Царь Федор Алексеевич, или Бедный отрок - Дмитрий Володихин

Коневодческая склонность государя ничуть не противоречила старомосковским традициям. Наши правители всегда имели хорошо устроенные конюшни, много ездили верхом, а должность конюшего одно время была первой по чести среди всех боярских должностей. Третий монарх из династии Романовых просто показал особое рвение к коннозаводскому делу. Деды его и прадеды, знай они об этом, похвалили бы потомка.

Как знать, не оттого ли Федор Алексеевич сделался большим любителем поездок на лошадях, что хворь иной раз отбирала у его ног подвижность? Бывало, государь с трудом перемещался на своих двоих, бывало, ходил, опираясь на костыль… А окажется в седле, и что ему тяжелые глупые ноги? В седле он хорош, легок, молодцеват. Исчезают вся тяжесть и неуклюжесть его походки, видны лишь юная сила да искусство управлять лошадью. Добрый конь птицей летит под ним, ветер бьет в лицо, и горячая молодая кровь берет верх над горестным нездоровьем. Не потому ль и невесте, жадно всматривавшейся в него из чердачного окошка, показался царь на коне?

Так ли это, бог весть. Но в любом случае царская любовь к лошадям сослужила стране хорошую службу: уйдет Федор Алексеевич, а конские заводы после него останутся. Добрый прибыток державе!

Как и прежние государи — что Рюриковичи, что Романовы, — Федор Алексеевич регулярно ездил на богомолье. Эта его черта нимало не изменилась к поздним годам царствования. Здоров ли, не здоров ли, а государь постоянно посещал большие монастыри в столице и за пределами Москвы. Столь твердая приверженность к длительным богомольным поездкам говорит о сильном религиозном чувстве. Как видно, в нем Федор Алексеевич не уступал своему отцу — великому любителю посещать монастыри, а также наслаждаться хорошо выстроенным богослужением.

Да и выбор мест, которые стремился посетить молодой царь, во многом был определен предпочтениями Алексея Михайловича. Чаще всего Федор Алексеевич отправлялся в Троицесергиев монастырь, Александровскую слободу с ее Успенской обителью да Лукьяновой пустынью. Время от времени объезжал он целый куст монастырей, расположенных в Переяславле-Залесском и неподалеку от него. С первого года царствования навещал звенигородскую Саввино-Сторожевскую обитель — излюбленное место паломничества его покойного отца. Здесь поместили серебряную раку для мощей преподобного Саввы, созданную, как тогда говорили, царским «усердием».

Иной раз царь тратил на дальнее богомолье по полмесяца, а то и больше. Дальше Переяславля не забирался. Как видно, опасался расхвораться от долгого путешествия к великим северным светочам русского иночества — Кирилл о-Белозерской обители, Спасо-Прилуцкой и др. Ежегодно брел со всем великим крестным ходом, который устраивали у Новодевичьего монастыря 28 июня — в день празднования Смоленской иконы Божией Матери.

Лишь за несколько месяцев до кончины Федор Алексеевич рискнул длительной поездкой по тем монастырям, какие прежде не посещал. Добрался до суздальского средоточия святости и даже до ярославских обителей. Наверное, молил Бога о стремительно улетучивающемся здравии…

В смысле полной и безраздельной приверженности православию, любви к чинному быту монастырей, пристрастия к хорошему церковному пению государь Федор Алексеевич оставался таким же русским человеком, как и подавляющее большинство его подданных. Сын отца своего, отпрыск старомосковского боярского рода, он благоговел перед мощами святых, почитал церковные святыни, не мыслил себя вне Христовой веры.

И если хотел Федор Алексеевич что-нибудь «реформировать» в старинных обычаях русского православия, то, может быть, лишь одно. Он стремился придать более благозвучия пению хора, без коего не обходилось никакое богослужение. А на эту сферу еще со времен его отца оказывала все большее и большее влияние малороссийская музыкальная традиция, весьма полонизированная. Ее не отвергал даже патриарх Никон.

Вот удивительное воспоминание современного историка Александра Лаврентьева: «В шестидесятых годах одним из первых моих приобретений были пластинки с записью хоровой капеллы Юрлова. Те, кто знает музыку, наверное, помнят: это было практически единственное издание древнерусской музыки, сделанное в советские времена. Так вот, я там нашел хоровое сочинение… и композитор — царь Федор».

Действительно, у государя имелся вкус к музыке, а вместе с ним — желание обновить древнее пение, пришедшее к нам от греков и записанное «крюками». Он собрал большую коллекцию нотных рукописей[59], сочинил широко известное песнопение «Достойно есть». Царские нововведения прижились: «Яко же его величество и к пению был великий охотник, первое партесное и по нотам четверогласное и киевское пение при нем введено, а по крюкам греческое оставлено»[60]. Что ж, тут видно, как малороссийская певческая традиция окончательно укоренилась в Москве. Это, надо признать, своего рода «малая интервенция» западной музыкальной культуры на территорию старомосковской[61]. Но видеть в действиях царя расшатывание основ веры? Вот уж нет оснований. Предпочитая музыку, более близкую к европейской традиции, нежели к русской, во всем остальном Федор Алексеевич оставался приверженцем устоявшихся форм русского православия. Он не пытался переменить хотя бы «аз единый» ни в догматике, ни в канонической части, ни в текстах молитв. Батюшка его в этом смысле бывал куда как радикальнее…

Изменила ли хоть в малой степени эту его приверженность женитьба на Агафье Грушецкой? Можно сказать твердо: нет. Год супружества, счастливейший для Федора Алексеевича, сопровождался большими богомольными поездками. С сентября по декабрь 1680 года царь несколько раз выезжал на богомолье, и, помимо привычного Саввино-Сторожевского монастыря, выбрался в Иосифо-Волоцкий, а потом в Лужецкий — под Можайском. Это соответствует давно сложившемуся обыкновению государя каждой осенью по нескольку недель отдавать паломническим походам.

Царь и царица пожертвовали Успенскому монастырю в Александровской слободе икону «Святой Феодор Стратилат и великомученица Агафия». Тогда же, при Федоре Алексеевиче, здесь началось строительство нарядной надвратной церкви. Ее освятили в 1682 году в честь государева святого покровителя — Феодора Стратилата. А когда завершилось возведение нового собора в московском Сретенском монастыре (его также оплатил Федор Алексеевич), в иконостас его, на равном расстоянии от Царских врат, встали две иконы — святой Феодор Стратилат и великомученица Агафия. При молодом государе древняя обитель расцветает…

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});