Золотые яблоки - Виктор Московкин

Перевезенцев попросил:

— Переведите его ко мне, Михаил Иванович. Обещаю вам: сделаю настоящего экскаваторщика. Хватка у парня есть, чай, видели вчера?

Генка совсем съежился, ожидая ответа, а глаза — не моргнувшие ни разу глаза — подозрительно засветились, затекли слезинкой.

— Ладно, ладно, — заторопился Колосницын. — Идите. С завтрашнего дня… пусть работает.

Григорий и Генка вышли. В проходной комнате девушка-машинистка с любопытством осмотрела их, проводила взглядом до самой двери — наверное, все слышала.

— Молодец тот парень, Заболот, кажется, — сказал Григорий. — Находчивый. Люблю таких. Попадет ему теперь?

— Попадет, — вздохнул Генка. — Нота, — добавил он многозначительно, — вещь серьезная. Из-за этих нот войны бывают.

— Да, дела. Надо бы как-то сообщить его начальнику, что мы тут виноваты. Мы с толку его сбили.

Илья, помогавший плотникам разбирать опалубку, с тревогой посмотрел на подошедшего Генку.

— Ну как? — спросил он. — Зачем тебя вызывали? Я пришел, Першина говорит: «Генку вызвал прораб, нагоняй дает». Что тебе было?

— Ничего не было. Что я им… сел на экскаватор, попробовал, получается или нет… — и не удержался, радостно обхватил Илью, попытался уронить. — Перевели в экскаваторщики с завтрашнего дня.

— В ученики, Гена, — поправил Перевезенцев.

— Перевели в ученики к Григорию Ивановичу! — заорал Генка.

После работы все трое решили ехать в студию телевидения. Телевизионная мачта поднималась высоко над домами, и ее можно было увидеть с любого конца города. Добрались быстро. Открыв дверь, наткнулись на вахтера. Он расспросил, куда и зачем, направил к директору.

— Слушаю вас, — сказал директор, пожилой человек, круглый, как катышок, с пробивающейся розовой плешью. Он с любопытством осматривал их: посетители в рабочих спецовках — нечастые гости в кабинете.

— Извините, пошутили нескладно, — сказал Григорий, когда познакомились. — Начальству своему критику в такой форме преподнесли. — И постарался возможно короче объяснить, как все вышло.

Директор слушал, качал головой и что-то черкал на листке бумаги.

— Вы даже не представляете, как я рад вам, — сказал он, когда Григорий замолк. — И даже дело не в операторе — он свое получит. Рад, что подумали: плохо может быть человеку. Пришли бы вы или не пришли, ответ на опровержение давать надо. Но теперь-то я знаю, что ответить.

Он нажал кнопку в столе, и в дверях показалась кудрявая голова секретаря.

— Заболота ко мне.

Появился Заболот с куском пленки в руках, которую рассеянно накручивал на палец и раскручивал. Признав Перевезенцева и Генку, хмуро поздоровался.

— Благодари, что ребята такие, — сказал ему директор. — Иди работай. Да впредь не очень самовольничай.

Сказано было несколько грубо, но все же понятно, что никакого взыскания оператору не предстоит. Заболот это тоже понял и повеселел. Он повел гостей осматривать студию.

Пришли в огромный зал с рядами электроламп на потолке. На штативах стояли мощные прожекторы, висели на проводах микрофоны. Две телевизионные камеры на трехколесных тележках, от которых тянулись толстые провода, были придвинуты к стене. «Отсюда мы ведем передачи», — сказал Заболот, плотно прикрывая за собой дверь с красным фонарем, на котором было написано: «Тихо, идет передача».

Потом гости попали в отделение киносъемочной группы. Илья буквально прилип к проявочной машине, придирчиво осмотрел звукозаписывающий аппарат. «Это тебе не фотоателье!» — только и мог произнести он. Желая еще больше поразить ребят, Заболот шепнул киномеханику. Вскоре свет погас, и на белом полотне замелькали кадры, рассказывающие о строительстве в тридцатых годах большого шинного завода.

— Батюшки! — ужасался Генка. — А мы плачем — много ручной работы. Да здесь все делали руками, даже кирпич на носилках таскали.

— Носятся как, — заметил Перевезенцев, — полные носилки наложат и бегут. Здоровый народ был. Только что-то смешно бегают.

— Снимали тогда на шестнадцать кадров, — пояснил Заболот. — Шестнадцать кадров в секунду. А проекторы теперь на двадцать четыре. Все убыстряется. Люди ходят, а впечатление такое, что бегают.

— Вон что, — разочарованно протянул Григорий. — А я думал… А все же здорово! Молодцы вы, киношники!..

Перевезенцев хотел сказать, что работники студии, хоть и не производят материальных благ, но тоже делают доброе дело: люди увидят себя на экране телевизора, и им захочется быть еще лучше.

