Ты мой закат, ты мой рассвет (СИ) - Субботина Айя

Возможно, я снова себя накручиваю, но она не выглядит поверившей моей отговорке. Хотя и расспросы прекращает.

— Антон просил, чтобы я помогла разобрать коробки на чердаке, - поясняет она и направляется к лестнице на второй этаж. - Пару недель назад перевозили с дачи кое-какие вещи, сразу все погрузили, не сортируя. А если я это не сделаю, то с его графиком и отсутствием дома все это покроется плесенью.

Я вспоминаю, что Антон рассказывал о переезде. У его родителей как будто был небольшой дом в паре часов езды от Петербурга. Бабушкино наследство, кажется. Дом они продали и перед тем, как передать ключи новым хозяевам, забрали все, что было хоть немножко ценным. Мой майор рассказывал, что сунул куда-то пару старых альбомов со своими детскими фотографиями, и я вытребовала с него обещание обязательно их показать. Почему-то очень хочется посмотреть, каким он был, когда еще не умел ходить и мешал родителям спать. Точно так же «смеялся» глазами? Хмурился до грозной складки между бровей? Чаще улыбался или был серьезным и сосредоточенным?

Если бы у нас были дети, я бы хотела, чтобы они были похожи на него. Если бы...

— Вера Николаевна! - Маму Антона я догоняю уже на втором этаже. - Можно я помогу? Антон вернется только вечером, я успею с ужином. И мне бы хотелось... помочь, если вы не против.

И снова тот же взгляд. Не раздраженный и, конечно, совершенно точно не злой. Скорее, удивленный. Как будто я прошу о том, на что не имею права. Но при этом улыбается и кивком приглашает составить ей компанию.

«Это просто нервы, Йен», - мысленно уговариваю себя, пока мы в две пары рук спускаем коробки с чердака в комнату на втором этаже.

Здесь у Антона что-то вроде кабинета, и он не очень радуется, когда хоть что-то здесь, даже если оставлено в неподходящем месте, перекладывают на свое усмотрение. Поэтому я сюда захожу только чтобы протереть пыль, пропылесосить и открыть окно на проветривание.

Но сейчас мы с Верой Николаевной располагаемся на полу, и с ее молчаливого согласия я срезаю густо намотанный скотч с одной из коробок. Мы точно ничего здесь не нарушим, разве что немного отполируем пятыми точками красивый деревянный ламинат и сшитое из овчин покрывало.

В коробке, под грудой книг, старинных вещей, некоторые из которых есть и у моей бабушки, лежат те самые альбомы. Пара совсем-совсем старых, потертых и с потрескавшимися уголками. Мама Антона раскрывает первый - тот, в котором много пожелтевших фотографий. Листает, рассказывает, кто есть кто, откуда их семья получила такую «твердую» фамилию и истории, которые, как семейные драгоценности, должны переходить по наследству.

Потом очередь доходит до более современного альбома, с якорем на обложке «в матроску».

И там целое сокровище - мой майор на покрывале детской попой вверх, хмурый, сосредоточенный и совершенно голый.

Я тихонько хихикаю, прикрываю рот ладонью.

— Он очень милый, - отвечаю на вопросительный взгляд женщины, когда она перелистывает еще пару страниц. - Уже тогда с характером.

— Его и на руки было толком не взять, - кивает она. - Другие дети уснуть не могут, пока не устроишь им качку и землетрясение, а Татан сам засыпал. Я вообще не чувствовала, что у меня маленький ребенок. Тогда думала, что счастливая, а сейчас жаль, что не качала его чаще и не укладывала рядом в кровать.

— Татан? - Я снова хихикаю.

— Это он так сам себя называл. - Приятные воспоминания немного смягчаю выражение ее лица. - Еще говорить толком не умел, но уже требовал: «Татан хочет то, Татан хочет это».

Импульс, который врезается в мою голову, настолько приятный, что даже не пытаюсь его подавить. Беру телефон, захожу в телефонную книгу и переименовываю моего майора из «муж» в «Муж Татан». С красным сердечком в конце, которое не уберу ни за что, даже если... наш брак все-таки не переживет испытание характерами.

С улыбкой показываю свекрови свою выходку.

Она не улыбается.

Только смотрит задумчиво и, наконец, со вздохом закрывает альбом.

