Володины братья - Юрий Коринец

Очнулся он днем — была жара, пахло гарью, но пожар был уже далеко, — очнулся разбитый, голодный. Хватился сумки — а ее не было! Ни удочки, ни сумки! Спички, посуда, соленые хариусы, хлеб — все где-то там сгорело, подвешенное на дереве… И ножа не было.

Незнакомое открытое место было вокруг — поросшее редкими елочками и березками, усеянное камнями в человеческий рост, совсем незнакомое место, затянутое сверху белесой пеленой облаков. Опять вились над Володей комары и опять кусались, но диметилфтолата уже не было, и Володя, даже не отмахиваясь — бесчувственный к комариным укусам, пошел вперед, как ему казалось — к востоку, где светлей облака… А может, он и не к востоку шел — солнца не было видно, ветер куда-то дул, принося запах гари, и Володя пошел вместе с ветром, тупо глядя по сторонам.

Потом Володя вдруг увидел свой давешний — первый — муравьиный сон, увидел его наяву — перед собой на земле: муравьиную кучу, и перед ней муравьи — концентрическими кругами, увидел как бы в перевернутом бинокле — в сто раз уменьшенное. Тот же был муравейник, и те же перед ним муравьи в трех концентрических кругах, и в центре их — в окружении двенадцати стройных муравьев-офицеров — Главного Муравья. Все было точно таким же, только крошечным, а Володя — на высоких, как столбы, ногах, обутых в огромные грязные рваные кеды — одни клочья, — которые еле держались на ступнях. Володя стоял над своим сном, как страшный Великан.

— Все заседаете? — сказал Володя охрипшим голосом. — Вот я вас сейчас… — Он поднял ногу, но почему-то не ударил по муравьям, а медленно отошел в сторону и побрел дальше…

Привел Володю в себя серенький зайчик. Зайчик лежал под огромным лиловым валуном — маленький, серенький. Володя пригляделся и увидел вдруг, что зайчик дышит и смотрит на Володю огромными выпуклыми глазами, но не двигается. Увидел Володя, что зайчик весь обгорел — усы обгорели, и ресницы, и на боках, тяжело поднимавшихся с каждым вздохом, вздувшаяся от ожогов голая кожа… Тут-то Володя пришел в себя. Жалко ему стало этого зайчика, еще жальче, чем самого себя.

Володя медленно стащил грязную, обгоревшую куртку, снял рубаху, тоже грязную, и оторвал от нее подол. Он постирал подол в ручье, выжал его, положил на валун. Зайчик все смотрел на Володю печальными глазами, не двигаясь, тяжело дыша. Он внимательно наблюдал, как Володя ползает по земле на коленях, осторожно срывая с моховых подушек желтоватые споры. Потом Володя вернулся к зайчику, снял с валуна влажный тряпичный жгут, сел рядом.

— Лечиться будем, — сказал Володя с улыбкой, и зайчик моргнул обгоревшими, без ресниц, веками.

Володя развернул влажный жгут, оторвал от него несколько полос, сложил, потом размял в ладонях споры и насыпал на тряпочки.

— Лежи тихо! — приказал Володя, хотя заяц и так слушался.

Приложив к его ранам влажные тряпочки с прилипшими спорами, Володя забинтовал зайчика, осторожно приподнимая его, тщательно перевязал все раны, потом опять положил зайчика под камень и встал.

— Лежи тихо, — повторил Володя, — а когда пойдешь, не стряхивай повязки… Ну, пока!

Володя помахал рукой, надел куртку и пошел. Ему как-то легче стало после этой операции. Он пошел вдоль ручья.

Сейчас он впервые и ясно подумал о том, что заблудился. Главный Муравей оказался прав. Заблудился Володя окончательно, и где он сейчас, он не знал. Какую-то реку он переплывал ночью. Где теперь Илыч — справа ли, слева ли, сзади? Куда бежит этот ручей? Небо было желтым, облака плотные — глубоко запрятали солнце.

— Надо Илыч найти! — громко сказал Володя. — Или еще какую реку. Буду по ручью идти.

Он долго шел, и когда впереди блеснула река за кустами тала, прибавил шагу. Через несколько шагов он увидел на той стороне реки избу и уже хотел было броситься вплавь — река была неширокой, тихой, вовсе не Илыч, — когда заметил в кустах медведицу с медвежатами. Они медленно, лениво переставляя лапы, выходили слева от Володи, на этом же берегу, на желтый песок пляжа: впереди медведица, за ней два маленьких медвежонка («Как щеночки», — подумал Володя), а за ними медвежонок постарше. Они шли на тот берег, куда надо было и Володе: к избушке.

«Живут они, что ли, в ней?» — подумал Володя. Вид у избы был запущенный, заросла она вся вокруг высокой травой, только иван-чая что-то не видно.

