Двойная радуга (сборник) - Наринэ Абгарян

– Говорите телефон, я сейчас позвоню.

Сосредотачиваюсь, диктую. Слышу – дозвонилась, объясняет мужу, как меня найти, успокаивает:

– Успеете, успеете. Еще не скоро. Мы рядом с ней сидим. Нормально все, не волнуйтесь, приезжайте. Для вас круглосуточный пропуск выписан.

Юный доктор Илья Вениаминович с пачкой документов пытается собрать анамнез. Только у меня трудно что-либо собрать – память и способность сосредоточиться стремительно теряют обороты. Сотрудники приносят на подпись кучу предупредительных и разрешительных документов, попутно разъясняя, что означает та или иная бумажка. Спасибо, добрые люди, но я ничего не понимаю. Если вам хочется осознанных подписей – дождитесь родственников.

А вот и моя семья. Юный доктор, собрав остатки необходимой информации, уходит в реанимацию, строго наказав родственникам периодически хватать меня за руки, проверяя – жива еще аль нет. А то все может случиться.

Поскольку мне провели симптоматическую терапию (не слишком, впрочем, успешную), состояние немного улучшилось – отправляю несколько смс подругам и прощаюсь. На недельку. Ну не навечно же мне прощаться. Замечаю время – 00: 55. Однако… уже ночь?

Рад бы в рай, да реаниматоры не пускают

В пять утра в операционной – нейрохирург, ассистент Илья Вениаминович, анестезиолог и операционная сестра.

Нейрохирург Сергей Алексеевич, увидев, что я в сознании, приступает с расспросами:

– Ваше имя? Сколько вам лет? Работаете? Кем? Понятно. С вами был ваш муж? А молодые люди – ваши дети? Как настроение, нервничаете? Ну, раз шутите, значит, не очень волнуетесь.

Расспрашивает он для того, чтобы после операции, задав приблизительно те же вопросы, понять – насколько сохранилась моя личность и память.

Честно говоря, я не нервничала и ничего не боялась. Меня настолько извела постоянная боль, что этой операции я ждала как избавления. «Выживу ли? Вероятность небольшая. Ну – будет так, как оно будет. Мне безразлично». Попытка – не пытка, как говорил товарищ Берия.

Cogito ergo sum

Через шесть часов сознание возвращается. Я жива и, кажется, в своем уме. Осматривать окрестности трудно – видит только один глаз. На голове повязка, в горле – трубка дыхательного аппарата. Воздух подается увлажненный, но все это действо – сплошной дискомфорт. Я сама в состоянии дышать! И сейчас эту вашу трубку выдеру!

Упс! Правая рука привязана. Ну ничего, есть левая… Только она тоже привязана. Выходит, ни жестами, ни звуками общаться не могу.

Немного поразмыслив, я начала дышать «навстречу» аппарату – когда он загонял воздух мне в легкие, выдыхала. Ну и, соответственно, наоборот. Врачи моментально уловили изменение звука. Трубка удалена, дают кислород.

– Посидите еще, подышите. Скоро на МРТ поедем, посмотрим, как у вас дела.

После наркоза у меня красочные галлюцинации. Окружающие стены, аппараты, люди цветные, перисто-меховые. Фееричные, одним словом. Ну, пока поразглядываю… феерию цвета. Видения накладываются на действительность – бригада реальных врачей сидит внутри кислотной обстановки и обсуждает съемку фильма. Перисто-радужное окружение кажется настолько истинным, что поначалу я решаю, что это декорации. Только потом до меня доходит, что шоу красок существует отдельно – в моем искаженном сознании, а съемки отдельно – в реальности. Оказывается, операции в Склифе снимаются видеокамерой и демонстрируются студентам.

Подходит Сергей Алексеевич:

– Вы меня узнаете?

– А как же… доктор (на тот момент я забыла, как его зовут).

– Как вас зовут? Кем работаете? А что это за работа? А две девушки были с вами – они кто? Дочери? Так. Сожмите мне руки. Хорошо. Вас что-то беспокоит? Где-нибудь болит?

– Очень тугой бинт, ослабьте, пожалуйста.

– Ну, потерпите, Лена. Так надо. – С. А. лезет пальцем под повязку: – Не такая уж и тугая. Потерпите, ладно? У хирургов такие руки, знаете… Вот так бинтуем. Крепко.

Зажатые повязкой уши болят, но я терплю.

Сестра:

– Что вы лезете руками в глаз!

– Я им не вижу. Он на месте?

– На месте, не беспокойтесь. Это просто отек. Вам что-нибудь нужно?

– Воды хочется и еще одно одеяло. Я спать хочу.

– Спать пока нельзя. Потерпите.

Сестра приносит воду и одеяло. Я разглядываю цветные декорации еще часа два, изредка задремывая.

Отвезли на МРТ, привезли с МРТ. Результаты хирургов удовлетворили, но спать все равно не дают.

– Вы меня слышите? Откройте глаза!

