Сыщик-убийца - Ксавье Монтепен

Прошло три месяца, и девушка не напоминала Сигизмунду этого обещания, но однажды сказала ему с печальной улыбкой:

— Сдержите ваше слово, друг мой, дайте имя нашему ребенку.

Сигизмунд не остался глух к словам своей возлюбленной, он бросился в ноги матери, но герцогиня была непреклонна.

Герцог хотел обойтись без ее позволения, но Эстер не соглашалась войти в семейство, которое не желало ее принять.

Она стала скрывать слезы и страдала молча.

Прошло полгода.

Роковой срок приближался.

Эстер могла скрывать свое положение от отца, только подвергая опасности здоровье.

Мадам Амадис, поневоле посвященная в результаты минутного забвения, сначала была в сильном волнении, но в то же время желала во что бы то ни стало помешать полковнику узнать об ужасной тайне.

Ей удалось добиться от него позволения взять с собой Эстер на несколько дней в деревню. Таким образом, она привезла ее в Брюнуа, где принуждена была рассказать все доктору Леруа.

Последний честью поклялся хранить молчание и был проведен к Эстер, в которой заметил сильную слабость.

Затем, так как его присутствие не было необходимо, он вернулся домой, сказав, что явится по первому требованию.

У молодого пэра Франции был младший брат, маркиз Жорж де Латур-Водье, который не бывал в доме матери вследствие своего дурного поведения. В тридцать лет Жорж успел уже злоупотребить всеми удовольствиями.

Управляемый любовницей, очень красивой, но развращенной до глубины души, по имени Клодия Варни, он должен был исполнять ее невероятные требования и, истратив до последней копейки наследство отца, наделал много долгов, прибегая иногда к низким и бесчестным средствам.

Но скоро и этих средств нельзя было изыскать: с минуты на минуту можно было ожидать, что он останется без гроша, и в весьма скором будущем ему угрожала нищета и даже более, так как многие честные торговцы, обманутые маркизом, собирались обвинить его в мошенничестве. На герцогиню-мать он не мог рассчитывать, так как она, выведенная из себя его поведением, не хотела про него слышать. И если при жизни она и не думала прийти к нему на помощь, то по смерти, по всей вероятности, должна была оставить все состояние старшему сыну.

Клодии и Жоржу оставалась только одна надежда — на смерть Сигизмунда, но герцог был в цвете лет и обладал отличным здоровьем.

Если бы он не женился, какой-нибудь случай — охота, падение с лошади или удар шпагой на дуэли — мог дать Жоржу титул герцога и миллионы.

Понятно, что при таких условиях Клодия наблюдала за всеми поступками молодого пэра. Она узнала про любовь Сигизмунда к мадемуазель Дерие, угадала ее беременность и следила за связью любовников до того дня, когда мадам Амадис привезла Эстер в Брюнуа, где рождение ребенка должно было навсегда уничтожить последнюю надежду Жоржа, так как герцог, несомненно, признает этого ребенка и, может быть, даже узаконит его женитьбой.

Клодия сообщила Жоржу все, и они вместе составили ужасный план, для исполнения которого приехали в Брюнуа и поселились в гостинице «Белая лошадь».

В тот вечер, когда мадам Амадис вызвала доктора, Клодия, переодетая мужчиной, следила за ним до самого дома вдовы Ружо-Плюмо и затем до его собственного жилища.

В ту минуту, когда он отворял дверь в сад, она решительно подошла к нему, потребовав сейчас же поговорить с нею, в чем доктор не мог ей отказать.

Клодия, судя обо всех по себе, без всяких предисловий пошла к цели.

«Доктор, — сказала она, — я знаю, что вам со дня на день придется принимать роды. Женщина, которая разрешается от бремени, между жизнью и смертью, следовательно, и жизнь ребенка висит на волоске. Если мать умрет и ребенок последует за нею, это будет ваше».

И она положила на стол десять билетов по тысяче франков.

Старый доктор не сразу понял это чудовищное предложение и спрашивал себя: не спит ли он?

Но скоро удивление уступило место негодованию, и Леруа, вооружившись заржавленным пистолетом, выгнал из дома негодяя, считавшего его способным на убийство и осмелившегося сказать ему это в лицо.

Клодия отправилась к Жоржу.

Одна часть ее чудовищного плана не удалась, но она решила попробовать все.

Теперь самое главное состояло в том, чтобы узнать, когда наступят роды, а так как ничего нельзя было узнать от прислуги мадам Амадис без определенного риска, которая привезла только одну преданную горничную, то Клодия решила обойти это препятствие.

— Мы не должны оставлять без присмотра Брюнуа, пока у Эстер не родится ребенок, — сказала она Жоржу. — Так как мы не можем помешать ему жить, то, по крайней мере, можно узнать, кому его поручат.

