Шестерки умирают первыми - Александра Маринина

– Дима, – шепотом позвала она. – Ты еще не спишь?

– Нет, – ответил он в полный голос.

Он по опыту знал, что если женщина хочет сейчас заявить ему о своем согласии на близость, то разговаривать с ней нужно громко, ни в коем случае не понижая голос, чтобы сразу же разрушить атмосферу интимности. Темнота и шепот – лучшие друзья соблазна и злейшие враги целомудрия.

Неожиданно Кира зажгла свет и присела на табуретку.

– Ты хочешь о чем-то спросить? – догадался Дмитрий.

– Да. – Она помялась. – Знаешь, то, что ты мне рассказал… В общем, это звучит достаточно необычно. Мне бы хотелось тебе верить, но… Но я не могу. Ты прости меня, Дима. Я тебе не верю.

Он резко поднялся и сел, спустив ноги на покрытый линолеумом пол.

– Мне уйти? – холодно спросил он.

– Ни в коем случае, я совсем не имела это в виду. Ты в беде, это очевидно, и тебе негде ночевать. Я предложила тебе свою помощь и не собираюсь отказываться от своих слов. Просто мне кажется, что ты меня обманул и твоя беда – вовсе не та, о которой ты мне рассказал.

– Я сказал тебе правду. Как я могу тебя убедить?

– Ты действительно работаешь в Министерстве внутренних дел?

– Действительно.

– Ты можешь показать мне свои документы?

– Господи, ну конечно, – облегченно рассмеялся Платонов. – Мне нужно было сразу это сделать. Извини.

Он протянул руку к висящему на спинке стула пиджаку и вытащил из кармана служебное удостоверение. – Вот, пожалуйста.

Кира внимательно прочитала все, что было написано в удостоверении, и улыбнулась.

– Так ты подполковник?

– А что, не похож?

– Никогда не видела настоящих подполковников из МВД. Только в кино. Ты не сердишься на меня?

– Ну что ты, все нормально. Было бы странно, если бы ты взяла и поверила мне на слово, если учесть, что мы знакомы всего несколько часов.

В ее карих глазах Дмитрий снова уловил отблески пламени, делавшие их похожими на обжигающе горячий жидкий шоколад.

– Тебя завтра разбудить или ты сам просыпаешься? – спросила она как ни в чем не бывало.

– Я сам проснусь, как только ты встанешь. У меня сон чуткий.

– Тогда спокойной ночи. Тебе не холодно? Может быть, принести тебе еще плед укрыться?

– Спасибо, не нужно. Мне здесь очень хорошо, правда. Спасибо тебе.

Кира выключила свет и ушла к себе. Дмитрий услышал, как она зажгла бра над диваном и легла. Вот и все, подумал он, временное убежище он нашел, теперь надо подумать о том, как ему разобраться с обвинением в убийстве и получении взятки.

3

Вдова Юрия Ефимовича Тарасова изо всех сил старалась держать себя в руках. Она снова и снова отвечала на вопросы Юры Короткова о покойном муже, подробно описывала все ступени его служебной карьеры, рассказывала о его друзьях и приятелях, о характере и увлечениях.

– Скажите, Клавдия Никифоровна, вам никогда не казалось, что у Юрия Ефимовича есть какая-то сторона жизни, в которую он вас не посвящал?

– Я уже говорила – нет. Мы прожили вместе больше тридцати лет, вы же понимаете…

На ее глаза навернулись слезы, но она сумела удержаться и не расплакаться.

– Вам никогда не казалось, что Юрий Ефимович чего-то боится? Какого-нибудь события или, может быть, человека?

– Он боялся инсульта. Боялся, что его разобьет паралич. Знаете, у него было повышенное давление, и он очень боялся… Следил за диетой… Я понимаю, вы спрашиваете не об этом.

– А почему у вас три собаки? – внезапно спросил Коротков. – Ведь у вас квартира небольшая, вам, наверное, тесно.

– Ох, это… – Клавдия Никифоровна разрыдалась.

Короткову стало неловко, но он должен был об этом спросить. Анастасия велела непременно узнать, зачем Тарасову нужны были три собаки, да еще служебные, а не карманно-диванные. Чего Каменская вцепилась в этих собак, он не совсем понимал, но раз она просила – надо сделать обязательно. Юра часто повторял, что «голова у Аськи непонятно как устроена», поэтому к ее просьбам и заданиям относился серьезно, даже если не понимал их смысла и цели.

