В тайге стреляют - Юрий Шамшурин

Охотник в короткой шубе с заплатой на спине, в старой заячьей шапке-бергесе вновь зарядил ружье, подсыпал на затравку пороха и тихо двинулся дальше. За ним, замысловато петляя около столетних великанов лиственниц, тянулся сдвоенный след широких охотничьих лыж. День сегодня выдался пасмурный, и белки далеко от своих гнезд не убегали. Торбаса из плохо выделанной конской шкуры задубели на морозе. Ноги в них были как в колодках. Не такая обувь нужна промысловику, да что поделаешь!

Невдалеке грянул и гулко отдался в безмолвной тайге выстрел. Это стрелял из своей малокалиберки Назарка.

— Хороший, однако, охотник будет! — промолвил Степан, прислушиваясь.

Он шел медленно, от дерева к дереву, пристально всматриваясь в переплетение закуржавевших ветвей. Пар от дыхания тонкими струйками поднимался вверх. Иней густо налип на бровях и ресницах, на шапке и воротнике. Впереди призывно подала голос собака.

— Опять белка! — заторопился Степан.

Назарка бродил по тайге и ног под собой не чуял. У него на поясе, туго стягивая шубенку, висел патронташ, сбоку нож. А ружье! А ружье-то! Легонькое, маленькое, как раз по плечу. Так бы и ходил с ним от рассвета дотемна. Об усталости даже думать стыдно.

Сегодня впервые Назарка вышел с отцом белковать. А добывать проворную верхолазку не так просто. Надо знать повадки умного зверька, уметь найти его жилье — гайно. Бить белку надо непременно в головку, чтобы не испортить шкурки. Это очень трудно. Плоховато, что лайка Пранчик — одна на двоих. Впрочем, выход нашли. Если Пранчик подаст голос недалеко от Степана, тот спешит на зов собаки. Если Пранчик облаял белку ближе к Назарке, тут уж его забота взять добычу. Скоро подрастет щенок, и у Назарки будет своя лайка.

Назарка крепко потер замерзшие губы, закинул за плечо ружье и повернул на сближение со Степаном. Отец у него теперь не простой — он на войне. Мануфактуру Павел еще тогда привез. Мать рубашку новую Назарке шьет. Старая-то совсем износилась.

«В городе, рассказывали, красных много, — размышлял Назарка, привычно увертываясь от низко нависших еловых ветвей с насевшими на них комьями снега. Если зазеваешься, целая лавина колючих снежинок хлынет за воротник. — Давно ли я был в городе, ни одного красного не видел. Простые люди ходили. Попрятались, наверное. Они, говорят, трусы. Сто человек на одного бросаются... Наши их быстро одолеют... Отец мой смелый. Молодой на медведя с пальмой[25] выходил. А медведь шибко страшный. Не каждый отважится выйти против «дедушки-хозяина».

Показалась сгорбленная фигура отдыхающего на поваленной лесине Степана. Назарка подошел к отцу, сел рядом с ним, закурил трубку и, как взрослый, сосредоточенно молчал, сплевывая тягучую слюну. Неподалеку прикорнула уставшая собака. Тяжело Пранчику лазить весь день по глубокому мягкому снегу. Зато вечером верный помощник сытно поужинает беличьими тушками. На сучке была подвешена кожаная сумка, набитая добычей. Назарка с деланным равнодушием посматривал на нее. Громко выражать восторг по поводу удачного промысла охотнику нельзя. Добрый Бай Байанай посчитает, что с него довольно, и перестанет посылать добычу под выстрел.

— Тятя! Кто теперь ты? Как звать тебя по-новому? — нарушил Назарка длительное молчание. — Выходит, Павел стал тойоном вместо Уйбаана, даром дает нам все и про долги не упоминает?

Назарка выжидательно уставился на отца. Степан не ответил. Он не спеша докурил трубку, выколотил о приклад пепел, пощупал на ружье кремень и покачал головой. Лишь после этого раздумчиво заговорил:

— Теперь, Назарка, все якуты вроде как бы равны. Что хамначит, что тойон — одинаково. Павел сказал, будто у нас один враг — русские красные, бумагу показывал. Когда пришельцев прогоним, все якуты хорошо жить станут. Мне Павел обещал корову, лошадь дать. Ведь за порох, муку ничего не просил. Даром дал. Ружье тебе тоже вроде бы гостинец. Только, однако, война плохое дело. По-другому надо бы. Как можно в человека стрелять?

Он снял шапку, старательно счистил с нее въедливый иней. Поднимаясь, вздохнул:

— Идем в юрту. Хватит на сегодня!.. В твои петли два зайца попались. Захвати!

Пятнадцать рябеньких шкурок сушились в рядок. Это сегодняшняя добыча. Назарка сам подстрелил пять белок. Правда, первых трех зверьков нашел и показал отец, но стрелял Назарка, и всего семь патронов истратил. Он сам снял с них шкурки, счистил жир, теплой водой смыл кровь. Грозно прикрикнул на собаку, которая лезла за освежеванными тушками. Потом Назарка с особым старанием, до блеска прочистил ружье, лег на орон и предался думам: «Интересно все же, кто такие красные? Павел говорил про них: шибко плохие люди, хуже, чем убийцы-каторжники».

Не видал Назарка красных. Никак не может он представить их себе. Отец не отвечает, бормочет что-то непонятное, злится, если сын пристает с расспросами. А Назарку мучило любопытство, не давало ему покоя. Наконец он не вытерпел и, к неудовольствию отца, задал вопрос:

— Кто такие красные? Пошто не растолкуешь мне?

Степан нахмурил брови и засопел носом. Не любил он объяснять то, о чем сам знал понаслышке. Подумав с минуту, он сказал:

— Люди это. С ружьями идут к нам... Всяко-разно говорят. Кто хорошо, кто плохо. Кому верить?

— Какие они из себя? — не отставал Назарка.

— Какие! Известно, какие! — пробурчал отец, сердито попыхивая трубкой. — Раз люди, значит, с головой и ногами!

— Люди всякие бывают. Вон Тарас у Павла работал. Русский он, с хамначитами ладил. Уйбаан меня и других колотил. А Тарас за меня заступился. Разные, значит.

Прилип Назарка к отцу, хочется ему все узнать. Степан потерял терпение, в сердцах сплюнул и бросил на шесток трубку.

— Кто знает, какие они! Когда увижу, тогда скажу. Павел говорил — сатана те люди, беду нам несут. О, Павел все знает! Он долго в городе учился, умеет по бумаге разговаривать.

— Лицо у тех красное?

— Может, и красное. Не слышал я про то, не спрашивал никого. Мы в наши земли их не пустим... Не приставай больше!

Степан замолчал и принялся точить на бруске нож. Назарка вздохнул, прекратил расспросы и до ужина решил починить черкан.

Павел приехал на свое обширное подворье под утро, усталый, невыспавшийся, но безмерно довольный. Еще бы не быть довольным! Половина задуманного выполнена. Стоит подать команду — и отрядники явятся сюда к нему, готовые следовать за своим командиром и в огонь и в воду. Повстанцы — хамначиты и неоплатные должники Уйбаана — народ покорный. Слово тойона — для них закон.

Возле дверей Павел осадил вспотевшего жеребца, бросил вожжи подбежавшему работнику. Неуклюже вывалившись из кошевки, Павел прошелся вокруг, разминая затекшие ноги. В длинной собачьей дохе он казался большим и грузным. Тяжелым шагом, вперевалку направился в дом.