Оператор долго тряс им руки.

— Заходите чаще. И спасибо огромное!

Глава двенадцатая

Дни летят стремительно. Одних они старят — слабеют мускулы, мозг, другие набираются сил. Молодые хотят стать взрослыми, но, став ими, с завистью оглядываются назад. Такова жизнь.

Стройка — тоже жизнь. Чего не было вчера, уже есть сегодня. Вчера это здание было по первый этаж, сегодня поднялось до второго.

По утрам на строительные площадки стекаются тысячи людей. Мудрые, честные, бездельники и неверы, сильные и слабые, а все вместе они — коллектив.

— Какая громадина будет ТЭЦ! Трубу увидишь за двадцать километров.

— Эка невидаль! Курбскую колокольню видно за тридцать пять.

— Здорово научились строить! Мигнуть не успеешь, и уже цех готов.

— Цех из крупных блоков? Вот увидите, он развалится и придавит добрую сотню людей. Случай такой был: сорвалось перекрытие, и двум рабочим отдавило ноги. Не хотел бы я быть на их месте.

Одни день за днем возводят по крупице то, что потом назовется заводом. Другие тоже на работе, но чаще мешают, треплют другим нервы… По утрам много стекается людей на строительные площадки…

По свежим насыпям идут самосвалы: везут бетон, лес, кирпич. Чтобы завод работал, нужно прежде вынуть и переместить двадцать пять миллионов кубометров земли и немного меньше уложить кирпича и бетона.

— И это все должны сделать мы? До конца жизни хватит.

— Нет, завод должен вступить в строй через пять лет. Сделаем в срок, и нас будут поминать добрым словом.

— Как же, вспомнят о тебе! О строителях вспоминают, когда течет крыша или отваливается штукатурка. Электромонтер написал стихи, жалуется, что его вызывают, если вдруг гаснет свет. Будь десять лет порядок со светом — и не потревожат.

— Дойдем до этого, я пойду в электромонтеры.

— Простой, братцы! Ура! Нет бетона.

— Что горланишь, дармоед? Нашел чему радоваться. Эй, парень, добеги до прораба, узнай, в чем дело.

И вынужденная заминка опять собирает рабочих в кружок.

— Говорят, на первом участке какая-то бригада перешла на хозрасчет. Раньше бросали кирпичи где попало, раствора не жалели. Теперь следят строго. Каменщики выкладывают стену ровненько, за ними сразу штукатуры, только затирают. Толщина намета семь миллиметров. А в стены идет и половняк. Подумывают сэкономить кирпичей на целый дом.

— Дуракам закон не писан.

— На днях проводили рейд по общежитиям. Картины, телевизоры, кровати на колесиках, и все недовольны. Придет с работы — и, не раздеваясь, во всем грязном на кровать. Недовольным будут давать отдельные комнаты. Жаль, живу дома, я бы тоже ложился спать не раздеваясь.

— Жены боишься?

— Кто их не боится! Другие только храбрятся, а когда дело дойдет до точки, норовят в кусты.

— Я, братцы, женился на хохлушке. Уложили меня с женой в чулане, на полу. Ночью обхватил что-то круглое, приложился губами — холодное и твердое. Открыл глаза — сплю в обнимку с арбузом.

— Сколько машин! Наверно, согнали со всего города.

— Да, а мы стоим. Эй, где прораб? Давай сюда прораба! Сколько можно стоять? За простой деньги не платят.

— Ты потише насчет прораба. Прораб найдет тысячу случаев отомстить тебе. Даст невыгодную работу, и баста.

— Разве есть такие?

— Сколько хотите. Заставит весь день расчищать площадку: камень отнести, бугор разровнять — и выведет человеко-день.

— Человеко-день? Что это за чудовище?

— Это когда на выполненную работу нет расценок. Допустим, у тебя пятый разряд, твой человеко-день — два рубля, третий разряд — полтора не набирает. А об учениках и говорить нечего. Им деньги не нужны, им опыт нужен.

— Они и питаются опытом? На завтрак — опыт, на обед — опыт, на ужин — тоже?

— У них есть мамы. Мамы заменяют опыт пищей.

— Да здравствуют ученики, у которых есть мамы!

— Бетон везут. Расходись по местам!

— A-а… чтоб он застыл по дороге!

Через минуту опять налаживается ритм рабочего дня. Самосвал пятится к траншее, задирает кузов над кабиной, и серый ошметок бетона с лязгом устремляется вниз. Много требуется бетона, чтобы заложить фундамент многочисленных построек нефтеперерабатывающего завода!

Завод — это новые цистерны бензина, дизельное топливо, жидкий газ, парафин и смазочные масла, нужные для жизни страны.