Сантехник. Твоё моё колено - Слава Сэ

Мы работаем в гостиной, где вероятность встретить Катю самая большая. Заслышав ее шаги, Алеша начинает говорить громче:

— Анна все свои предсказания делает во сне, после соития. Сама того не помнит. А Нострадамус за ней записывает и утром выдает ее пророческие стихи за свои видения.

Я знаю законы любовной драмы. Болтовня во сне, пусть даже пророческая, не прокатит. Я горячусь:

— Нет же! Она предсказывает наяву! Сама того не понимая, походя. Ей вообще плевать на будущее. Были бы дети здоровы. Она не сочиняет, а лишь играет в буриме. Пока посуду моет. Но муж понимает, ее дар ниспослан свыше. Он просит: «Ань, ну очень надо, я Генриху восьмому обещал! Король же, неудобно! Он перед сном читает мои… то есть, наши стихи. Если ничего не принесем, Генрих перекинется на этого шизофреника Данте!..»

Анна ставит кастрюлю, говорит: «Ну ладно, сейчас посмотрю». Закрывает глаза и гонит пургу, наугад расставляя рифмы.

— Итак, — говорит она, — год две тысячи четырнадцатый:

Голуби в клетке, счастлив король,Снята молитвой сердечная боль,Изгнан предатель содружеством стран,Смиряя гордыню, плачет тиран…

Предсказатель аплодирует и смеется.

— Ну хватит, Мишель, ну это же глупо! — говорит Анна, смущаясь.

— Что ты! Это прекрасно! Еще, еще! — кричит Мишель, заливаясь. Он хватает тетрадь и торопливо записывает, ставя кляксы.

Некрасов меня перебивает. Он упрямо гнет свое, тупица:

— Нет! Она не помнит предсказаний! Она во сне, после соития… У нее с головой не в порядке. Утром Мишель выдает ее стихи за свои, и Анна смотрит на него как на бога…

— Видишь, в чем разница! В моей версии Нострадамус любит жену! А в твоей — пользуется ее даром и ее любовью! И позволяет любить себя! Получается, у тебя он — корыстный мерзавец! А у меня — восхищенный обожатель!

Моя эскапада обращена в основном к Кате, но она не слышит. Я плохо рассчитал скорость ее приближения. Она только сейчас входит в гостиную, улыбается Алеше. А на меня даже не смотрит. Мой энтузиазм пропадает. Я ухожу ставить чайник.

Пикник

Число увлеченных Катей мужчин растет с неприятной скоростью. К гонке подключился миллионер Семен Борисович. Поскольку именно его «лексус» и перстень легли в основу мифического Алешиного состояния, не впустить Семена Борисовича в дело оказалось невозможным.

— У меня дача рядом, приезжайте на шашлык! — сказал он.

Семен Борисович строил меленькую дачу, но все равно получился дворцово-парковый ансамбль с замком, речкой, фонтаном и французским садом. Он устроил для нас вечеринку. Тихую, скромную, только для своих. Копченый осетр, бариста с кучей оборудования, в зеленой беседке прячется джазовый оркестр, без которого пикник — не пикнк. Официанты носят шампанское, жаровня похожа на серебристый паровоз, вся в манометрах и трубках. Капитан жаровни с грузинским носом смотрит на приборы и крутит штурвал. На роль шашлыка пригласили цельномаринованную свинью. Периметр охраняют пылесосы-убийцы. Они всасывают мух, комаров, а если какой кролик прыгнет выше обычного, то и ему крышка. Удивительно, как преображается простая мухобойка, попав в руки японских инженеров. В пузике у монстров — я заглянул — вентилятор, провода и молнии. Жертвы сгорают мгновенно, не успев понять, откуда в родных кустах этот черный тоннель без света.

И вся эта круговерть, лишь чтобы увидеть Катю. Семен Борисович обеспечил прикрытие — позвал четырех своих директоров с женами. Они глядят на богача влюбленно и хохочут от его шуток что есть сил. Кто первый от хохота упал в траву — тот и молодец. Ну и Катя привела своих полуголых подруг, рыжую и зеленую. Некрасов тоже явился не один. Притащил театральных приятелей, облезлых и голодных. Разрешил им есть впрок. За это наймиты должны были сносить заранее приготовленные колкости.

Я поковырял осетра, плюнул в фонтан и ушел подальше от компании. Заложил широкий круг вдоль забора. Навстречу с пихт и елей взлетали немногие уцелевшие комары. Такие же одинокие и затравленные, как я, они вызывали сочувствие. Не настолько острое, впрочем, чтоб поить их собой.

Своих домашних насекомых я убиваю сам. Я сам защищаюсь от явлений природы. Девчонки от них лишь визжат. Им что стрекоза, что тарантул — все одинаково страшно. Кот насекомых различает, но из всей палитры предпочитает исключительно мух. Наверное, за то, что они богаты белком и веселые. Скучные худые комары достаются мне.

