Хлеб и снег - Сергей Иванов

…Вся ночь заняла одну какую-то невероятно короткую минуту. Таня закрыла глаза — было темно. Открыла — светло. А часы за стеной всё скакали и скакали, приговаривая: и так, и так, и так, и так!.. Таня быстро встала, прошла по холодному крашеному полу в большую комнату, где висели ходики. На них был нарисован большой серый кот из пушкинской сказки. Глаза у него зыркали вместе с маятником: влево-вправо, влево-вправо. Времени было без двадцати шесть. «Молодец», — подумала про себя Таня. Теперь всё надо было делать тихо и быстро одновременно. А это очень трудно! И всё-таки она успела одеться, съесть три печеньица с молоком, ополоснуть чашку, смахнуть крошки со стола. Таня уже совсем собралась уходить, но тут подумала, что бабушка начнёт волноваться, где она. Таня вырвала из своего альбома большой лист и жирными чёрными буквами стала писать. Писала она не очень хорошо, поэтому старалась придумать, чтоб вышло покороче. Она написала: «Я с Кирюшей. Таня». И тут по улице затарахтел трактор. Таня кое-как надела пальто, на цыпочках пробежала по комнате и выскочила за дверь.

Большой красный трактор, чисто вымытый, чуть ли не блестящий, громко фыркал и дрожал, будто от нетерпения. Таня забралась в кабинку, села на чёрное кожаное сиденье. Кирюша тронул какой-то рычаг, сразу фырканье перешло в треск, и трактор пошёл, важно переваливаясь, раскачивая их на каждой колдобине.

Ехать было недалеко: по мосту через речку, на гору — вот тебе и поле. Трактор ехал неторопливо. Отлаженный Кирюшей мотор гудел ровно, спокойно. Трактору всё равно было, что по ровной дороге ехать, что в гору. Сразу было понятно, что он очень сильный.

Поле было широкое, неровное. Земля на нём лежала большими тёмно-бурыми комами. Таня спросила:

— Мы его пахать будем?

— Нет, — ответил Кирюша, — боронить. Оно ещё с осени вспахано.

— А зачем с осени?

— Чтоб земля получше водой напиталась. Получше отдохнула.

Вдруг стало тихо. Трактор больше не фыркал, не вздрагивал — мотор молчал.

— Вот нелёгкая! — сердито сказал Кирюша.

Они вылезли на мягкое влажное поле. Солнце светило вовсю, и небо кругом было синим, и сверху откуда-то лилась птичья музыка.

Кирюша достал из кармана кусок верёвки, обмотал ею какое-то колесико в моторе, расставил пошире ноги и дёрнул. В моторе что-то кашлянуло разок-другой — и всё. Кирюша опять обмотал, опять дёрнул. На этот раз верёвка треснула и оборвалась.

— Ты что делаешь? — спросила Таня.

— Трактор завожу, — сказал Кирюша. — Что же ещё-то?

Он осмотрел верёвку, потянул её несколько раз — проверил на прочность, снова обмотал колесико, дёрнул. Та-та-та… — закричало в моторе, а потом басом: тра-тра-тра… Из трубы над мотором стали вылетать колечки сизого дыма.

— Такая громадина, — удивилась Таня, — а заводится какой-то верёвочкой.

— Нет, — засмеялся Кирюша, — тут хитрое дело. В тракторе вроде как два мотора. Верёвкой я завёл маленький моторчик. А уж он разбудил, растолкал большой мотор, главный. Он видишь какой здоровый! Его руками заводить никаких человеческих сил не хватит.

Потом они стали цеплять к трактору борону. Кирюша цеплял, а Таня смотрела. Борону ещё вчера привезли на поле — специально для Кирюши. Борона была похожа на здоровенную решётку, утыканную снизу железными зубьями. Решёток таких было три: две спереди и одна немного сзади. Кирюша привинтил все гайки, какие нужно, вытер ветошью руки и сказал:

— Ну, помчались!

Опять трактор шёл так же ровно, легко, будто не было за ним железной гребёнки, которую не то что человеку, а и лошади-то едва ли с места стронуть! Кирюша крепко держал в руках огромную тракторную баранку — руль, смотрел вперёд, немного насупив брови, и улыбался. Наверное, ему нравилось быть трактористом. Тане тоже захотелось. Она попросила:

— Дай мне!

— Погоди ты! — сказал Кирюша и уже мягче добавил: — Потом.

«Подумаешь! — решила Таня. — Ну и води свой трактор сам!» Она отвернулась от Кирюши, стала смотреть в заднее окошечко — на борону. Та послушно ползла за трактором и немного вихлялась из стороны в сторону, как тряпка, когда моют пол. За бороной оставалась чёрная река взрыхлённой земли. А слева и справа от неё лежали колдобистые берега. У конца поля Кирюша осторожно развернул трактор. Борона глубоко оцарапала дорогу, но тут же поднялась, как будто живой хвост, и висела в воздухе до тех пор, пока трактор снова не съехал на поле. Теперь чёрная река стала вдвое шире, и от неё шёл чуть заметный реденький пар — припекало!

Они проехали ещё и ещё раз. Кирюша вдруг спросил:

— Ну, будешь?

Таня кивнула изо всей силы, и тогда Кирюша остановил трактор, Таня села за руль, а Кирюша на её место и одну руку тоже положил на баранку. Таня хотела сказать: «Не надо, я сама!», но руль был такой большой и неподатливый, что она промолчала. Они ещё только начали борозду, и до конца поля было очень далеко.

Трактор пошёл, и сейчас же огромная чёрная баранка ожила. Она тянула Танины руки то в одну сторону, то в другую — крутилась сама собой. Таня не знала, что делать.

— Вон видишь на том конце берёзу? — спросил Кирюша. — Целься прямо на неё!

Таня изо всей силы потянула руль вправо, чтобы труба посредине мотора как раз закрыла далёкую берёзу. Тут ещё Кирюша немного помог. И трактор послушался! Но держать берёзу за трубой было очень трудно. Она всё время высовывалась, большей частью почему-то слева. И Тане приходилось крутить тяжёлый руль, крепко его держать. Даже пальцы занемели. Но всё-таки было очень хорошо!.. А берёза приближалась и росла прямо на глазах! Теперь уже труба не могла спрятать её всю. У неё был широкий, толстый ствол. И Таня целилась в середину, где торчал обломанный сук.

Вдруг трактор остановился. Это его Кирюша остановил. Он сказал:

— Всё, брат, приехали! А то мы так, пожалуй, берёзу протараним.

Таня выглянула из-за трубы. Берёза стояла в каких-нибудь трёх шагах от фырчащего трактора. Вот это да!

— Хочешь немного отдохнуть? — спросил Кирюша.

— Ага…

— Ну тогда вылезай, разомнись малость.

Таня вылезла:

— А ты?

— Что я? На меня не смотри! Я взрослый.

Таня улыбнулась. Знала она, какой Кирюша взрослый: не взрослый, а просто он был сильнее…

Трактор ушёл в обратный путь. А Таня села на сухой холмик под ту самую берёзу и стала смотреть на свою полосу. С одной стороны она сливалась с дымящейся чернотой разборонённой раньше земли. С другой её прятал от глаз Кирюша, который проводил сейчас новую чёрную полосу. Танина земля ничем не отличалась от других чёрных земель, терялась среди них. Сначала Тане стало обидно. Но потом она даже обрадовалась: раз её полоса ничем не отличается от Кирюшиных, значит, она тоже хорошо боронила — как Кирюша. А ведь Кирюша знаменитый тракторист.