Володя смотрел, затаясь в прибрежных кустах.

«Хорошо, что ветер от них дует, — подумал он. — Не учуют они меня».

Володя знал, что сейчас медведица особенно зла и бесстрашна, ревнуя весь мир к своим детишкам: к двум самым маленьким, которым еще и года не исполнилось. Третий медвежонок был уже двухгодовалым медведем, рослым и сильным юношей. Был этот юноша, как видно, пестуном, то есть нянькой своих младших братьев. Медведица не расставалась с ним, специально воспитывая для этой цели. Володя это сразу понял, когда увидел семью, потому что дедушка ему о таких пестунах рассказывал. Но понял Володя сейчас также, что пестун, которого он видел, был юношей ленивым. Володя с любопытством наблюдал происходящее.

Большая, старая медведица первая спокойно перебралась через реку, возложив заботу о малышах на пестуна. Выбравшись на тот берег, она отряхнулась всем телом, веером разбрызгивая по гальке перед избушкой речную воду. Тут она оглянулась и увидела, что пестун вовсе не помогает своим братьям! Покинутые нянькой, малыши тревожно скулили, вставая в воде на задние лапы, тянулись передними на тот берег, за матерью, а потом опять метались на мелком месте, боясь плыть. Пестун же, не оборачиваясь, спокойна переплывал реку. Когда мать все это заметила, он уже перемахнул середину реки.

Такая была картина: медведица ждала пестуна на том берегу, свирепо оскалившись; пестун беспечно плыл, ни о чем не подозревая; малыши метались, скуля, на Володином берегу, а Володя с любопытством ожидал в кустах, чем все это кончится. А кончилось все очень просто.

Когда пестун вышел на берег и подошел к матери, он вдруг получил от нее столь увесистую оплеуху, что отлетел назад в реку, два раза перевернувшись… Володя еле сдержался, чтоб не расхохотаться. Тут только пестун все понял: он сразу вернулся к малышам, загнал их, ласково рыча, в воду и поплыл с ними рядом, чуть позади, изредка подталкивая того или другого носом. Когда малыши выбрались на берег, мать облизала каждого, не обращая внимания на пестуна, который виновато лизнул несколько раз медведицу, после чего все степенно двинулись мимо избушки в лес: впереди мать, за ней малыши и последним пестун, замыкая шествие.

Медведи уходили цепочкой — след в след: мать впереди прыгнула на поваленное дерево, упавшее в сторону леса, подмытое весенним разливом, и пошла по нему ловко, как будто окончила цирковую школу, потом перепрыгнула на другое лежащее дерево и медленно вошла по нему в чащу. Медвежата и пестун тоже карабкались вслед за матерью по стволам, хотя рядом можно было спокойно пройти по гальке… Володя знал, что это медведица нарочно так хитрит — путает на всякий случай следы…

Переждав еще немного, после того как медведи скрылись, Володя вышел из своего убежища и переплыл речку — вода в ней была теплая, — поднялся по гальке к травяным зарослям, раздвинул их руками и своим телом и вошел с колотящимся сердцем в избушку… Она была пуста. И пуста давно.

Шагнув через маленькие сени в комнату, Володя остановился. Хорошая была избушка, новая. Он сразу заметил на столе под окошком пачку бинтов и ваты, лекарства в пачках и пузырьках, йод в ампулах, толстую тетрадь. Володя подошел, сел на нары перед столом, взял тетрадку.

На обложке было написано:

ТЕТРАДЬ ПРОХОДЯЩИХ ТУРИСТОВ.

На обороте обложки:

Т. геологи! Просьба не выбрасывать! На зиму оставлять на видном месте!

Дальше шла пустая первая страница, а на второй было написано:

Начата I IV 1971 года.

Пришли с перевала… (неразборчиво) через хребет Хамбу-Урр и реку Ук-Ю. Шли по хорошему насту при температуре 7 градусов. Встали в избу в 17.00. Группа идет через Илыч и хребет Иджид-Парма на Троицко-Печорск. Через два дня надеемся быть на месте.

И подписи:

Москвичи: Саид-Кулиев — К

Шемяк Шекулев — 2К

Якулик — К

Ариньзь —

Сухоруков —

Коваль —

7 IV 71.

Примечание.

Буквой «К» отмечены корифеи туризма.

Володя еще перевернул страницу. На ней было выведено неуклюжим почерком:

25 VI 71. Рабочий пятой партии 2-го отряда проходил мимо. Оставалось все на месте.

Рябов.

Еще запись:

3 июля 1971 года рабочий 5 партии с г. Высокая.

Л. Лесников. Из Карелии, ст. Лоухи.

Потом аккуратная, видно, женская рука записала: