Азия на халяву (Азиатская часть СССР, 1986-97 гг) - Владимир Динец

- Тайменя, паря, не ловят, - задумчиво произносит Паша, ковыряя в зубах обглоданной рыбьей косточкой, - на тайменя охотятся. Ловят ленка.

Ленок значился в моей программе ихтиологических исследований вслед за тайменем и хариусом, и я навострил уши. Услышанный текст привожу дословно как представляющий лингвистический интерес (ненормативная лексика обозначена многоточиями).

- Прошлую весну по...ли мы с мужиками за ленком. Забурились на мотоциклах в тайгу, переехали,..., реку, на...ли до... ленков, а как ...ая водка кончилась, по...ли обратно. Сунулись в реку - ...! Вода, ..., поднялась, на ...ом мотоцикле ... проедешь. Бросили мотоциклы, бросили на... этих ...ных ленков, еле перебрались вброд, и, как ..., пошли пешком. Взяли мужиков с вездходом, по...ли обратно. Как переезжали эту ...ую речку, пошел дождь. Пока, ..., грузили всю ...

в кузов, ...ая вода еще поднялась, как .... Стали, ..., переезжать ...! Сидим, ..., как ..., ждем, ..., когда вода спадет. Бюксы (бабы прим. авт.) наши дома плачут, копилку пасут (на фене - ... ... - прим. авт.) ...! ...! Три дня, ..., ..., там, как ...! Всех ... ленков , ..., съели, ..., в ...! Злые все, ..., как ..., матерятся, ..., через слово, как шпана ...ая, туды их в ...! Отощали, ..., как ..., бичи, ..., ..., в ...! Домой когда вернулись, ..., уже не ..., ..., ...

в ..., на ..., ... ..., ..., ...; ... - ..., ...! Короче, ... в натуре, туды-сюды! ...!

Паша грустно замолчал. Поезд шел по Амуро-Зейской низменности - семь часов полностью соженной тайги. Только к вечеру стали появляться нормальные лиственницы, и на закате мы доползли до Зейского водохранилища - огромной лужи среди бесконечно просторной равнины. Алое небо отражалось в многочисленных заливах среди черных мохнатых берегов.

- Как-то в апреле, - начал рассказ машинист тепловоза, - летели мы с Михалычем из Тынды в Москву через Иркутск. И была у Михалыча белка, вернее, бельчонок, только что пойманный - детишкам подарок. Грызла эта белка все подряд - даже прутья клетки. Михалыч ее в рукавицу посадил и во внутренний карман пальто запихнул. Как в Иркутске приземлились, смотрим тепло, солнце, снег весь сошел.

Пошли мы прогуляться, а пальто в самолете оставили. Сидим в аэропорту в буфете, пьем кофе, и вдруг по радио объявляют:

- Пассажиры рейса 137, везущие белку, СРОЧНО пройдите к самолету!

Мы прошли. Белка, конечно, рукавицу прогрызла и носится по салону туда-сюда. И не поймаешь - ведь дикая совсем. Наконец забежала она в кабину, нырнула под пол - и нету. Пилот люк в полу открыл и говорит:

- Ловите. Пока не поймаете, не полечу.

Спустились мы вниз - ёоо! Там коридорчик низкий, пройти только на четвереньках можно, и аппаратура с двух сторон - все гудит, щелкает, ящики какие-то, проводов море, и всюду надписи: высокое напряжение! Ползаем взад-вперед, белки не видать, а пилот сверху кричит:

- Учтите, час простоя самолета - тысяча двести рублей!

И тут смотрю, Михалыч что-то шепчет. Прислушался сквозь гул, а он белку зовет:

"Люся, Люся!" Люсей он ее часом раньше прозвал. Так мне смешно стало сижу и хохочу. Пилот орет, Михалыч матерится, а я не могу остановиться - и все!

