Запрет на вмешательство - Макс Алексеевич Глебов

лежать!

— Ну ты и лось, охотник, — с ноткой восхищения в голосе произнес все еще не восстановивший дыхание сержант, — Как ты с этой дурой и ранцем, набитым патронами, столько пробежал, да еще и в таком темпе?

Сам сержант тащил пулемет MG-34, который тоже весил немало, и две сотни патронов к нему. Свои винтовки мы отдали Синцову и Шаркову, но в плане веса это помогло не слишком сильно, так что выдохся сержант едва не сильнее, чем менее подготовленные красноармейцы.

— Нужно идти дальше, товарищ сержант, — я добавил в голос настойчивости, — немцы почти наверняка попытаются прочесать лес.

Дороги отсюда видно уже не было, но, пользуясь остановкой, я оценил ситуацию сверху. Немецкая колонна остановилась — горящий грузовик мешал проезду. Однако заминка оказалась недолгой. Офицер с майорскими пагонами махнул рукой, указывая на препятствие, и головной танк аккуратно спихнул горящий грузовик с дороги, не обращая никакого внимания на гулко хлопающие в кузове патроны и летящие искры. Такая же судьба постигла и перевернутый мотоцикл.

Пока немецкие танкисты изображали из своей машины бульдозер, повыпрыгивавшая из грузовиков пехота развернулась цепью и ждала команды начать прочесывание. Немцы не знали, в какую сторону от дороги мы ушли, поэтому майору пришлось отправить две группы. Вражеский командир, видимо, имел подробную карту местности и прекрасно понимал, что более-менее подходящий для нашего отхода лес лежал только по одну сторону дороги. Вторую группу он отправил на всякий случай, чтобы не получить неожиданный удар в спину, если коварные русские, устроившие засаду на дороге, решили не убегать, а затаиться неподалеку.

Лес, в котором мы сейчас находились, скорее можно было назвать перелеском. Он имел ширину всего в пару километров и тянулся вдоль дороги километра на четыре. Вдоль всей его опушки шла довольно сильно разбитая, но вполне проезжая в это время года дорога, и это сильно ухудшало наше положение.

Предприимчивый немецкий майор немедленно отправил в объезд леса две группы, в каждую из которых входил бронетранспортер, грузовик с пехотой и пара мотоциклов. Цель этих групп была совершенно очевидна — перекрыть нам возможность уйти полями, покинув лесной массив. До вечера оставалось еще часов пять, и рассчитывать отсидеться в лесу до темноты мы не могли. Оставался только прорыв, но сержант и остальные мои товарищи пока о нависшей над нами угрозе ничего не знали.

— Может, не полезут немцы в лес-то? — с надеждой в голосе предположил чуть отдышавшийся Борис, — у них ведь приказ, наверное. Зачем им эта задержка?

— Полезут, — мрачно возразил Плужников, — о попавших в засаду машинах они наверняка уже доложили своему командованию по радио. Не думаю, что им прикажут двигаться дальше, не ликвидировав угрозу движению тыловых колонн. Так что отставить разговоры и продолжаем движение!

Плужников рассуждал вполне здраво, и это меня в очередной раз порадовало, но теперь следовало довести до командира всю сложность нашего положения.

— Товарищ сержант, нас обходят мобильными группами справа и слева. Мотоциклы, бронетранспортеры и пехота на грузовиках, — доложил я Плужникову через пару минут.

— Пока мы в лесу, они нам не особо страшны, — ответил сержант, но было видно, что полученная информация его не порадовала, зато для себя я отметил, что мои сведения он больше под сомнение не ставит.

— Если лес большой, и мы идем быстро, тогда да, — возразил я командиру, — но не думаю, что немцы просто так это затеяли. Они ведь тоже понимают, что серьезный лесной массив прочесать не в их силах, а раз они за это взялись, значит, не так уж этот лес и велик. Звук я, кстати, слышу слева и справа, то есть там, как минимум, есть лесные дороги, по которым может пройти техника.

— Плохо, что карты нет, — в голосе сержанта слышалась досада, — идем, как котята слепые.

Я регулярно поднимал руку, останавливался и прислушивался, прикрывая глаза. Плужников и красноармейцы при этом мгновенно замирали, стараясь максимально соблюдать тишину. Минут через десять план немецкого майора стал ясен окончательно.

— Грузовики остановились, товарищ сержант. Похоже, они высаживают пехоту, а вот «Ганомаги» и мотоциклы поехали дальше, я их слышу уже где-то впереди. Если там лес кончается…

— Тебе это ничего не напоминает, таежный житель? — зло усмехнулся сержант.

— Загонную охоту это напоминает, товарищ командир, — кивнул я, — пехота организует облаву, выгоняя нас по единственному еще не перекрытому направлению, а там нас будут ждать бронетранспортеры и мотоциклы. Все верно немцы рассчитали. Сколько нас, они не знают, и воевать с нами в лесу может оказаться чревато большими потерями. Вот и хотят они нас выгнать под огонь пулеметов, а может и чего потяжелее. Теперь я абсолютно уверен, что лес скоро закончится, и как только мы покажемся на опушке, нам конец.

— Тогда нужно принять бой здесь, товарищ командир! — с неожиданной твердостью произнес Синцов, слышавший наш разговор. Если уйти все равно невозможно, значит, нужно драться.

— Что думаешь, Нагулин? — повернулся ко мне сержант. — Боец дело говорит?

— Ты, Синцов, парень, конечно, героический, — усмехнулся я, глядя на своего товарища, — и твой порыв достоин всяческого уважения, но я не для того уже почти два километра тащу на себе эту тяжеленную хреновину, чтобы вот так просто принять здесь смерть от немецкой пули. Товарищ сержант, я предлагаю прорыв. Через пехотные цепи мы не пройдем — их слишком много, и нас просто задавят массой, а вот мотоциклисты и экипажи бронетранспортеров полагаются больше на огневую мощь, чем на численность, и я хочу это использовать.

— Ты собираешься воевать с этой штукой против бронетранспортеров и, как минимум, шести пулеметов, боец?

— У нас есть перед немцами фора. Небольшая, минут десять-двенадцать, я думаю. За это время мы должны разобраться с бронетранспортерами и мотоциклистами. Кстати, вон уже и опушка проглядывает — там нас и будут ждать.

Мы говорили на ходу, но сержант все-таки обернулся ко мне и на его лице я прочел серьезные сомнения.

— Товарищ сержант, я хоть раз вас подводил? — решил я обойтись без долгой аргументации, на которую сейчас все равно не было времени.

Плужников колебался — не так уж хорошо он меня знал, хотя боевых эпизодов в нашем недолгом знакомстве уже хватало. Однако ситуация не располагала к длительным раздумьям, и сержант решился.