Другая страна. Часть 2 - Ма. Лернер

— Можешь меня вызвать свидетелем в суд. Я хорошо помню, как ты в мишень попасть не мог.

— Шутки, шутишь командир, — неодобрительно сказал Шай. — Я ведь тоже могу пошутить+ Я тебя, собственно, почему остановил?

— Я ничего не нарушил, — твердо сообщил я. — На знак остановился, встречные машины пропустил бы, если бы они были.

— Ага, — радостно сказал он, — нет такого водителя на дороге, который бы что-то где-то не нарушил. Если он едет, соблюдая скорость, дистанцию и все правила — значит, он или забыл права дома, или пьян. Раз оправдываешься, значит, что-то за собой знаешь. Короче, если я очень захочу, любой штраф заплатит, но не в данном случае. Живи пока…

У меня небольшая проблема. Вон там, — он ткнул пальцем в сторону своей машины, где маячила фигура второго полицейского, — на остановке автобуса сидит девушка. Что там делает — непонятно — следующий только через два часа будет. Ничего объяснить не может. Иврита не знает, английского, арабского и французского тоже. С жутким русским акцентом может сообщить только: «Хочу в Иерусалим».

— Сербохорватский ты даже не пытался, — понимающе сказал я. Я его тоже не понимаю. А идиш не пробовали?

— Я из Хорватии, а не вашего идишланда. Так что сам и пробуй.

— Ну, пойдем, пообщаемся, — пожимая плечами, сказал я. — В суд я теперь точно не пойду. Ты за триста метров определил, что в машине сидит русскоговорящий. С таким зрением промахнуться невозможно.

— Я просто хотел ее посадить в машину, идущую на Иерусалим. Тут дорога одна. А ты уже удачно подвернулся.

Она сидела на скамейке, сжавшись в комочек, и настороженно поглядывала на нас. Короткая стрижка, каштановые волосы и такие огромные синие глазищи. И вообще, очень приятная девушка, не старше двадцати. Все, что положено, на месте. Где надо нормальному мужчине — выпукло, где надо — тонко. Платье и босоножки на ней были какие-то странные. Не то чтобы плохо выглядели. Как раз правильно подчеркивали фигуру, но что-то совершенно не из местного ассортимента. Такое носили лет пять назад.

— Здравствуй, — говорю по-русски.

— Здравствуйте, — отвечает явно обрадовано.

— Эти хорошие ребята, — сообщаю я, показывая на Шая с напарником, — очень хотят знать, что ты тут делаешь, если ближайший автобус через два часа и куда направляешься.

— Как через два часа? — испуганно переспрашивает она. — Мне надо быть в Иерусалиме к восьми часам.

— Все нормально, — говорю я Шаю. — Ей действительно надо в Иерусалим. Довезу. Вы можете ехать. Я вполне серьезно, — говорю я ему тихо, — если надо, я могу поговорить с начальником полиции округа.

— Спасибо, не надо. Ничего мне не сделают. Инструкции инструкциями, но когда нашего в больницу отправляют с ножевым ранением живота, никто из меня виноватого делать не будет. Пару недель, пока люди забудут, а потом переведут на старую должность. Максимум, в другой отдел. Счастливой дороги, — отдавая честь, сказал он и пошел к машине. Напарник, все время молча торчащий рядом, потопал за ним.

— Как тебя зовут? — спросил я, обращаясь к девушке.

— Лена.

— А меня Цви. Пошли к машине, отвезу я тебя в Иерусалим. Что ты тут вообще делала?

— Бабушка просила поставить свечку за родителей в Храме Рождества Христова в Вифлееме, — неохотно сообщила она, идя за мной.

— Садись, — говорю, показывая на свою машину. — Языка не знаешь, свечки ставишь в церкви, одета не по местному… Стоп, ничего не говори! Ты что, новый советский посол? В смысле послиха?

— Я из торгового представительства. То есть не я, мой муж. Он переводчик.

— Московский или Ленинградский университет, восточный факультет? — спросил я, трогаясь. Хотя разницы никакой, продолжил мысленно. Подготовка военных переводчиков. Самый паршивый и малочисленный факультет. Основной язык арабский. Дополнительный иврит. А вот интересно — это ему повезло в Израиль или наоборот? Переводчиков в СССР с наших языков катастрофически не хватало.

— Московский. Отличником был, — с гордостью сообщила Лена.

— Значит, что-то знает. Наберется практических навыков в ходе общения. Тут деваться некуда, а базовые знания у него должны быть, иначе бы не прислали.

Вот только с каких пор советские комсомолки в церковь ходят, да не абы какую, а именно в Храм Рождества Христова в Вифлееме? Откуда тебе вообще такие вещи знать, ты ж всего несколько дней в стране?

— Почему несколько дней? — испуганно спросила она. Я прямо видел, как в ее голове понеслись мысли про провокации, слежку, злобных империалистов.