В общем, так и не поймали. Только взлетели, час прошел, вдруг надпись загорается: "пристегнуть ремни!" Все, думаем, перегрызла, видать, белка какой-нибудь провод, теперь либо разобьемся, либо в тюрьму... Но оказалось, просто еще одна посадка. В общем, обошлось.

...В свете взошедшей луны был отчетливо виден зубчатый гребень Станового хребта - серебристый зигзаг далеко на севере, за черными иголками лиственничных макушек. Я рассказал, как однажды по просьбе знакомого герпетолога вез из Владивостока в Москву змею - толстую и очень злую самку восточного щитомордника.

Я посадил ее в коробку из-под детского питания, и все было бы хорошо, если бы во время полета змея не родила восьмерых детенышей, которые пролезли в щели коробки и принялись весело ползать по проходу между креслами. Впрочем, эта история не имела такого успеха, как рассказ про белку.

Утром мы были в Тынде, которую комсомольская пропаганда когда-то удачно окрестила "город на семи ветрах". От других станций ее отличают огромный плакат "БАМ - дорога в будущее!" и роскошный торговый центр. Город расположен на склоне холма и довольно красив. Дальше нас вез уже скорый поезд, и он был действительно скорым - начался Западный БАМ. Мы стремительно спускались по уютным долинам Нюкжи и Олекмы, а серые лысые вершины Станового мрачно обрастали облаками. Когда поезд пересек Олекму и втянулся в узкий каньон реки Хани, погода испортилась окончательно.

Я сошел на маленькой станции и побрел вверх по долине, время от времени забрасывая блесну, пока не вытащил упругого медно-розового ленка. Не успел его поджарить, как пошел мокрый снег. Отвесная стена каньона потихоньку растворялась в спускавшейся все ниже туче. Еще несколько минут - и лужи покрылись корочкой льда. Холодный ветер задул костер, едва я перестал его поддерживать. На станцию я вернулся в кромешной тьме и при легком морозце. Но в маленьком здании вокзала было светло и тепло, за окном шумела река, по радио исполняли Моцарта, и еще оставалась половина ленка. А больше всего станция Хани понравилась мне тем, что кресла в зале ожидания были без металлических подлокотников - ничто не мешало растянуться на них и проспать до утра.

За час до рассвета подошел товарный поезд. На открытой платформе стояли два автомобиля. Владельцы ехали прямо в них, таким способом доставляя машины из Тынды в Чару. Я договорился с одним из "частников" и покатил дальше в салоне "Москвича". Утро было морозным и пасмурным. Каньон превратился в такую узкую щель, что дорогу пришлось провести по эстакаде высоко над дном теснины. Но вот мы поднялись на перевал, и вокруг раскинулось море покрытых свежевыпавшим снегом гольцов, пологие хребты, вьющиеся во всех направлениях. Только в глубоких котловинах виднелся чахлый лес. Поезд долго кружил среди замерзших озер и каменных россыпей, а потом дорога серпантином пошла вниз, появились рощи стройных лиственниц и сосен. Облака как-то сразу разошлись, и мы оказались в глубокой долине, окруженной высокими белыми стенами хребтов.

Это была Чарская котловина, самое восточное звено в цепи рифтов разломов земной коры, являющихся продолжением впадины озера Байкал. Здесь, в самом сердце Станового нагорья, расположены самые красивые места на всей трассе БАМа. Сойдя с поезда в поселке Чара, я направился по лесной просеке к чуду местной природы - Чарским пескам. Солнце быстро нагревало тайгу, замороженную прошедшим холодным атмосферным фронтом. Стайки разноцветных овсянок летали по молодым лиственницам, делая их похожими на новогодние елки. Низко над дорогой перепархивала бабочка-голубянка. Не менее получаса эта синяя искорка вилась под ногами, почему-то не сворачивая и не улетая. В такой приятной компании я шел по весенней тайге, пока просека не потерялась в болоте. Тут мне обрадовались по-настоящему: