Баронесса из ОГПУ - Хачик Мнацаканович Хутлубян

этого поручика от совершения преступления уже не удастся. Придется поднимать шум, пусть даже с угрозой для собственной жизни.

– Зоенька, – вдруг по-приятельски обратился к ней Василий, – это хорошо, что вы не взяли грех на душу и не подставили тех рабочих под мои пули. Я бы открыл стрельбу и убил их. Давайте так, вы отдаете мне сумку, а сами уходите. Не знаю, баронесса вы или нет, хотя по мне так очень похожи. Я знаю другое – вы задумали во что бы то ни стало не допустить взрыва на нефтебазе. Так ведь? А я задумал обратное. Как нам быть?

– Василий, не уподобляйтесь этому мяснику-убийце Хольмсту. Этот взрыв причинит разрушения и унесет жизни ни в чем не повинных людей. А белому движению и вам лично, если что и достанется, то лишь – проклятия.

– Ничего не скажешь, очень подходящее место и время для душеспасительной беседы вы выбрали. Думаете, я поведусь на вашу уловку? Даже если допустим такое, то как быть со взрывами на станции КВЖД через час после нашего? Его-то нам не отменить. Нет, мадам. Давайте так. Предлагаю честную игру – «офицерскую рулетку». Вот мой «наган». Я оставляю один патрон в барабане, кручу его и стреляю в висок. Себе, разумеется. Раздастся холостой выстрел, передам право выстрелить в меня вам. Будет боевой выстрел – паду к вашим ногам, а коли будет холостой – вы отдаете мне сумку с бомбой и уходите. Сразу скажу, можете особо не переживать, в «рулетке» я везучий.

– Поручик Суворов, вы заигрались. Прекратите эту клоунаду! Если вам хочется поиграть со смертью, к чему невинные жертвы?.. – Зоя говорила, стараясь убедить Василия, но он в это время высыпал все патроны из барабана, кроме одного, закрутил его и, как только тот остановился, приставил ствол к виску и нажал на курок. Раздался холостой щелчок. Зоя замолчала, побледнев.

– Я ж говорил, что везучий. Мадам, прошу – ваш выстрел. – Он передал револьвер Казутиной. – Ну, стреляйте. Вот уж не думал, что вы мой ангел смерти, ха-ха.

Суворов воздел к небу руки, запрокинул назад голову и вдохнул полной грудью. Простояв так какое-то время, он открыл глаза и выдохнул, увидев направленный на себя «наган».

– Что ж вы не стреляете? Я ведь жду. Офицерская честь, мадам, для меня не пустые слова.

– Хватит, Суворов. Руки за голову и вперед к конторе нефтебазы. Имейте в виду, если что, я буду стрелять по ногам. У меня осечки не будет.

– Но мы так не договаривались.

– А я вообще с вами ни о чем не договаривалась, – кивнула головой в сторону конторы Зоя. – Ну!

Василий посмотрел на «наган» в ее руке и пожал плечами:

– Не пойму я вас, большевиков, не пойму, – сказал и не спеша направился в указанную сторону. Казутина – сзади, держась шагах в трех от него. Они шли вдоль железнодорожного полотна – он, сцепив руки на затылке, будто придерживал голову, чтоб не скатилась с плеч, и она – сжимая в ладони револьвер, с тяжелой сумочкой под мышкой. И в этот момент метрах в пятнадцати откуда-то с боку появилась невысокая миловидная девушка. Суворов, заметив ее боковым зрением, скосил взгляд и узнал китаянку Ай, которую подвозил накануне в автомастерскую ее брата. Ай спокойно вытащила из кармана платья пистолет и направила его в сторону Казутиной!

– Зо-о-я-а! – в ужасе крикнул Василий. Казутина вскинула голову, а китаянка повернулась на крик. И в этот момент треснул выстрел!.. Василий лишь вздрогнул слегка и приложил руку к груди, которая обагрилась кровью. Падая, он прошептал: – Бе-ре-гись…

Ай вновь выстрелила в него и направила пистолет на Зою. Казутина даже не успела испугаться, когда раздался третий выстрел!.. Китаянка сделала шаг вперед и… упала, будто споткнулась. Она не успела выбросить руки вперед, чтобы смягчить падение, и ударилась головой о край шпалы, из которой торчал острый осколок скобы для крепления рельсы. Железный штырь с хрустом пробил висок Ай, и из раны брызнула кровь!

– А-а-а!.. – раздался хриплый мужской вопль. Это был голос Юна, брата Ай, который, решив подстраховать сестру, ничего не успел предпринять. Теперь он бежал к истекающей кровью сестре, еще не зная, что та мертва. На ходу, помахивая пистолетом, Юн давил пальцем на курок, выпуская пулю за пулей в сторону того, кто выстрелил в его Ай! Точку в беспорядочной пальбе поставил ответный выстрел мужчины, которого не задела ни одна из обрушившихся на него градом пуль. Юн упал как подкошенный рядом с сестрой на багровую от ее крови землю и затих. Теперь он был спокоен. Лишь подрагивающая в судороге нога, казалось, отсчитывала последние секунды его жизни.

– Василий! – Зоя подбежала к Суворову. Он лежал на спине и, не мигая, смотрел в небо широко раскрытыми серыми глазами. Края губ его были приподняты, от чего казалось, что он чему-то улыбался. Странно, но мертвый Суворов выглядел совсем молодым. Зоя провела ладонью по его векам, и неожиданно навернувшаяся слеза затуманила ее взгляд.

– Это враг, – раздался вдруг голос с характерным акцентом. Зоя, даже не поворачивая головы в сторону, узнала подошедшего. Мужчина, уложивший двумя пулями японских агентов – брата и сестру Линь, сохранивший Казутиной жизнь, но не успевший, а может, не захотевший спасти жизнь белоагента Василия Суворова, был тем, кто каждый день находился рядом с ней и ее семьей – сынишкой и матерью. Это был ее домработник Миша, внедренный в японскую резидентуру в Харбине как агент Шен. Он же – секретный сотрудник ОГПУ, – китайский коммунист Миншенг Гао. – Прошу вас, мадам капитано, пойдемте отсюда. Ему уже ничем не поможешь.

– Может, он еще жив? – потянулась к его шейной артерии она.

– Если так, то ему же и хуже, – сурово усмехнулся Миша, протягивая ей руку, чтоб помочь встать.

Утром, после звонка Суворова, когда Зоя сказала Мише, что задержится после работы по важному делу, это означало, что ее вызывают в «Братство». После ухода молодой хозяйки Миша отпросился у Александры Дмитриевны и, созвонившись с советской резидентурой, поехал на конспиративную квартиру, на встречу со связным Сергеем Ивановым.

– Подстрахуй Зою после работы, – сказал Мише Сергей, когда они проанализировали ситуацию. – Я тоже буду рядом. Все говорит о том, что беляки что-то задумали. Может, изменили сроки теракта?

– Мы встречались с Хольмстом, тот был пьян. Говорили о предстоящей диверсии. Я спросил, все ли остается по-прежнему? Он ответил: да. Но я понял, что он врал. У Хольмста есть одна особенность – перед ответственным, рискованным делом он пару дней беспробудно пьет. По нашему с ним разговору я понял, что вчера был второй день