— Так любой в Израиле знает, что в субботу вечером автобусы ходят по другому расписанию — реже. Садилась, наверняка, в такой маленький автобус у Храма?

Она кивнула.

— Это местный. Здесь его последняя остановка. А из Хеврона идет редко. Расписание надо смотреть. На центральной автостанции есть здоровые щиты и справочная. Хотя, — я взглянул на нее, — очень тебе поможет справочная. Ну, хоть у мужа спроси или в книжный магазин сходи — словарь нужен. Даже в магазине иногда рот открывать приходится. Так что давай, рассказывай. Если уж я тебя везу, должен я получить от поездки что-то новое и интересное? Комсомолки в церкви — это что-то ужасно неприличное.

Она ответила не сразу. Прошло несколько минут.

— Мои родители погибли в Великую Отечественную. Отец — в 1941 г в московском ополчении. Мать — в 1942 г в Крыму. Я жила у бабушки. Она хорошая женщина и делала для меня все, что могла. Но она верит в Бога. Не из этих, которые только о молитвах говорят, но это у нее непрошибаемо. Она всегда мечтала попасть на Святую землю и знает о ней больше любого историка. Когда она услышала, куда Игоря отправляют, она сказала, что я непременно должна за родителей свечку поставить и обязательно в этом Храме. Не знаю почему. Я не могла не выполнить…

Во как, подумал я. Святая Земля, и явно с большой буквы. А она на тебя гораздо больше влияла, чем ты показать хочешь. И вслух сказал:

— Ну и правильно. Выполнять обещания надо, тем более своим ближайшим родственникам. Только это по-умному делать надо. Не срываться неизвестно куда, а сначала все проверить. Расписание автобусов, например. Вот спросят тебя: «Где была?». Что ответишь? А правду скажи, только не всю — заблудилась, а никто не понимает, когда спрашиваю. И про меня лучше не рассказывай. Номера у меня на машине военные, замучают тебя потом замполиты вопросами, и Игорю своему неприятности устроишь. Не надо больше таких глупостей делать. Вот поживешь, осмотришься — будешь путешествовать. А то ни языка, не знаешь, ни где находишься, не понимаешь…

— Откуда у нас в торговом представительстве замполиты? — с недоумением спросила она.

— Да не знаю я, как они там у вас нынче называются. Но наверняка имеются. Я тебя где-нибудь подальше высажу, чтоб не видно было, а если что, говори, меня подвез человек, сказавший, что он из кибуца «Яд Хана», на страшно непонятном языке. Как будто у него каша во рту. Запомнишь?

— Запомню. А что это?

— А это такое место, где проживают израильские коммунисты. Там венгерских евреев много, потому и говорит так. Кому надо — тот знает. А тебе демонстрировать знания не обязательно.

— А вы советский еврей из русского Легиона?

— Нет, я русский из советского еврейского Легиона.

— Шутите… Я ведь серьезно спросила. Вы очень хорошо говорите по-русски, только какой-то акцент есть.

— Вот когда мне говорят, что я на каком-то другом языке хорошо говорю, мне приятно. А русский — это мой родной язык. Странно было бы, если бы не говорил. Но что у меня акцент имеется — это интересная новость. Раньше мне такого не говорили. Надеюсь, букву «Р» я правильно выговариваю?

Она засмеялась.

— Нет — это не так, как когда хотят еврея передразнить, это что-то такое, сложно объяснимое, но чувствуется, что-то чужое… Ой, я наверное обидное сказала…

— Интересное… Всего-то двенадцать лет и я уже не так разговариваю. Вполне возможно, по-русски мы говорим только в своей компании легионеров по праздникам. И то, если есть кто-то непонимающий, уже неудобно. Каких-нибудь новых слов уже не знаю. Тебе, наверное, говорили, что здесь все по-русски говорят?

— Не все, но многие.

— Как раз большинство не только не говорит, но еще и не хочет. Здесь работает закон третьего поколения. Мы, бывшие советские, по-русски говорим и читаем. Наши дети понимают и говорят, но не читают. Наши внуки и понимать не будут. На кой черт им русский язык?

Мало того — русских у нас сильно не любят.

— Это еще почему? — удивилась она.

— Есть за что… За дело врачей, за посаженных без вины легионеров, за разорванные отношения, за отказ выпустить родственников и поставки оружия нашим арабским соседям. Список длинный.

— И за Мехлиса тоже? — с ехидцей спросила Лена.

— За Мехлиса пусть отвечает Иосиф Виссарионович. Не мы его назначили, не нам и снимать. Но ты, я смотрю, девушка непростая. Что-то про Крым знаешь, кроме официальных учебников. «Десять Сталинских ударов» и враг повержен… Нет, — сказал я, в ответ на ее взгляд, — там я не был. Но слышал много. Есть у меня знакомые, которые там побывали.