Песнь любви - Lama Lieutenant

сделана. Когда из морской пены вышла завёрнутая в жемчуга, как в кольчугу, женщина, пришло время для Александра использовать свои таланты.

* * *

Порыв влажного ветра с моря затушил маленький огонёк свечи и погрузил комнату во мрак. Хельвиг дёрнул рукой, и перо прочертило некрасивое пятно по плотной бумаге. Он замер на короткий миг, а затем отложил письменные принадлежности. Лунного света было вполне достаточно, чтобы продолжить, однако желание работать пропало так же внезапно, как потухло и пламя свечи.

Хельвиг откинулся в скрипевшем под ним деревянном стуле, потёр усталые глаза и заглянул вдаль. Его комнаты находились как раз у самого утёса, и через окна он мог наблюдать буйство стихии, её извечную битву с твердыней суши. Поначалу, когда они с Асгерд похоронили их последнего ребёнка, и принцесса покинула его, вернувшись на родину к семье, он долго не мог привыкнуть к новым покоям из-за шума волн, особенно в шторм, но теперь он разучился воспринимать этот шум кроме как в моменты созерцания стихии.

Возможно, это и спасло его от того, чтобы наложить на себя руки. Красота природы вокруг. Он каждый день засыпал с мыслью о том, что утром сможет наблюдать робкий рассвет, выглядывающий из-за горизонта. Какой он будет? Розово-пурпурный в окружении лепных белых облаков? Ярко-оранжевый, как фрукты в садах его отца, пускающий неласковый свет по всем уголкам крепости? А может быть, кроваво-красный? Как земля из историй Марса о грандиозных битвах его дедов? Может быть, рассвета не будет вовсе, и наступит вечная ночь, как обещают жрецы: дракон с чешуёй из пепла поглотит солнце, не оставляя никаких надежд.

Порою он страстно рассчитывал на последний исход. Если змей поглотит солнце, больше не будет урожая, не будет жизни, а значит, не будет и его самого, вспоминающего уроки стрельбы, первые шаги и бессмысленный детский лепет.

Он видел, как плетется, едва переставляя ноги, жизнь крепостей и деревушек, что расположились неподалёку. Видел стены, разрушенные временем, подточенные водой уступы, устаревший арсенал. Видел леность и отсутствие дисциплины там, где не присутствовал лично. Но ничего не мог с этим поделать. Он находил силы лишь на то, чтобы ради рассвета встать с постели, привести себя в порядок и выполнить необходимые дела. Уже ради собственных людей.

Временами случались и радостные моменты. Когда он поднимал секиру, с тяжёлым весом которой успел сродниться, и шёл в бой, тренировочный, а лучше настоящий, где можно было не сдерживать себя перед смертельным ударом. Когда выпивал в компании солдат и мог отпустить себя, перестать быть Его Высочеством, а быть просто мужчиной, просто воином, без груза власти на плечах. Когда слушал восхитительные истории своего капитана, что уводил его разум далеко-далеко, как не могли бы самые искусные летописцы и менестрели.

А потом появился Александр.

Хельвиг помнил этот странный народец, что смешал в себе черты обеих рас, по жизни во дворце, когда у трона ещё находился его отец, но в зрелом возрасте увидал впервые. Заговорил впервые.

Полукровка-дроу в качестве слуги считался очень щедрым подарком. Они не чурались ничего и были способны исполнять самые искушённые потребности и желания, причём не только в постели. Кроме того, таковых было немного, и исключительным правом на них всегда обладал король. Это были беспрекословные рабы с идеальной выправкой. Ещё они были сказочно красивы.

Все эти стереотипы о детях дроу подтвердились, когда посланный ему слуга прибыл в его покои. Он был безукоризненно-вежлив, опрятен и досконально следовал этикету. Он был прекрасен, как первые весенние цветы, настолько привлекателен в своей хищной красоте, что Хельвиг, предпочитавший женщин, забыл о своей любви к мягким и нежным телам. Перед ним был образец изящной и смертоносной мужской красоты, и всё же принц проникся ею.

Но было кое-что, что выбивалось из совершенной картинки идеального постельного прислужника. То была внутренняя полнота, живость, которая пробивалась сквозь маску, как корни дерева через брешь в каменной кладке. В глазах слуги всегда можно было что-то прочесть. Отношение, мнение. Иногда оно соскальзывало с его языка, завуалированно и скрытно. Абсолютно своевольно.

Это была дикость на железном поводке. Так ему казалось поначалу, пока он не отметил, как хорошо этот дроу ладит с его людьми, склоняет на свою сторону, буквально влюбляя в себя.

Он воспринимал «подарок» брата, как оскорбление, коим тот и являлся на деле, однако не ожидал, что оскорбление может наоборот обратиться подарком. Подарком, в который очень хочется заглянуть.

Хельвиг постепенно забывал о своём горе. В его руках был этот мужчина, сочетающий нечто абсолютно несовместимое: дикую, яростную силу, спокойный, созерцающий разум и нерастраченную, незапятнанную нежность где-то глубоко внутри.

«Им запрещено чувствовать желание и страсть, — говорил Марс, сверкая глазами. — Мы, чистокровные, едва ли способны сдерживать свою ярость. А полукровки и вовсе бывают бессильны. Если разожжёшь его огонь, будь готов сражаться с ним».

И Хельвиг не почувствовал ничего, кроме наслаждения, когда сражался с жаждой убийства в ярко-зелёных, нечеловеческих глазах. Он захлёбывался в удовольствии и пил свою победу огромными глотками, когда настиг её.

Он получил больше, чем подарок, он получил новый смысл. Рядом с Александром мир наполнялся яркими красками, а мысли о смерти отходили на задний план, уступая место нежности и любопытству. Он осторожно смирялся с тем, что никогда больше не станет отцом, в сердце зрело что-то большое: эгоистичное, собственническое чувство.

Он мог бы сделать это раньше, мог отпустить человека, что стал так близок и дорог, но не хотел, трусливо прятался от этих мыслей, пока приезд брата не расставил всё по местам. Александра нужно отпустить. Александру нужно дать увидеть жизнь и самому выбрать свою судьбу. Александр заслуживает владеть собственной силой.

Хельвиг боялся. Боялся, что с уходом Александра вновь погрузится во мрак и будет вставать с постели лишь затем, чтобы увидеть рассвет, но этого не произошло. Он обнаружил, что то большое и собственническое чувство сделало его сильнее, дало ему силы двигаться дальше, даже когда объект, создатель этих чувств был далеко. Хельвиг нашёл, что он может сделать свою жизнь и жизнь своих подданных лучше. На этих землях издревле добывали драгоценные металлы и жемчуг. На этих землях водилась чудесная рыба. Здесь росло множество редких целебных трав.

Оказалось, что есть так много способов поднять Север на ноги, если приложить больше усилий. Если думать о том, какой прекрасной, сильной и плодородной может стать его Родина. О том, как много он может дать своим людям, тем, что так преданы ему. О том, что его прекрасному дикому дроу