– Сначала у нас был только один Наркис, он самый старший, ему уже восемь лет. Медалист, элита. Его с трех лет берут на плановые вязки. Когда ему было пять лет, мы выехали на дачу, а там, ну, знаете, как бывает, любовь и все такое… Короче, у соседей по даче была овчарка, девочка, хороших кровей, ничего сказать не могу, и, когда Наркис стал папой, хозяин Эльзы принес нам двух щенков. Вязка неплановая, в клуб щенков не берут, куда их девать? Сосед половину себе оставил, половину нам отдал, мол, продавайте. Юрий Ефимович взял малышей и поехал с ними на Птичий рынок. А там к нему подошла компания каких-то кавказцев с девицей, все пьяные. Девица щенка увидела и начала требовать, дескать, купите ей немедленно. Один из мужчин деньги протянул, много, даже цену не спросил, просто вытащил пачку тысячных и сует Юрию Ефимовичу. И вы представляете, Юра не смог отдать щенка. Как подумал, что у девицы этой пьяной – минутная блажь, а через десять минут маленький написает ей на пальто, и она его швырнет прямо на улице где-нибудь, оставит беспомощного замерзать и умирать, так у него сердце перевернулось. Деньги отдал обратно и с рынка ушел сразу же. Я помню, он домой вернулся сам не свой, Клава, говорит, прости меня, дурака, не могу я собак продавать, у меня душа на части рвется, это же живые существа, а я их неизвестно в какие руки отдавать должен. В общем, в следующее воскресенье он опять поехал и опять вернулся со щенками. Не смог. А через две недели я и сама сказала ему, чтобы не продавал, привыкли мы к ним, как к детям привыкаешь. И знаете, что удивительно? Наркис как чувствовал, что мы хотим его детей продать. Оба раза, когда Юрий Ефимович на Птичий рынок уезжал, Наркис выл как по покойнику, у двери стоял, под ногами путался, уйти ему мешал. Ведь не мать, а все равно, видно, чувствовал.

– Вам, наверное, трудно было с тремя-то? – сочувственно спросил Коротков. Аська велела непременно узнать, был ли покойный страстным приверженцем чистоты и порядка, и тема трех собак позволяла плавно перейти к интересующему его вопросу. – Шерсть, грязь, готовка…

– Трудно. – Вдова слабо улыбнулась. – Квартира небольшая, вы сами видите, собаки крупные. Конечно, трудно было. Но мы как-то научились не обращать внимания на неудобства. Ну грязь, ну шерсть, подстилки, миски – мы, конечно, первое время пытались поддерживать чистоту и порядок на прежнем уровне, а потом махнули рукой. Как есть, так и ладно. Зато радости сколько от них – вы не представляете. Они же как люди, у каждого свой характер, свои особенности. У одного аллергия на свинину, другой терпеть не может аппарат для измерения давления. Он его боялся, представляете? Как Юрий Ефимович тонометр достает, так Фред опрометью кидался ко мне и начинал скулить, когда был маленьким. И чего он в нем нашел такого страшного? Теперь, когда подрос, уже не убегает, достоинство блюдет, но по глазам все равно видно, что не любит он этот аппарат. Сидит, смотрит на Юрия Ефимовича, а на морде мука мученическая написана. Да что говорить! Они – члены семьи, мы их всех любили, как детей.

– Юрий Ефимович был, наверное, добрым, мягким?

– Добрым – да. Добрее его я человека в жизни не встречала. А вот мягким, – Клавдия Никифоровна как-то странно посмотрела на Короткова, – мягким я бы его не назвала.

– Почему? Он был неуступчивым? Упрямым?

– Это трудно объяснить, – покачала головой вдова. – Просто я так чувствовала. Если вы попросите меня привести пример, из которого было бы видно, что он не был мягким, я, наверное, не смогу этого сделать. Но внутреннее ощущение было именно такое всегда: добрый, но жесткий.

– И все-таки, Клавдия Никифоровна, почему? Мне это важно, поймите. Только зная в деталях характер вашего мужа, я смогу представить себе, что он мог сделать такого, из-за чего погиб. Чем и кому он мог помешать, кто мог захотеть ему отомстить, свести с ним счеты. Пожалуйста, Клавдия Никифоровна, я прошу вас. Я понимаю ваше горе, понимаю, как вам тяжело говорить о муже, но это нужно сделать. Вы мне поможете?

4

Лена Русанова растерянно смотрела на капитана Лесникова и молчала. Почему этот красивый строгий милиционер спрашивает ее о Диме? В чем он провинился? Что с ним случилось?

– Лена, вы напрасно молчите. Жена Платонова сказала нам, что в ночь со среды на четверг Дмитрий не ночевал дома. Ваш брат уверен, что он был у вас. Это правда?

– Какое вам дело? – резко ответила она. – Даже если он и был у меня, то что это изменит? Чего вы лезете ко мне?

– Вы не правы, – мягко ответил Лесников. – Дмитрий в четверг с утра пришел на работу, а среди дня ушел, никому ничего не сказав, и мы до сих пор не знаем, где он. Видимо, произошло что-то важное, что заставило его оставить работу и где-то скрываться. И это важное могло произойти либо в четверг в первой половине дня, либо в среду. И если в среду он был у вас, то, возможно, рассказал что-то или хотя бы обмолвился о каком-то важном событии.