— Итак, нам придется жить в этой несчастной гостинице? — спросил Жорж.

— Нет, завтра же утром ты снимешь в деревне какой-нибудь домик на две недели и заплатишь вперед, а затем отправишься в Париж, чтобы привезти мне женское платье. После твоего возвращения, то есть вечером, мы переедем.

— Не можешь ли ты на такое короткое время довольствоваться мужским костюмом?

— Конечно, могла бы, если бы мне не надо было никуда выходить.

— Ну и что?

— Я могу встретить доктора Леруа на улице в Брюнуа, в особенности недалеко от дома Эстер, и, если я буду одета мужчиной, он непременно узнает меня, чего во что бы то ни стало нужно избежать.

— Ты совершенно права.

— Ты знаешь, что я всегда права, дорогой Жорж, поэтому тебе не мешало бы навсегда покончить со спорами. Всякий спор излишен, когда в конце концов приходится уступать.

Действительно, Жорж постоянно повиновался своей повелительнице и если иногда спорил, то только для виду.

Рано утром маркиз де Латур-Водье вышел из гостиницы и отправился искать сдающийся дом. Через час он вернулся, сказав, что нашел маленький домишко рядом с садом виллы вдовы Ружо-Плюмо.

— В случае надобности, — прибавил он, — через забор легко перескочить.

Он заплатил за две недели вперед и принес ключи.

— Отлично, — сказала Клодия. — Теперь поезжай в Париж.

В ту минуту, когда Жорж приказал оседлать коня, он увидел во дворе молодого кучера фиакра, который запрягал двух кляч.

Кучера звали Пьер Лорио, и его фиакр номер 13 привез накануне в Брюнуа мадам Амадис, Эстер Дерие и горничную.

Пьер Лорио возвращался в Париж без седоков, и Жорж дал ему десять франков, чтобы он отвез его.

Предложение было принято с радостью.

Около девяти часов Клодия услышала стук лошадиных копыт и, подойдя к окну, к большому удивлению узнала в приехавшем всаднике герцога Сигизмунда де Латур-Водье.

Молодой человек спросил дорогу на виллу Ружо-Плюмо и, не теряя ни минуты, отправился в указанном направлении.

Клодия нахмурилась: положение, видимо, усложнялось. Правда, Сигизмунд оставил гостиницу, но он мог вернуться в одно время с братом Жоржем, присутствие которого в Брюнуа могло показаться ему подозрительным.

С наступлением вечера Клодия вышла из дома навстречу любовнику. В двухстах шагах от последних домов Брюнуа она остановилась, а в восемь часов приближающийся свет фонарей и стук колес дал ей знать о приближении экипажа.

Клодия при свете фонарей узнала Жоржа и закричала. Маркиз вышел и подошел к ней.

В нескольких словах она сообщила, что произошло.

— Черт возьми! Что нам делать? — прошептал Жорж.

— Не надо ходить в гостиницу сегодня вечером, а прямо отправимся в снятый тобой дом.

Жорж сел в экипаж вместе с Клодией и приказал кучеру ехать.

Он остановился перед домом более чем скромной наружности, вынул большую картонку с платьями и корзинку со съестными припасами и вином, получил условленную плату и, повернув лошадей, сейчас же отправился обратно в Париж.

Жорж открыл дом, внес привезенные вещи и зажег свечу.

Клодия же отправилась осматривать новое жилище, в котором рассчитывала провести несколько дней. По узкой и крутой лестнице она поднялась на второй этаж.

Поставив свечку на стол в одной из двух спален, она подошла к окну, отдернула коленкоровую занавеску и выглянула. Жорж сказал правду: из окна был виден сад вдовы Ружо-Плюмо, и так как листья уже опали, то был виден и дом.

Два окна ярко освещались лампой и горевшим камином. Сквозь прозрачные занавески было видно почти все, что происходило в комнате.

— Это место восхитительно, — сказала Клодия, — и было бы еще лучше, если бы у меня был бинокль.

— Вот он, — протянул Жорж. — Я нарочно привез его для тебя.

— Ты подумал обо всем, я очень рада.

Бинокль, сейчас же наведенный на окна, позволил ей присутствовать при зрелище для нее довольно интересном.

Мадам Амадис, сверкая драгоценностями, точно витрина ювелирного магазина, сидела в кресле у камина и с жаром что-то говорила.

Сигизмунд де Латур-Водье ходил большими шагами по комнате. Вдруг он остановился перед доктором Леруа и начал что-то с жаром говорить ему, а через несколько секунд мадам Амадис поспешно встала, тогда как герцог и доктор подошли к постели, на которой лежала Эстер.