Ос когда-то ловили вместе. Кот прыгал вверх элегантно, хватал осу осторожно, чтоб не ужалила. У меня был другой подход. Я не против ос до тех пор, пока они не объявляют мою черешню своей собственной. Тут я встаю из кресла и требую поднять мне веки. У меня прекрасный замах и резкий, с выдохом удар. Я многому научился, вожделея Марию Шарапову на канале евроспорт. Если точно рассчитать, оса не успевает понять, откуда в небе тапок.

Как-то раз мы с котом погнались за одной осой. Мы оказались на равном расстоянии от нее. Федосей прыгнул, я взмахнул и — хрясь! Прямо в бедную кошачью морду. Кот впервые тогда сказал матерное слово при детях. С тех пор он ловит только мух. Иногда еще пауков, сошедших с небес на землю. А на все полосатое и жужжащее у него теперь идиосинкразия.

Вернемся к комарам. Прогресс создал сетки на окна и генераторы зеленого дыма. Но все эти хитрости нужны слабакам, умеющим вспомнить, зачем приперлись в магазин. Мой метод создан настоящими мужчинами еще в каменном веке. Я ложусь голым поверх одеяла лицом к опасности и жду. И выставляю перед собой ладони, как опасный Буратино. Моя поза не означает, что я дурак, хоть и не отрицает этого.

Комары видят во мне еду. Им и в голову не приходит, что на самом деле я — смертельная ловушка. У меня огромный опыт и тысячи побед нокаутом. Я знаю все их повадки, могу притворяться парализованным и вкусным одновременно.

Комары тоже бывают разные, впрочем. Большинство — опрометчивые нахалы. Садятся, жрут и тут же гибнут. Но встречаются среди них и тревожные подлецы. В борьбе с такими мне мало выглядеть равнодушным. Нужно стать бревном, дышать как бревно и думать как бревно. Я все это прекрасно умею. Внешне сонный и вялый, я способен молниеносно шлепнуть себя по морде. И, конечно, это самая беспокойная фаза моего сна.

К утру приходит посттравматический синдром. Две бездушных дряни, синестезия и сенсибилизация, дурачат мои осязание и слух. Враги давно мертвы, а я все хлещу себя по лицу и по плечам, не могу уняться. Все чудится, они пищат и приземляются, пищат и приземляются. Индейцы Гондураса называют такое расстройство «юпутка», что значит «бежать по лесу, ощущая прикосновения призраков». Так вот, после войны за сон меня мучает юпутка. Хорошо хоть осы по ночам не летают. Засыпать, всласть нашлепавшись ос, было бы еще труднее.

Воображение — удивительная штука. Я вдруг представил, как лежу в незнакомой спальне, шлепаю комаров. За окном этакая летняя северная полу-ночь. А рядом Катя. Свернулась и спит. Из-под одеяла только нос виден. Зато какой нос! Прекрасный, обгоревший, конопатый. Воссоздать по нему все скрытое под одеялом проще, чем по пятке донны Анны. Мне страшно нравится тот диалог дона Гуана и Лепорелло.

Дон Гуан:

Ее совсем не видноПод этим вдовьим черным покрывалом,Лишь узенькую пятку я заметил.

Лепорелло:

С вас довольно. У вас воображениеВ минуту дорисует остальное;Оно у вас проворней живописца,Вам все равно, с чего бы ни начать,С бровей ли, с ног ли…

Я закрыл глаза и правда увидел кудри, веснушки, ключицу, колено. Попу увидел, а как же без нее. Очень скоро воображаемая Катя предстала такими мелкими подробностями, каких, возможно, на ней и нет. От драконов вряд ли, а от комаров я бы точно ее защитил.

Стал представлять дальше, как она просыпается. Потягивается, чмокает меня в щеку. Потом завтрак. Не такой, как сейчас, приправленный сарказмом, а веселый, с мытьем костей общим друзьям и планами купаться после обеда.

Я открыл глаза. Видение не пропало. Тряхнул головой. Созданная воображением красота шла ко мне по гравийной дорожке и улыбалась. Настоящая Катя шла ко мне. Одна, не спеша, куталась в шаль. Наверное, хозяин одолжил в честь прохлады. Сюда она приехала без всяких одежд из прошлого века.

— А чего вы тут один? Хандра напала?

Сказала так и села рядом. Лет через двадцать, если захочется ее вспомнить, буду вспоминать вот такой, глядящей серыми, невозможными глазами — прямо на меня.

Чтобы обрести надежду, мужчине нужны сорок пять секунд. Этого времени хватает для нескольких наблюдений и одного вывода. Наблюдения такие:

1. Катя не случайно сюда пошла. Наверное, меня искала.