Королева-Малютка - Поль Феваль

Пока парижане живы, они будут обсуждать эту душераздирающую историю.

Среди посетителей сада можно было увидеть семью англичан: семь девиц, семь шалей в розовую и голубую клетку, семь зеленых вуалей, четырнадцать длинных ног, подпрыгивающих при каждом шаге и удивительно похожих на лапки египетских ибисов; тощая и сентиментальная мамаша; гувернантка, смиренная, словно побитая собака, и лорд с лицом апоплексического цвета, имеющий в своем отечестве лавку скобяных товаров на Стрэнде. Не было недостатка и в провинциальном обществе: дюжина мужских и женских зонтиков и громкие голоса, которые на своем диалекте превозносят Марсель или Ландерно; да и то сказать, что в нем хорошего, в этом Париже? Только одно: обеды по 32 су. Но надо признать, что провинциалы находили эти обеды воистину отменными.

Итак, в Ботаническом саду собралась толпа, какой нигде больше не увидишь: тут можно встретить крестьян, только что прибывших с ярмарки в Кальвадосе, вездесущих парижских мальчишек, изрядное количество государственных мужей, целые роты военных, а еще пашей, одалисок и даже заблудившихся ученых.

Глаза Саладена округлились, ноздри почуяли запах добычи. Теперь оставалось лишь дождаться какого-нибудь ничтожного, ну совсем крошечного, происшествия… Тогда в многолюдной толпе начнется немыслимая сутолока и неразбериха.

Чтобы поймать рыбку, рыбаки мутят воду. Когда ничего не случается, надо предпринять что-то самому.

Орлиным взором Саладен окинул горизонт, высматривая, не маячит ли где мелкое происшествие. Он увидел торговца константинопольской нугой: одинокий турок в тюрбане шел, заложив руки за спину; в глазах этого человека светилась тоска Миньоны, оплакивающей разлуку с родиной. Еще Саладен заметил, что у калитки, выходящей на Орлеанский вокзал, остановился просторный фургон, битком набитый кормилицами в крахмальных чепцах.

Итак, в душе Саладен возблагодарил Провидение, покровительствующее волкам, ибо зуавы[11], в изобилии шатающиеся по аллеям сада, уже почуяли приближение этого скопища кормилиц.

Вращая веревочку для Королевы-Малютки, Саладен, принявший обличье достойной женщины, снискал всеобщее расположение. Воспользовавшись этим, юнец склонился к уху своего соседа, оказавшегося таксидермистом с улицы Жоффруа-Сент-Илер и изготовлявшего чучела рептилий, и произнес, кивнув на торговца нугой:

– Хотите взглянуть на эмира Абд-эль-Кадера?

Слова Саладена услышали еще шестеро зевак, которые тут же подхватили: Абд-эль-Кадер!

– Абд эль-Кадер! – тут же завопили сотни голосов.

Сам торговец нугой, разволновавшийся от одной только мысли о том, что увидит сейчас своего знаменитого соотечественника, стал озираться в поисках Абд эль-Кадера.

Началась суматоха. Английское семейство, чопорные провинциалы, мальчишки, крестьяне, бесчисленные солдаты, ученики коллежа, пансионеры – все разом яростно устремились вперед, чтобы поглазеть на отважного бедуина, столь долго наносившего поражение за поражением французской армии.

– Стройтесь, дети! – закричала испуганная мадам Нобле.

Но тут показался фургон с кормилицами, напоминавший праздничный букет пунцовых пионов. Бойкие особы в чепцах громко смеялись и болтали одновременно. Их было не меньше дюжины, и за один присест они успели выпить не меньше вина, чем полсотни саперов.

Зуавы и прочие сверкающие мундиры, как кавалерийские, так и пехотные, зажатые обезумевшими от любопытства зеваками, услышали и почуяли жизнерадостных дам. Видели ли вы когда-нибудь горячих жеребцов, разносящих в щепки забор, преграждающий путь на луг, где, пасутся кобылицы? Так вот, все эти разномастные особы мужского пола, дрожа, подскакивая и раздувая ноздри, чтобы полной грудью вдохнуть ветер, дующий со стороны кормилиц, с победным ржанием ринулись через толпу, пронзили ее, просочились сквозь все заслоны, как сквозь сито, и вот уже букет пионов распался на отдельные цветы, вокруг каждого из которых немедленно зароились яркие мундиры.

И все это случилось благодаря изобретательности Саладена. Откуда-то доносился визг англичанок, которые, как известно, верещат пронзительней всех прочих человеческих особей, свист мальчишек, брань крестьян. Мадам Нобле, выронившая свое вязание, и Медор, выпустивший изо рта половинку булочки, словно две неприкаянные души, метались среди этого гвалта; внезапно, заглушая все остальные звуки, к небу вознесся жуткий вопль «окаменелости», на чью подагрическую ногу только что наступил ошалевший профессор естественной истории.

Однако все имеет свой конец. Толпа, смеясь и ругаясь, постепенно успокоилась и поняла, что ее разыграли. Когда шум уже почти стих, возле решетки сада показалась Лили; она почти бежала, счастливая оттого, что ей удалось вернуться на десять минут раньше обещанного срока.

Любящую мать разволновать нетрудно. Увидев, что в роще бурлит огромная толпа, Глорьетта мгновенно испугалась и прибавила шаг; улыбка сползла с ее лица.

Впрочем, разглядев в людском скопище Пастушку и Медора, Лили приободрилась: эти добрые пастыри уже собрали своих овечек. Под присмотром бдительных наставников ребятишки и построились в небольшую колонну.

Королева-Малютка, несомненно, должна была находиться в самом центре колонны, так как именно это место являлось наиболее безопасным и считалось почетнейшим. К тому же лицо мадам Нобле было совершенно невозмутимым; спокойный вид почтенной матроны просто обязан был немедленно изгнать из самого трепетного сердца даже намек на страх; испуг должен был съежиться, отступить и, устыдившись, исчезнуть…

– Господи, как мы разволновались, – улыбнулась Пастушка, делая шаг навстречу Глорьетте. – Разумеется, мы не можем помешать правительству делать все, что ему заблагорассудится. Сейчас ему угодно пускать сюда орды бездельников и лоботрясов; но у меня – продуманная система, и никаких непредвиденных случайностей у нас просто не может быть… Жюстина! – крикнула мадам Нобле. – Иди сюда! Вот твоя мама.

– Она прячется, эта маленькая кокетка, – садясь на скамейку, произнесла мадам Лили. – Как она себя вела?

– Безупречно! А как мы прыгали через веревочку!.. – всплеснула руками Прогулочница. – Это надо было видеть… Вот твоя мама, Жюстина.

Мадам Лили рассмеялась; и поскольку Жюстина так и не появилась, молодая женщина воскликнула:

– Кажется, она хочет меня разыграть!

Толпа медленно растекалась в разные стороны. Овечки мадам Нобле нетерпеливо топтались на месте и мечтали только об одном: чтобы их отпустили поиграть. Верный Медор поддерживал порядок, прикрикивал на детей, но почему-то не совершал своего обычного обхода стада, как это принято у хороших пастушеских собак. Напротив, он топтался сзади, загибал пальцы, переходил от одного ребенка к другому и даже заставил колонну расступиться, чтобы посмотреть, кто же очутился в центре.