— Йен, давай поговорим. Как мать, которая любит своего единственного сына и женщина, которая претендует на роль его жены.

Претендует на роль жены...

Потихоньку и даже тщательно прячу телефон в карман джинсов - так торопилась приехать, что даже не взяла хоть что-то из домашних вещей, чтобы переодеться - и удобнее усаживаюсь на колени.

— Я и есть его жена. - Вроде не сказала ничего криминального, но под ее выразительным взглядом чувствую себя воровкой. - И я очень хочу, чтобы вы помогли мне узнать Антона получше. Чтобы я смогла... насколько это возможно... облегчить ему жизнь и сгладить острые углы нашей семейной жизни. Я люблю вашего сына, Вера Николаевна, и хочу стать для него опорой и поддержкой. Помогите мне. Пожалуйста.

— Верю, что любишь, - соглашается она, но по голосу слышно, что моя короткий монолог ей абсолютно безразличен. - И верю, что ты бы хотела многое. Но, Йен... Ты хорошая девочка. Но ты не опора и поддержка, и никогда ими не будешь. Тем более для моего сына. С его сложным характером. Жена ему была нужна два месяца назад, а ты уехала и оставила его одного. Зачем? Я не знаю и не хочу знать

— это ваша жизнь, и не мне совать в нее нос. Но ты не та женщина, на которую он сможет опереться. Потому что тебе не нужен взрослый мужчина, Йен. Тебе нужна нянька.

Первое, что приходит в голову после этих слов - бежать.

Немедленно. Просто встать и убежать куда глаза глядят, лишь бы подальше от этого очень прямого и такого... выразительного взгляда. У Антона такие же глаза, и на мгновение мне кажется, что они оба здесь - мама и сын, только она каким-то образом озвучивает его мысли.

Почему она все это говорит?

Чем я не такая? Почему плохая?

Мы виделись всего дважды. Первый раз, когда Антон забрал меня из больницы, и тогда мне казалось, что мы с его мамой нашли общий язык и даже отлично поговорили обо всем, пока готовили ужин. Второй раз на свадьбе.

Конечно, моя свекровь не может не знать, чем она закончилась.

Наверняка Антон рассказывал, почему вдруг снова стал холостяком, несмотря на штамп в паспорте.

Как много он рассказал?

Я непроизвольно обхватываю себя руками, потому что чувствую себя освежеванной тушей.

То, что со мной произошло - это мое. То, о чем я не кричу на каждом углу.

Я бы никогда не сказала Антону, если бы не выходка моей теперь уже бывшей лучшей подруги.

Но если его мать знает...

Меня немного мутит от первого укола паники. Картинка мира расплывается перед глазами, идет рваными полосами, как будто проигрыватель зажевал пленку фильма моей жизни, и вместо красивых видов семейной идиллии там теперь обугленные дыры, заломы и скрипы.

Она знает, что ее невестка - изгаженная девушка? Знает - и думает... что?

— У Антона очень тяжелый характер, - медленно складывая альбомы обратно в коробку, говорит свекровь. - И сложная работа, которая отнимает много времени и сил.

Я неопределенно и зябко веду плечами, хоть она этого даже не видит.

Он успел поседеть почти наполовину, хоть у большинства мужчин его возраста седина еще только-только начинает вплетаться в волосы.

— Думаю, Антон говорил, что для него важно знать, что, когда бы он ни пришел домой, каким бы злым и раздраженным ни был, его встретят без упреков и скандалов.

— Говорил, - односложно отвечаю я.

Вера Николаевна, наконец, перекладывает последний альбом, поднимается с колен, стряхивая с брюк несуществующие пылинки. Проводит взглядом по комнате, натыкается на небрежно брошенную на полке между книг медаль. Берет очень бережно, как будто может сработать невидимая сигнализация.

— Мой сын всего добился сам, Йен. Умом, хитростью, бессонными ночами и разбитыми нервами. Он довольно долго вообще не встречался женщинами, потому что убивался на работе двадцать пять часов в сутки. А когда находил себе спутницу... - Женщина едва заметно кривит губы, но это равносильно громкому выражению разочарования. - Это всегда была не та женщина. Я никогда не вмешивалась в его жизнь и не давала советов, хоть знала почти обо всем. У нас доверительные отношения.