Наконец-то доктор убедился, что я не собираюсь умирать. Меня отвозят в реанимационное отделение и оставляют в покое.

– Вам что-нибудь нужно?

– Еще одно одеяло и воды.

Санитарка приносит третье одеяло. Она знает, что после наркоза больных знобит. Вода тепловатая, в банке трубочка от капельницы. Трубочку выкидываю – это ж для парализованных, а у меня мимо рта ничего не протечет.

Теперь можно и поспать. Вот только получится ли… В реанимации никогда не бывает темно – на ночь там немного приглушают свет. Со всех сторон пикают датчики пульса больных, справа работают дыхательные аппараты, слева шумит вентиляция, под потолком бегает приборчик давления. Звуки сливаются в равномерный гул, при желании можно услышать ритм и даже мелодию.

Заняться в отделении нечем. Можно только лежать, поворачиваться с боку на бок, осторожно поднимать ноги, размахивать руками, разглядывать ногти. Аудиокниги слушать нельзя, читать нельзя, личные вещи нельзя. Мобильники запрещены. Разговаривать с соседями тоже нельзя – слишком далеко друг от друга расположены кровати. Что можно? Питьевую воду и влажные салфетки.

Безделье и любопытство пробуждают исследовательский зуд. Место операции забинтовано. Но не загипсовано ведь. Поэтому я (через слой бинтов, не волнуйтеся, граждане) обследую область операции и обнаруживаю, что со времен доктора Булгакова технология проведения КТ не очень изменилась: «…Филипп Филиппович начал втыкать коловорот и высверливать в черепе Шарика маленькие дырочки… потом пилой невиданного фасона, сунув ее хвост в первую дырочку, начал пилить, как выпиливают дамский рукодельный ящик. Череп тихо визжал и трясся».

Наконец, я оставляю обследование собственного черепа и пытаюсь заснуть.

Операционное обезболивание постепенно прекращает свое действие. Отделенческие анальгетики на меня не действуют, равно как и димедрол. Боль вступает в силу.

Постепенно начинает болеть всё. Не просто всё, а ВСЁ. Даже межзубные промежутки совершенно здоровых зубов. Терпеть можно. Люди и не такое терпели, чем я лучше. Отвлечься тоже можно. На галлюцинации. Теперь они не только зрительные, появляются и осязательные, чувственные. Меня всю ночь ждут существа – то разноцветные, то совершенно черные, как из американского фильма «Привидение». Но все они – безликие. Если я закрываю глаза – остается абсолютно реальное ощущение, что они ждут. Вон на том месте. А теперь у монитора кто-то стоит. А сейчас у соседней кровати. Я чувствую их ожидание. Открываю глаза – нет никого. Опять наплывают сбоку. Останавливаются. Ждут. То цветные, то черные. Некто явно облокачивается на ноги. Медленно поворачиваю голову – пусто. И так всю ночь. Как внутри фантастического романа. Больно. Жутко. Под утро я подумала: «Господи Боже, Ты висел на кресте, Ты страшно мучился. Но Ты же умер после обеда. Вообще-то довольно скоро.

Ты – мужчина, а я – слабая женщина. Прости, но сколько еще терпеть?»

Тяжело в лечении – легко в гробу!

Просыпается отделение, забегали санитарки с тряпками. Плохие запахи, несвежее белье, немытые пациенты в отделении – это ЧП, подобное не допускается. За такое попадет не только санитарам. Вот и процедурная сестра Лена:

– Доброе утро. Ну как вы?

– Здравствуй, Лен. Позови врача. Плохо мне.

Опять каталка, стучащее МРТ, снотворное, операционная. Прихожу в себя от традиционной фразы моего спасителя Сергейалексеича: «Лена, вы меня узнаете?»

Постнаркозных видений на этот раз нет, только слабость и спать, конечно, хочется. Процедурная Лена достает амбарную книгу и начинает документировать операцию – записывать время, наименование, фамилии и прочие важные вещи.

Доктор сидит рядом на стуле, согнувшись и уронив руки на колени, и такая усталость в его позе… предельная. Нет, скорее – запредельная. Ведь он уже вторые сутки оперирует. «Сфотографировать бы его вот так. И фото назвать „Усталость“», – думаю я сквозь дрему.

Мне снится удивительно красивый сон. Необыкновенно красивый. За всю свою жизнь я ничего лучше не видела. Фантастические краски, фактуры, лица, цветы, нереально прекрасные звуки… В этом сне я побывала внутри французских комиксов и голливудских мультфильмов. Китайские шелковые вышивки. Японские гравюры. Изумрудный город, Карик и Валя, «Тайны природы» телеканала «Дискавери». «Честнейшая Херувим и славнейшая без сравнения Серафим». Гендель, Глюк, Перголези. Пятый концерт Баха. Ария Снегурочки: «…Прощайте, все подруженьки, прощай, жених мой милый…» Таривердиев и Рыбников. «Пинк Флойда» не показали, но все равно – это было так прекрасно… и так недолго!