуации, говоря это тебе. Это все Аллах помешал. Он открыл ящик Пандоры. И мешал мне ее закрыть. Срок прошел. Теперь-то, наконец, он решился — интересно, по правде, на что — только теперь уже может быть поздно. Тебе не следует обманываться, это не имело бы смысла.